Античная лирика

Книга содержит образцы греческой лирики (Гомер, Сапфо, Анакреонт, народные песни и др.), а также лирики Рима (Катулл, Флакх, эпиграммы Сенеки и др.)

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,0

89 оценок

5
36%
4
42%
3
17%
2
4%
1
1%

Ваша оценка

Прочитали 113Хотят прочитать 110

Рецензии

Аноним30 декабря 2024 г.
Античная лирика. История рождения отдельных жанров, развитие и наследие.
Читатель стремящийся познакомиться с поэзией древних Греции и Рима естественно столкнётся с термином"античная лирика", имея в виду творчество двух не только разных, но и весьма различных народов — греков и римлян. Поэзия римская — в прямой зависимости от греческой, так как римская цивилизация является эллинистической либо правоприемником греческой культуры, но всё же это не продолжение и не копия: у римской поэзии немало своих национальных черт. Объединение лирики греческой и римской в единое понятие лирики "античной" оправдано общностью культуры языческого рабовладельческого общества, заложившей основы культуры Средиземноморья, то есть в большой мере новой Европы.У поэзии греков и римлян различна и судьба. Римской поэзии лучше была обеспечена жизнь в последующих веках. В таких странах, как Италия или Франция, древнеримская культура, по существу, никогда не угасала, даже тогда, когда восторжествовало христианство и когда эти цветущие, богато цивилизованные области оказались ареной варварских нашествий.Даже в самые темные годы раннего средневековья она теплилась в монастырских кельях и только ждала времени, когда ее произведения снова станут насущным хлебом филологов, поэтов и интересующихся культурой. К сожалению у более древней поэзии греков не было той обеспеченной сохранности литературного наследия. Если Гомер и Гесиод уцелели в общем крушении Эллады, то лирика греков, за малыми исключениями, почти целиком пропала. Непоправимый удар античному литературному наследству нанесла гибель Александрийской библиотеки.Приходилось собирать остатки древней греческой лирики и воссоздавать утраченное по отдельным фрагментам.
Начиная с VIII века до н. э. в это не письменное время народ занимался пением, а отдельные певцы называвшиеся аэдами, которые разучивали целые главы и под аккомпанемент лир распевали на народных праздниках либо на пирах знатных вельмож: о героях и богах легендарных мифов. С приходом письменности возникли поэты-рапсоды, певцы путешествовали по всей Греции, по азийскому побережью, по островам Архипелага разносили эпос Гомера, навсегда ставший для античной поэзии сокровищницей тем и словесного выражения. А рядом с профессиональными певцами девушки и юноши, по случаю возвращения весны, сбора винограда или просто сопровождая свои полудетские игры, распевали нехитрые песенки, как у всех народов на земле. VII век был временем формирования эллинского политического единства на основе сосуществования ряда отдельных, нередко враждовавших друг с другом племен, из которых рано выдвинулись на культурную арену доряне, ионяне, эолийцы. Они нахлынули с востока и с севера и теперь осваивали малоазийский берег, острова и гавани греческой земли. В этом процессе вырабатывался дух воинственной предприимчивости. В общем подъеме громко заявила о себе лирическая поэзия, связанная уже с определенными, иногда полумифическими именами. Смутной тенью проходит в памяти человечества образ певца Орфея.
Какой жанр жанр лирики был бесспорно первым по времени в развитии греческой поэзии нам неизвестно, но можно серьёзно ошибиться поставив тот либо иной жанр первым.О возможности какого-либо хронологического уточнения тут говорить не приходится. "Мелика", то есть песенный жанр, появился примерно одновременно с поэзией "ямбической", нередко окрашенной сатирически; тогда же возникла поэзия "гимнов", то есть хоровая лирика религиозного или хвалебного рода; вступил в свои права и элегический дистих (двустишие), нашедший позже широкое применение в элегии и эпиграмме.
Мелическая лирика была связана неразрывно со струнной музыкой. Исполняя стихи-песни, поэт брал лиру (кифару), садился и пел, держа ее на коленях и перебирая струны пальцами или плектром. Лира издавала чистый и звонкий, но скудный для нашего современного слуха звук, даже когда к лире добавлено бывало еще несколько струн, превращавших ее в "барбитон".Мелическая лирика с самого начала находилась на недалеком от малоазийского побережья острове Лесбос с главным городом Митиленой. На этом обширном и богатом острове, заселенном племенем эолийцев, культура приобрела некоторые своеобразные черты. Женщине предоставлялась на Лесбосе значительная свобода, между тем как в Аттике того же времени женщины были подчинены строгим нормам эллинского "домостроя". На Лесбосе, как, впрочем, и в некоторых других местах Греции, рано возникли свои музыкально-поэтические студии, куда приезжали учиться из разных областей эллинского мира. Одну из таких студий возглавляла, в конце VII — начале VI века, знаменитая поэтесса Сафо (точнее — Сапфо).Прекрасная собой, гениально одаренная женщина, она жила в условиях утонченной роскоши, в окружении своих постоянно сменявшихся учениц, с ними ее связывала восторженная дружба, находившая выход в пламенных, страстных стихах. Для некоторых она сочиняла свадебные песни - эпиталамы.Сохранившиеся в большом количестве фрагменты свидетельствуют, что умная, многосторонняя поэтесса способна была и на сатирические и на философские высказывания.
