Анатолий Алексин:Победа за чужой счет... это почти поражение
Prosto_Elena
- 271 книга

Ваша оценка
Ваша оценка
Несмотря на изображение в повести социально-бытовых реалий советского времени, она, на мой взгляд, актуальна и сейчас. Ведь сквозь бытовые описания здесь просвечивается бытийное и вечное.
Отношения с людьми – важный фактор в жизни. Сердцевина процесса самореализации – раскрытие нашего человеческого потенциала. Следовательно, в центре него находится развитие способности к хорошим взаимоотношениям. Во взаимоотношениях героев чувствуется дефицит любви, доброты, понимания, искренности. Каждый считает себя лучше других и убеждён в своей правоте, а взглянуть на какую-либо ситуацию с точки зрения оппонента желания не возникает. Эта сложно устранимая особенность человека – непоколебимо стоять на своём, не замечая остальных – заставляет всех персонажей страдать и лишает их радости.
В центре повествования находятся две семьи с различными жизненными взглядами и ценностями, породнившиеся в результате женитьбы детей. Интеллигенты Дмитриевы (семья главного героя Виктора) свысока взирают на мещан Лукьяновых (семью жены Виктора), что, однако, совсем не мешает им пользоваться пробивными способностями новых родственников. Больший спрос всегда с тех, кому больше дано. Согласно такой логике, львиная доля ответственности за не сложившиеся отношения лежит на Дмитриевых, считающих себя выше приземлённых Лукьяновых. Если свекровь значительно старше и мудрее невестки, то ей и отвечать за непринятие выбора сына и неприязнь к его жене. Когда невестка чувствует, что свекровь изначально её презирает, то ничего хорошего из этого выйти не может. Но такая, казалось бы, честная, скромная и правильная мать героя почему-то уверена, что необходимо сохранять в душе презрение: «Если мы откажемся от презрения, мы лишим себя последнего оружия. Пусть это чувство будет внутри нас и абсолютно невидимо со стороны, но оно должно быть». А у проявляемого ею же бескорыстия обнаруживается и своя теневая сторона: «Очень любит помогать бескорыстно. Пожалуй, точнее так: любит помогать таким образом, чтобы, не дай бог, не вышло никакой корысти. Но в этом-то и была корысть: делая добрые дела, всё время сознавать себя хорошим человеком». Дочь же её (сестра Виктора) «так и не научилась заглядывать немного глубже того, что находится на поверхности. Её мысли никогда не гнутся».
С первого взгляда может показаться, что автор акцентирует внимание читателя на противопоставлении мировоззрений и жизненных укладов двух разных семей. Но всё же при более пристальном рассмотрении между ними обнаруживается много общего. Все персонажи в равной степени наделены ложными представлениями о себе и других, неспособностью понять человека, чередой эгоистических поступков и грузом совершённых ошибок. У каждого из них своя правда, каждый по-своему прав, а услышать и понять близких никак не получается. И такая скрытая общность героев превращает происходящее в фарс.