Рядом с родоначальницей любовной лирики возвышается ее современник, тоже лесбосец, поэт Алкей.Они делят между собой славу основоположников эллинской мелики, но они очень различны.Политическая борьба в которой участвовал автор всецело накладывается на его творчество. Призывы постоять за родину, чередуются с резкими выпадами против политических противников. Несмотря на это Алкей всё же иногда меняет препирательства и баталии на пиршественную чашу.Алкей одновременно с Сафо были ненадолго изгнаны, когда правителем стал Питтак, глава противоположной партии. Прощенный Питтаком, он возвратился и дожил до глубокой старости, отмеченной, судя по его стихам, усталостью от жизненной борьбы.
Стоит отметить Анакреонта слава которого подкреплена рядом переводов Пушкина. К сожалению от стихов которого остались только фрагменты, — певец вина, любви, земных радостей, прекрасных юношей. Его поэзия полна призывов к веселью и вместе с тем вздохов о прошедшей молодости и бренности жизни. Подобный жанр получил название "анакреонтический", поздние римские и даже византийские поэты создавали поддельные стихи от имени Анакреонта.
Жанр "гимнов", то есть торжественной лирики, носил сперва преимущественно религиозный характер, но к V веку в значительной степени утратил его. Но до этого времени наиболее видным представителем ранней "хоровой»"лирики был поэт VII века до н. э. Алкман. Античный автор был руководителем певческой школы девушек, — пожалуй, точнее назвать ее по-современному "хоровой капеллой" , женственная мягкости и свежесть найденная для этого Алкманом не может не пленять. В душе у приемного спартанца таились родники истинно поэтического мироощущения. Пересеченные ущельями суровые высоты Тайгета внушили Алкману строки редкой красоты. Он чутко прислушивается и присматривается к природе. При чтении его стихотворений посвященных горам невольно вспоминаются "Горные вершины…" Лермонтова.
Светскими одами-гимнами прославил себя и свою родину - город Фивы,величайший лирик того времени Пиндар. К сожалению, наше представление о его творчестве односторонне. От автора до нас дошли полностью только его "Эпиникии", числом 45, — похвальные гимны в честь победителей в конских ристаниях и в других спортивных дисциплинах на всенародных играх — истмийских, пифийских и других. В Древней Греции победа на спортивном состязании почиталась крупным патриотическим событием, — победитель отстаивал честь своего племени, своего "полиса". Нередко соотечественники увековечивали его подвиг, ставили ему памятник при жизни. Такого рода памятникам соответствуют оды сочинённые античным автором.Пиндар — первый из поэтов, относившийся к своему творчеству, как профессионал: он писал стихи по заказу общин или отдельных лиц и получал денежное вознаграждение. Накладывая на произведения некий, по своему замечательный благородный и льстивый пафос. Пиндар был малопонятен и поэтому малодоступен для своих современников, для этого не требуется доказательств. В его мифологических отступлениях много мотивов из редких непопулярных мифов, причем, излагая их, поэт пользуется намеками, угадать смысл которых не каждый в состоянии. Всякие недомолвки ведут к недоступности смысла, к выставлению напоказ своей образованности. Это удовлетворяет самолюбие слушателя и угождающего ему автора. А между тем именно мифологические отступления составляют главную массу эпиникий. Непосредственное обращение к герою дня, победителю спортивных игр, большею частью описано кратко. Эпиникии Пиндара написаны сложными, сменяющимися размерами и разделены на строфы и антистрофы, что сближает их с хорами трагедий. Пышное, хотя и искусственное словотворчество, богатая, роскошная образность, наконец, вообще то особое превосходство, какое бывает лишь у высокоодаренных и законченных мастеров своего дела, законно ставят Пиндара на вершину греческой лирики V столетия.
Уже в VII столетии поэты стали свои стихи записывать становясь рапсодами тогда же начали появляться в стихах обращения к "читателю". К V столетию завершилось разобщение лирики с музыкой, лира и флейта перестали быть непременными участницами исполнения стихов. Распространенным жанром древнейшей лирики были и "ямбы". Название определяется размером стиха, который впоследствии, в своем тоническом варианте, стал излюбленным размером русской поэзии. Этот размер с его энергической поступью был приспособлен к выражению не столько пылких и нежных переживаний, сколько таких эмоций, где давался выход трезвой или ожесточенной, нередко едкой и насмешливой мысли. Основоположником ямбической лирики считается Архилох, он же был, по-видимому, и изобретателем ямба как размера и метра. Годы его деятельности приходятся на вторую половину VIII и первую половину VII века. Античный автор был из тех народов, которые заново населили материковую часть Греции и острова Киклад неся за собой культурные изменения. Судя по его мало сохранившегося творческого наследия ,жизнь его была полна военных налетов,подвигов но и грубых выходок наемного воина-моряка, это трудная, полная опасностей повседневность.Архилох был человек дикий, страстный, вояка и драчун, мстительный и жестокий, мастер выпить, охотник до случайных женщин это прослеживается в характере ямбической лирики автора. Автор отразил в своей поэзии то, чему научила его жизнь,— твердость духа перед лицом опасности, спокойное признание силы обстоятельств. Отсутствие ласковых ноток лирики нежного Лесбоса, говорит о том что Архилох не был избалован жизнью, наоборот язык его стихов груб, порою непристойный. Ощущается энергия молодых народных сил и предельная искренность будто рвущийся в бой примитивный двигатель культуры. Архилох довольно изощрённый поэт помимо стиля ямба, он владеет импровизацией и судя по горьким раздумьям элегическим метром поэзии.
Исполнялись элегии еще в VI столетии под аккомпанемент флейты. Для этого приглашался специальный флейтист или флейтистка, иногда же сам поэт играл в перерывах декламации. Элегия обычно имела спокойное течение, она приспособлена была к выражению серьезных мыслей, морализированию, рассуждению. Поэты-элегики не ограничивали себя однажды полюбившейся поэтической формой, поэтому определение "элегик" следует понимать лишь как указание на главную, характерную линию в их творчестве. Простой язык элегий ничего общего не имеет с пышностью Пиндаровых эпиникий. Среди представителей направления можно выделить хромого школьного учителя Тиртея, который был прислан спартанцам в насмешку, когда они, повинуясь оракулу, попросили своих союзников-афинян дать им полководца. Но оракул не ошибся: Тиртей своими стихами сумел воодушевить спартанских воинов и обеспечил Спарте победу. Солон, известный законодатель Афин, очень жаль что из его поэмы о Саламине, содержавшей сто стихов, время сохранило всего восемь.Феогнид не так широко известен, но оставивший довольно много литературного наследия, которое сохранилось до наших дней.Его произведения виден скептицизм и мучительность от неразрешенных вопросов бытия, он в негодовании дерзко обращается к самому Зевсу, не говоря уже о юноше по имени Кирн наставления к которому полны патетики. Мимнерм - автор, которого считают отцом любовной элегии, у него нет прямой любовной тематики, зато много обычной скорби о проходящей юности, о неверности человеческого счастья.
Жанр эпиграммы отличается богатым разнообразием. Роднит эпиграмму с элегией простота и сжатость языка. Название жанра уже говорит само за себя и многое раскрывает в его особенностях. "Эпиграмма" означает "надпись". Античная эпиграмма радикально отличается от привычного нам жанра нашего времени с присущей ей едкостью и остротой. Античная эпиграмма — это коротенькое стихотворение, относящееся к какому-нибудь определенному человеку, обстоятельству, местности, предмету. Среди эпиграмм много надгробных, так называемых "эпитафий", много и эротических. Есть философские эпиграммы, — они составляют раздел "номов", — есть и социально заостренные. В данной книге важно отметит, что в сочинении эпиграмм упражнялись не только такие выдающиеся поэты, как, например, Феокрит, автор III века, знаменитый своими "буколическими", то есть пастушескими идиллиями, но и писатели, чью славу составили сочинения совсем иного плана: среди эпиграмматиков читатель найдет и философа Платона, и прозаика Лукиана, и комедиографа Менандра, и поэта-ученого Каллимаха, директора Александрийской библиотеки.
От лирики Древнего Рима сохранилось если не все, то многое, и крупнейшие поэты представлены с завидной полнотой. Римский народ был не музыкален в отличие от Греции, которая была овеяна духом музыки. Без лиры или флейты в течение нескольких веков не существовало лирической поэзии. Народная песня греков продолжала потаенно звучать в произведениях мелики. У римлян песни пелись по-видимому, больше военные. Римская поэзия развилась из подражания греческим предшественникам, но, не имея таких корней как у греков с богатым народным творчеством, и не имея своих выдающихся авторов-предков, смогла достичь высоты, достойной великого народа. Расцвет римской лирики приблизительно совпадает с правлением Августа. Этот период обычно называют "золотым веком" римской поэзии: именно в эти годы писали самые прославленные поэты — Вергилий, Гораций, Овидий. Но начать следует с поэта творившего еще только в преддверии "золотого века"— Гаю Валерию Катуллу. Античный автор жил в первой половине I столетия до н. э., где застал смену республиканского строя единовластием. Являясь выходцем северной Вероны, он отличался простодушием и прямолинейностю, это можно заметить в эпиграммах и других стихах, гневно язвивших Цезаря и его соратников, к счастью поэтические дерзости Катулла сошли ему с рук. Обжившись в столичной атмосфере Рима, Катулл вскоре стал центром небольшого, но одаренного кружка сверстников.