Начну издалека. Как-то в московском трамвае, единственном круговом маршруте, левая сторона, я встретила вымирающий вид человека, которого надо заносить в Красную книгу. Коренного москвича. Да не просто коренного москвича, а старичка, который говорил на исконно московский манер. Не знаю, слышали ли вы такой певучий журчащий говор с особым произношением и интонациями, но если слышали, то наверняка отметили - так даже самое нечуткое ухо определяет, например, залихватскую украинскую мелодичность, как у Максима Перепелицы. Старомосковский говор очень приметный и интересный, но, увы, ныне совсем почти утраченный, как и волжское оканье в крупных городах.
А что случилось со старомосковским говором, почему он вдруг стал именно "старо-"? Неудобный? Некрасивый? Действительно устарел? Почему его сменило манерное мяуканье ма-асквичей и нейтральный центральнороссийский бубнёж на одной ноте?
Обменяли.
Не потому что устарел, не потому что неудобно, а просто обменяли. Обменяли на то, что практичнее, быстрее, меньше слов, меньше интонаций, чистенько и эргономично. Зачем богатство языка, которое никто не оценит, зачем тратить на него средства выразительности и, чего уж там греха таить, умственные усилия, если тебе это никто не оплатит и выгоды никакой не будет? Обменяли, и вот старое уже ушло.
Небольшая повесть "Обмен" именно про это. Не про язык, конечно, а про вообще обмен старого порядка жизни на новый, когда честные дмитриевы заменяются лукьяновщиной. У Лукьяновых ковёр из Икеи, ладные башмаки и всё так устроено, чтобы солнышко сверху светило потеплее. У Дмитриевых ковра вовсе нет, на обивке дивана дыра и выгодное предложение они готовы упустить ради того, чтобы поухаживать за закашлявшей бабушкой, которая вовсе может даже и не больна, но мало ли что. У Дмитриевых есть душа. Вот только дмитриевых всё меньше и меньше, потому что их обменивают на лукьяновых, чистая выгода.
Это не деградация поколений, на которую, как мы помним, все сетуют ещё со времён Гесиода, это именно что отказ от души в пользу потреблятства, осознанный, рассчитанный, происходивший всегда и только бросающийся нам в глаза именно сейчас ярче всего, потому что вот он, рядом, Лида-Галя-Маня, которые за чайное ситечко и мексиканского тушкана любого порвут с милыми ужимочками. Бульдожья хватка, говорит Дмитриев, вцепятся и будут висеть, пока не достигнут желаемого или сами не истлеют в пыль.
Мне мнилось при прочтении этой отличной вещицы, что в Лукьяновых есть что-то социопатическое, потому что ну невозможно же с такой невозмутимой харей и улыбкой в тридцать два шагать по головам. С другой стороны, у социопата так бы не бомбило, когда ему попали бы не в бровь, а в глаз, обозвав ханжой и лицемером. Лукьяновы ведь и есть ханжи и лицемеры, даже не очень этого стесняются, чисто актёрское манерное поведение, надуманные обиды, тщательно продуманные психологические спектакли, чтобы только достичь своей цели. Внешне всё всегда благопристойно, прикрыто белой скатёрочкой с огромным ценником, чтобы только соседи заметили, и чтоб не хуже, чем у людей, а прикрывает хлипкая скатёрочка такое смердящее содержимое, что бежать надо от такого обмена, далеко и надолго.
Впрочем, когда понимаешь, что пока ты был во власти чувств, обмен уже сделали за тебя, то непонятно, что делать. Любое твоё действие кому-то из дорогих людей сделает плохо. И бездействие сделает. И нет вообще возможности выбраться из этой ловушки, надо было распознать лукьяновщину ещё тогда, давно-давно, но она так умело маскировалась под любовь-морковь и умерли в один день, что неужели надо было в паранойе стремиться не чувствовать вообще ничего и лишить себя изрядного куска жизни, чтобы только не нарваться на этих, которые душу свою обменяли на хорошее рабочее место, где они лицемерно и планомерно лижут задницу всем, за чьей спиной злословят, и на сытный обед в квартирке в хорошем районе. Хотя квартирки-то ещё нет, но это ничего, Дмитриев, вон твоя мама выглядит что-то неважно, давай скорее, пока она копыта не откинула, к нам её подселим, чтобы потом обе наши худенькие жилплощади поменять на одну царскую. Что? Шкура неубитого? Да как ты смеешь меня обвинять в жестокосердии, это ты никогда о будущем не волнуешься, кто же подумает о наших с тобой детях, ты документы-то подписывай, подписывай. Срочно нужен обмен.
Изящно, кратко, всё сказано.