Молодые литераторы во главе с Катуллом были увлечены греческой поэзией эллинистической эпохи. У более пожилой публики увлекающейся литературой, кружок получил прозвище "новаторы", что вполне заслуженно. Катулл переводил Каллимаха, Сафо за превосходное знание стихосложения и стилистики за автором даже утвердился эпитет "doctus". Настоящая стихия его лирики — непосредственное чувство, отклик на все явления жизни, особенно личной. Все находило отражение в легких, остроумных, изящных, порою малопристойных, порою грубоватых, часто едко сатирических "безделках", как любил называть свои стихи их молодой автор. Можно отметить стихи, обращенные к Лицинию Кальву и другим друзьям, но то как он описал злосчастную страсть, благодаря ей Катулл оказался в ряду самых выдающихся авторов любовной лирики. Стихи, посвещенные Лесбии, отражают все перипетии его любви, о которой даже трудно сказать, была ли она взаимной, и если да, то долго ли. Имя "Лесбия" — поэтический псевдоним Клодии — напоминает нам о далекой мелике Лесбоса.Цикл стихов, к Лесбии или относящихся к ней, вызвал впоследствии, особенно в эпоху Ренессанса, множество подражаний и отражений. Как и многих гениальных людей, Катулла постигла ранняя смерть, — он умер от неизвестной нам причины, едва перейдя тридцатилетний возраст.
Совсем другой подчерк обнаруживаются у Горация у этого сдержанного лирика, поэтическую славу которого составили главным образом "Оды", то есть стихи, самим названием указывающие на мелических предков, не обладал специфическими качествами лирика, если, конечно, ограничивать понятие "лирики" самовыявлением душевной жизни поэта. Высочайшее совершенство формы, близость к образцам древней лесбийской мелики, видимо, заставляли предпочесть возвышенную спокойную музу Горация непосредственным, столь часто дерзким стихам Катулла. "Оды" в большом количестве посвящены Меценату, которому Гораций обязан был не только введением в высшие литературные круги, но и личным материальным благосостоянием. Эта зависимость окрашивает некоторые оды оттенком, близким к льстивости. Материал "Од" разнообразен. Однако общий тон их един. В них нет или очень мало "лирического волнения". Поэт умеет оставаться и в пределах выражения чувств на той "золотой середине", которую он одобрял с морально-философских и житейских позиций. Зато в "Одах" много раздумий, мыслей о невозвратности молодости и краткости жизни в духе Анакреонта. Поэт не чуждается нимало наслаждений, чувственных утех, между ними и утех любви, но напрасно стали бы мы искать в его уравновешенных стихах такой страстности, такого накала чувств, как у его образца, лесбосской волшебницы Сафо. Не было у него и своей Лесбии. Одной чертой "Од" Август мог быть доволен: "Оды" свободны от эротической соблазнительности. Гораций подолгу жил в своем поместье, подаренном ему Меценатом. Живописная и уютная природа, пасущиеся стада, сельские работы изображаются Горацием в красках буколической идиллии, и это придает одам прелесть если не полной правдивости, то тонкого чувства красоты окружающего мира. Естественно нельзя не отметить стихотворение "Памятник", облаченный полным сознанием всего сделанного им для римской поэзии, которое вызвало в поэзии новых времен целый ряд подражаний, у нас — Державина и Пушкина.
Тибулл и чуть более молодой Проперций, также жившие в эпоху Августа в Риме, были поэтами в основном творившие в жанре "Элегия", несомненно выдающиеся авторы . Третьим был один из величайших поэтов мировой литературы — Овидий, чье творчество далеко выходило за пределы элегического жанра. Элегии Тибулла и Пропорция имеют много точек соприкосновения, нежели различий.Их объединяет общее следование за александрийской элегией — путь, проложенный уже Катуллом, - вкрапление в стихи мифологических мотивов, а также преобладание любовной темы.Тибулл и Проперций доставляют еще и познавательную радость. В их элегиях отражается бытовая жизнь Рима с такой свежестью, что мы чувствуем себя живущими в городе того времени,а не отделенными от него более чем двумя тысячами лет.
Третий элегик Рима — Овидий. Не просто так пользуется всемирной славой. Его поэма "Метаморфозы" изумляет богатством воображения и блистательностью поэтических качеств. Элегии поэта заслужили признание веков не понапрасну. Творчество поэта делится на три этапа: первый, жизнерадостный, любовный, — плод молодых лет, второй и третий отражают ссылку поэта, трагедию которую Овидий очень сильно переживал.
Причина которой так и осталась неизвестной. Официально инкриминируя ему эротическую вольность его ранних сочинений, особенно поэмы "Искусство любви", он сослал поэта на западное побережье Черного моря, в глухой городок, где Овидий и умер в постоянной тоске по Риму. Оттуда-то, из скифских Том, Овидий и посылал в Рим свои скорбные и умоляющие о милости элегии, которые объединены в пять книг под общим названием "Печальные". С ними смыкается цикл "Посланий с Понта". Элегии, написанные в ссылке, — просьба о спасении, но рядом с этим, превосходное поэтическое воспроизведение жизни в скифском захолустье.
Если говорить о римском поэте поздних времён Марциале, то прежде всего это эпиграммы. Можно смело сказать, что наследие Марциала перетягивает на чаше весов все остальное, созданное римскими остроумцами в этом жанре. Причислять Марциала к лирическим авторам можно, но весьма условно. Поэзия автора полна откровенной низменности. В ней виден, конечно, не только автор, видно и то клонящееся к упадку общество, на потребу которому он сочинял свои не всегда чистоплотные творения. Марциал принял на себя роль литературного потешника при императорах и вельможах, которых случай возвел прямо из рабской убогости на высшие ступени общественной лестницы. А кто не знает, что именно такие выскочки более, чем кто-либо, требуют угождения. И Марциал проявил настоящее искусство "поэтического хамелеона". Автор довольно многогранен в своём творчестве, то он забавляет читателя невинными домашними мелочами, вроде описания всяких яств и питий, то едко высмеивает кого-нибудь, а это всегда приятно человеческой злобности. А сколько истинного блеска в его сатирической едкости, в его неиссякаемом остроумии, в поэтической точности его "зарисовок", в краткости, доступной лишь высокому литературному дарованию. Потоком эпиграмм Марциала заканчивается в общем античный период литературы, а также классический период римской поэзии в частности.
Читать далее
46
200
Аноним23 февраля 2016 г.
Ранее я относилась со скептицизмом к античной поэзии, несправедливо считая её скучной, древней, нудной – общепринятый стереотип о пыльных древнегреческих трактатах. И я опасалась, что не смогу читать эти тексты, что они не лягут на моё восприятие, и я буду читать с мучением и скрипом весьма толстую увесистую книгу. Но когда я начала читать и знакомиться с именами Сапфо, Анакреонта, Коринны, Катулла и других ведущих талантливых греческих и римских поэтов, когда я вчитывалась в строки, которым более двух тысяч лет, в ярких замечательных переводах А.С.Пушкина, М.Ломоносова, Голосовкера, Грабарь-Пассек и других поэтов-переводчиков, я, бывало, забывала обо всём на свете, и читала, погружаясь в эти строки, и понимала, что многие стихи мне безумно нравятся. Эта книга явилась для меня открытием. В каждом стихотворении – крупицы мудрости и смысла, а также эта книга является энциклопедией по греческой мифологии, которую я люблю, да ещё так совпало, что пока читала книгу, досматривала шестой сезон «Зены Королевы Воинов», и у меня произошло полное погружение в Древнюю Грецию и Рим.
Читать далее
9
180
Аноним5 февраля 2022 г.
Анакреонт, Гораций, Валерий Катулл, Овидий и прочая-прочая.
"Сапфо фиалкокудрая, чистая,
С улыбкой нежной! Очень мне хочется
Сказать тебе кой-что тихонько,
Только не смею: мне стыд мешает."
Алкей, VII-VI век д.н.э.
Ты прикасаешься к древним. И знаешь верно, что они вознаградят тебя куда больше чем современники. Касательно простоты чувства во всей её наготе, вряд ли что-то найти более интригующее. Жалко, что уцелели столь скудные останки лирики, но и этого достаточно, чтобы окунуться в мир дикой простоты нравов и необузданности стремлений.
Нельзя забывать, что всё это - творчество исключительно эксплуататорских классов господствующих в обществе, только рабовладельцы и их обслуга имела досуг заниматься чем-то большим, нежели добычей себе куска хлеба, чтобы прожить до нового рассвета. Порой можно встретить красочные описания борьбы, битв, панегирики разнообразным тиранам и убивцам народов, философская демагогия самого пессимистического толка. Это всё замечательно, но всё моё внимание было сосредоточено на одном единственном лейтмотиве - любовной лирике, дружбе, нравах. Сия тема неисчерпаема.
Наиболее ранние работы представленные в сборнике датируются ~VIII-VII веком до нашей эры. Самые крайние ~ VI веком нашей эры. Остро бросается в глаза, что греки, несмотря на открытие канонов красоты, всё таки уступают по красоте и богатству языка, сочности выражений зрелым римским поэтам, имеющим более широкие представления о мире. Сама же римская поэзия времён республики превосходит всё то, чтобы было сочинено в эпоху принципата. А уже всё то что сочинено когда свободу буквально душила тирания в эпоху ничем не прикрытой деспотии которую установил Диоклетиан, так это уже прямо бросается в глаза, падение художественной выразительности. Упадок всей культуры. Но и тогда можно найти талантливых певцов.
Отдельно хочется заметить, что Анакреонт действительно выделяется, стоит особняком, чувствуется живость его ума, и неизменно становится понятным, чем и почему он так прославился на века, и почему породил целую эпоху подражателей, особенно в русской литературе. По поводу Горация. Все должно быть слышали, что это бог весть кто. Вершина. На деле они с Вергилием были ловкими подпевалами власти оказавшимися на попечении у Мецената и Октавиана Августа. Гораций явно переоценён. Валерий Катулл и Овидий - самые выдающиейся римские поэты. Они тысячекратно превосходят Горация. Прилагаю лишь ту лирику, что мне приглянулась:

"...Те, кому я
Отдаю так много, всего мне больше
Мук причиняют."
(Сапфо, VII-VI век д.н.э.)

"Эрос вновь меня мучит истомчивый
—
Горько-сладостный, необоримый змей."
(Сапфо, VII-VI век д.н.э.)

"Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики,— что нам их ропот?
За него не дадим монетки медной!
Пусть восходят и вновь заходят звезды,—
Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придется.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
А когда мы дойдем до многих тысяч,
Перепутаем счет, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались."
(Валерий Катулл, I век д.н.э.)
Хлое
Что бежишь от меня, Хлоя, испуганно,
Словно в горной глуши лань малолетняя!
Ищет мать она. в страхе
К шуму леса прислушалась.
Шевельнет ли весна листьями взлетными,
Промелькнет ли, шурша, прозелень ящерки
В ежевике душистой,—
Дрожью робкая изойдет.
Оглянись, я не тигр и не гетульский лев,
Чтобы хищной стопой жертву выслеживать.
Полно, зову покорствуй,
Мать на мужа сменить пора.
(Гораций, I век д.н.э.)
Римскому народу
Куда, куда вы валите, преступпые,
Мечи в безумье выхватив?!
Неужто мало и полей, и волн морских
Залито кровью римскою
—
Нe для того, чтоб Карфагена жадного
Сожгли твердыню римляне,
Не для того, чтобы британец сломленный
Прошел по Риму скованным,
А для того, чтобы, парфянам на руку,
Наш Рим погиб от рук своих?
Ни львы, ни волки так нигде не злобствуют,
Враждуя лишь с другим зверьем!
Ослепли ль вы? Влечет ли вас неистовство?
Иль чей-то грех? Ответствуйте!
Молчат... И лица все бледнеют мертвенно,
Умы
— в оцепенении...
Да! Римлян гонит лишь судьба жестокая
За тот братоубийства день,
Когда лилась кровь Рема неповинного,
Кровь, правнуков заклявшая.
(Гораций, I век д.н.э.)

Жарко было в тот день, а время уж близилось к полдню.
Поразморило меня, и на постель я прилег.
Ставня одна лишь закрыта была, другая
— открыта,
Так что была полутень в комнате, словно в лесу,—
Мягкий, мерцающий свет, как в час перед самым закатом
Иль когда ночь отошла, но не возник еще день.
Кстати такой полумрак для девушек скромного нрава,
В нем их опасливый стыд нужный находит приют.
Вот и Коринна вошла в распоясанной легкой рубашке,
По белоснежным плечам пряди спадали волос.
В спальню входила такой, по преданию, Семирамида
Или Лайда, любовь знавшая многих мужей...
Легкую ткань я сорвал, хоть, тонкая, мало мешала,—
Скромница из-за нее все же боролась со мной.
Только, сражаясь, как те, кто своей не желает победы,
Вскоре, себе изменив, другу сдалась без труда.
И показалась она перед взором моим обнаженной...
Мне в безупречной красе тело явилось ее.
Что я за плечи ласкал! К каким я рукам прикасался!
Как были груди полны
— только б их страстно
сжимать!
Как был гладок живот под ее совершенною грудью!
Стан так пышен и прям, юное крепко бедро!
Стоит ли перечислять?.. Всё было восторга достойно.
Тело нагое ее я к своему прижимал...
Прочее знает любой... Уснули усталые вместе...
О, проходили бы так чаще полудни мои!
(Овидий, I век д.н.э. - I век н.э.)