Читая рассказ Борис Лапин - Клавдюшка , я вспомнила о ранее прочитанном произведении Распутина, так как здесь частично похожие темы, хотя освещают ее авторы совершенно по разному. Если у Лапина показана одна крайность - всепрощение, смирение и лишь горькие слезы женщины из-за обиды на мужа, то у Валентина Григорьевича представлена её противоположность: гордость и неумолимость, отсутствие прощения, растянувшееся на 30 лет.
Непривычно сильный образ женщины, решительность и твердость ее характера, проявившаяся после жизненной трагедии, не могут не восхищать, хоть, возможно, ей самой это и не принесло счастья. Интересно было поразмышлять, права ли была Василиса, не сделавшая шаг навстречу, когда ей было предложено забыть все плохое? С другой стороны, может, и неправильно просто "забывать" жестокость в прошлом, покушение на жизнь, приведшее к столь печальным последствиям. Возможно, прояви муж явно раскаяние, признай он свою вину, пообещай никогда подобное не повторять - главная героиня рассудила бы иначе. Но, видимо, не принято было раньше признавать вину мужчинам, подбирать слова извинений, добиваться прощения - Василий не делал существенных попыток загладить вину, скорее всего, у него была своя гордость.
— Не хошь, стало быть, простить? — спросил он, вставая прямо перед Василисой. — Не хошь. А я, Василиса, тебе гостинец привез, да все не знал, как поднести.
— Не будет нам житья вместе, — сказала Василиса. — Я, Василий, один раз сделанная, меня не переделать.
Она вздохнула. Василий попытался ее обнять, но она отстранилась, и его руки провалились в воздухе.
— Незачем это, — сказала она, отходя. — Я, Василий, спеклась, меня боле греть ни к чему
В данном рассказе, как и у Бориса Лапина, также появляется другая женщина и практически одним домом живут первая и вторая жены, но совсем иначе развивается ситуация в произведении Распутина.
Подводя итог, как видно из оценки, проза Распутина нравится мне намного больше и именно ее я рекомендую читателям.

В те утра, когда Дмитриев просыпался, охваченный невразумительным оптимизмом, его ничто не раздражало. Он смотрел с высоты пятого этажа на сквер с фонтаном, улицу, столб с таблицей троллейбусной остановки, возле которого сгущалась толпа, и дальше он видел парк, многоэтажные дома на горизонте и небо. На балконе соседнего дома, очень близко, в двадцати метрах напротив, появлялась молодая некрасивая женщина в очках, в коротком, неряшливо подпоясанном домашнем халате...Он смотрел на нее из‑за занавески. Непонятно почему – женщина ему совсем не нравилась, – но тайное наблюдение за ней вдохновляло его. Он думал о том, что еще не все потеряно, что тридцать семь – это не сорок семь и не пятьдесят семь и он еще может кое‑чего добиться.

Все ненавистное, что для Марины соединялось в слове «мещанство», для Лены было заключено в слове «ханжество». И она объявила, что «все это ханжество». «Ханжество?» – «Да, да, ханжество». – «Любить Пикассо – ханжество?» – «Разумеется, потому что те, кто говорят, что любят Пикассо, обычно его не понимают, а это и есть ханжество». –Лица обеих горели, глаза пылали нешуточным блеском. Пикассо! Ван Гог! Сублимация! Акселерация! Поль Джексон! Какой Поль Джексон? Не важно, потому что ханжество! Ханжество? Ханжество, ханжество. Нет, ты объясни тогда: что ты называешь ханжеством? Ну, все то, что делается не от сердца, а с задней мыслью, с желанием выставить себя в лучшем виде.

Приятели Дмитриева по КПЖ (клуб полуженатиков), к которым Дмитриев кидался в минуты отчаянья, когда ссорился с Леной, были люди малоимущие – их состояния заключались у кого в автомобиле, у кого в моторной лодке, в туристской палатке, в бутылках французского коньяка или виски «Белая лошадь», купленных случайно в Столешниковом и хранящихся на всякий пожарный дома в книжном шкафу, – и могли одолжить не больше четвертака, сороковки от силы, а достать необходимо было не меньше полутора сот.