Значит, я буду всегда виноват в преступлениях новых?
Ради защиты вступать мне надоело в бои.
Стоит мне вверх поглядеть в беломраморном нашем театре,
В женской толпе ты всегда к ревности повод найдешь.
Кинет ли взор на меня неповинная женщина молча,
Ты уж готова прочесть тайные знаки в лице.
Женщину я похвалю
— ты волосы рвешь мне ногтями;
Стану хулить, говоришь: я заметаю следы...
Ежели свеж я на вид, так, значит, к тебе равнодушен;
Если не свеж, так зачах, значит, томясь по другой...
Право, уж хочется мне доподлинно быть виноватым:
Кару нетрудно стерпеть, если ее заслужил.
Ты же винишь меня зря, напраслине всяческой веришь,—
Этим свой собственный гнев ты же лишаешь цены.
Ты погляди на осла, страдальца ушастого вспомни:
Сколько его ни лупи,— он ведь резвей не идет...
Вновь преступленье: с твоей мастерицей по части причесок,
Да, с Кипассидою, мы ложе, мол, смяли твое!
Боги бессмертные! Как? Совершить пожелай я измену,
Мне ли подругу искать низкую, крови простой?
Кто ж из свободных мужчин захочет сближенья с рабыней?
Кто пожелает обнять тело, знававшее плеть?
Кстати добавь, что она убирает с редким искусством
Волосы и потому стала тебе дорога.
Верной служанки твоей ужель домогаться я буду?
Лишь донесет на меня, да и откажет притом...
Нет, Венерой клянусь и крылатого мальчика луком:
В чем обвиняешь меня, в том я невинен,— клянусь!
(Овидий, I век д.н.э. - I век н.э.)
(продолжение)
Ты, что способна создать хоть тысячу разных причесок;
Ты, Кипассида, кому только богинь убирать;
Ты, что отнюдь не простой оказалась в любовных забавах;
Ты, что мила госпоже, мне же и вдвое мила,—
Кто же Коринне донес о тайной близости нашей?
Как разузнала она, с кем, Кипассида, ты спишь?
Я ль невзначай покраснел?.. Сорвалось ли случайное слово
С губ и невольно язык скрытую выдал любовь?..
Не утверждал ли я сам, и при этом твердил постоянно,
Что со служанкой грешить
— значит лишиться ума?
Впрочем... к рабыне пылал, к Брисеиде, и сам фессалиец;
Вождь микенский любил Фебову жрицу
— рабу...
Я же не столь знаменит, как Ахилл или Тантала отпрыск,—
Мне ли стыдиться того, что не смущало царей?
В миг, когда госпожа на тебя взглянула сердито,
Я увидал: у тебя краской лицо залилось.
Вспомни, как горячо, с каким я присутствием духа
Клялся Венерой самой, чтоб разуверить ее!
Сердцем, богиня, я чист, мои вероломные клятвы
Влажному ветру вели в дали морские умчать...
Ты же меня наградить изволь за такую услугу:
Нынче, смуглянка, со мной ложе ты вновь раздели!
Неблагодарная! Как? Головою качаешь? Боишься?
Служишь ты сразу двоим,— лучше служи одному.
Если же, глупая, мне ты откажешь, я все ей открою,
Сам в преступленье своем перед судьей повинюсь;
Все, Кипассида, скажу: и где и как часто встречались;
Все госпоже передам: сколько любились и как...
(Овидий, I век д.н.э. - I век н.э.)
О Развалинах Греции
Греция, скошена ты многолетней военной бедою,
Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.
Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,
Но и могилы твои так же священны для нас.
Мало осталось теперь от великой когда-то державы;
Бедная, имя твое только и есть у тебя!
(Сенека, I век н.э.)

Я предпочел бы иметь благородную, если ж откажут,
Вольноотпущенной я буду доволен тогда.
В крайности хватит рабы, но она победит их обеих,
Коль благородна лицом будет она у меня.
(Марциал, I век н.э.)

Что за причина тебя иль надежда в Рим привлекает,
Секст? И чего для себя ждешь ты иль хочешь, скажи?
«Буду вести я дела,— говоришь,— Цицерона блестящей,
И на трех форумах мне равным не будет никто».
И Атестин вел дела, и Цивис,— обоих ты знаешь,—
Но не один оплатить даже квартиры не мог.
«Если не выйдет, займусь тогда я стихов сочиненьем:
Скажешь ты, их услыхав, подлинный это Марон».
Дурень ты: все, у кого одежонка ветром подбита,
Или Назоны они, или Вергилии здесь.
«В атрии к знати пойду». Но ведь это едва прокормило
Трех-четырех: на других с голоду нету лица.
«Как же мне быть? Дай совет: ведь жить-то я в Риме
решился?»
Ежели честен ты, Секст, лишь на авось проживешь.
(Марциал, I век н.э.)

И лица твоего могу не видеть,
Да и шеи твоей, и рук, и ножек,
И грудей, да и бедер с поясницей.
Одним словом, чтоб перечня не делать,
Мог бы всей я тебя не видеть, Хлоя.
(Марциал, I век н.э.)

Целых тридцать четыре жатвы прожил
Я, как помнится мне, с тобою, Юлий.
Было сладко нам вместе, было горько,
Но отрадного все же было больше;
И, коль камешки мы с тобой разложим
На две кучки, по разному их цвету,
Белых больше окажется, чем черных.
Если горести хочешь ты избегнуть
И душевных не ведать угрызений,
То ни с кем не дружись ты слишком тесно:
Так, хоть радости меньше, меньше горя.
(Марциал, I век н.э.)
К Галле, уже стареющей девушке
Я говорил тебе: «Галла! Мы старимся, годы проходят:
Пользуйся счастьем любви: девственность старит скорей!
Ты не вняла, и подкралась шагами неслышными старость,
Вот уже воротить дней, что погибли, нельзя!
Горько тебе, и клянешь ты, зачем не пришли те желанья
Прежде к тебе иль зачем нет больше прежней красы!
Все ж мне объятья раскрой и счастье, не взятое, даруй:
Если не то, что хочу,— то, что хотел, получу!
(Децим Магн Авсоний, IV век н.э)
О старце, никогда не покидавшем окрестностей Вероны
Счастлив тот, кто свой век провел на поле родимом;
Дом, где ребенком он жил, видит его стариком.
Там, где малюткою ползал, он нынче с посохом бродит;
Много ли хижине лет
— счет он давно потерял.
Бурь ненадежной судьбы изведать ему не случалось,
Воду, скитаясь, не пил он из неведомых рек.
Он за товар не дрожал, он трубы не боялся походной;
Форум, и тяжбы, и суд
— все было чуждо ему.
Мира строенья не знал он и в городе не был соседнем,
Видел всегда над собой купол свободный небес.
Он по природным дарам, не по консулам, годы считает:
Осень приносит плоды, дарит цветами весна.
В поле он солнце встречает, прощается с ним на закате;
В этом привычном кругу день он проводит за днем.
В детстве дубок посадил
— нынче дубом любуется статным,
Роща с ним вместе росла
— старятся вместе они.
Дальше, чем Индии край, для него предместья Вероны,
Волны Бенакских озер Красным он морем зовет.
Силами свеж он и бодр, крепки мускулистые руки,
Три поколенья уже видит потомков своих.
Пусть же другие идут искать Иберии дальней,
Пусть они ищут путей
— он шел надежным путем.
(Клавдий Клавдиан, IV век н.э)
Красивой женщине преданной целомудрию
Чудо твоей красоты ослепительно и совершенно,—
Ты же всегда норовишь лишь непорочность блюсти.
Диву даешься, зачем получила ты власть над природой
—
Нравом Паллада своим, телом
— Киприда сама.
Вовсе не радость тебе
— получить наслаждение в браке:
Даже и видеть совсем ты не желаешь мужчин.
В сердце, однако, моем ядовито-блаженная дума:
Право, ну как это ты можешь не женщиной быть?!
(Луксорий, VI век н.э.)
О женщине по имени Марина
Некто, страстью горя, схватив нагую Марину,
В море, в соленой волне с нею сошелся, как муж.
Не порицаний
— похвал достоин любовник, который
Помнит: Венера сама в море была рождена!
(Луксорий, VI век н.э.)
О страсти и вине
Не поддавайся безудержной страсти к Венере и Вакху,
Ведь причиняют они вред одинаковый нам.
Силы Венера у нас истощает, а Вакха избыток
Немощь приносит ногам, сильно мешая в ходьбе.
Многих слепая любовь понуждает к открытию тайны;
Хмель, безрассудству уча, также о тайном кричит.
Пагубной часто войны Купидон бывает причиной;
Также нередко и Вакх руки к оружью стремит.
Трою ужасной войной погубила бесстыдно Венера,
Но и лапифов, Иакх, в битве ведь ты погубил.
Оба они, наконец, приводят в неистовство разум,
И забывают тогда люди и совесть и стыд.
Путами спутай Венеру, надень на Лиэя оковы,
Чтоб не вредили тебе милости этих богов!
Жажду пускай утоляет вино, а благая Венера
Служит рожденью, и нам вредно за грань перейти.
(Витал, ~II-VI век н.э.)
* К Дульции
Счастливы мать и отец, тебя подарившие миру!
Счастливо солнце, что видит тебя в пути повседневном!
Счастливы камни, каких ты касаешься белой ногою!
Счастливы ткани, собою обвившие тело любимой!
Счастливо ложе, к которому Дульция всходит нагая!
Птицу ловят силком, а вепря путают сетью;
Я же навеки пленен жестокою к Дульции страстью.
Видел
— коснуться не смел; снова вижу
— и снова не смею;
Весь горю огнем, не сгорел и гореть не устану.
(Неизвестный поэт Античного мира)
***Отказ от серьёзное поэзии
Время пришло для любви, для ласки тайной и нежной.
Час веселья настал: строгая Муза, прощай!
Пусть же входит в стихи Аретуса с грудью упругой,
То распустив волоса, то завязав их узлом!
Пусть на пороге моем постучится условленным стуком,
Смело во мраке ночном ловкой ступая ногой.
Пусть обовьют мне шею знакомые нежные руки,
Пусть белоснежный стан гибко скользнет на постель!
Пусть на все лады подражает игривым картинам,
Пусть в объятьях моих все испытает она!
Пусть, бесстыдней меня самого, ни о чем не заботясь,
Неугомонно любя, ложе колеблет мое!
И без меня воспоют Ахилла, оплачут Приама!
Час веселья настал: строгая Муза, прощай!
(Неизвестный поэт Античного мира)
Античная лирика - этот тот животворный кладезь из которого черпал вдохновение, на чём учился Пушкин. Читая оную, окунаешься сполна в мир рабовладельческого общества. В давно утерянную эпоху, в детство человечества со всеми его ошибками и потугами. Это прекрасно.
Читать далее
8
499

Все рецензии

Цитаты

Аноним26 октября 2014 г.
Ласки запретной любви слаще дозволенных ласк.
16
224
Аноним13 октября 2014 г.
Те, кому я
Отдаю так много, всего мне больше
Мук причиняют.
13
170
Аноним26 октября 2014 г.
Мне кажется, давно мы, греки, умерли,
Давно живём, как призраки несчастные,
И сон свой принимаем за действительность.
А может быть, мы живы, только жизнь мертва?
11
97