Время колокольчиков. Жизнь и смерть русского рока

Даже основательная «олимпийская» чистка Москвы, на улицах которой в июле 1980 было больше людей в форме (призванных, со всего Союза), чем в штатском, не помешала огромной массе народа (по оценкам милиции около 150 тыс, человек) собраться к театру на Таганке, чтобы проводить в последний путь своего поэта [В.Высоцкого]. Когда власть в оскорбительной форме отказала людям даже в этом (в праве попрощаться), кордоны МВД, КГБ и олимпийских голубых «дружинников» были сметены, и огромную Таганскую площадь заполнило людское море. То тут, то там возникали схватки с милицией. Над эстакадой поднималось панно «Наш советский образ жизни», на которое забирались молодые люди, чтобы сверху видеть театр. Непонятно ради чего, их стали оттуда стаскивать; наконец, остался один простой мужичок пролетарского вида, он сидел в центре панно с бычком «Беломора» в зубах, и его грязные ботинки приходились как раз на слово «советский». А с двух сторон к нему приближались мрачные серые фигуры с недвусмысленными намерениями. И тут вся площадь как по команде повернулась к этому панно и сказала «Не смей!». То есть кричали все разное, кто «Опричники!», кто — «Позор!», кто — «Долой!», но получился такой мощный вопль 100-тысяч-голового существа, что серые фигуры замерли. Так и зафиксировалась на несколько секунд немая сцена: мужичок с «Беломором», две фигуры из Салтыкова-Щедрина с протянутыми к нему руками, и под всем этим безобразием надпись: «Наш советский образ жизни».

Если в Ленинграде самую сильную реакцию вызвала «политика»: «Скованные одной цепью», «Шар цвета хаки» (первая за много лет — после шевчуковского «Не стреляй!» — открыто пацифистская песня на советской сцене), то в летнюю программу Бутусов ввел целый блок лирики. И за сорок пять минут выступления НАУ нам предстояло осознать, что свердловский архитектор совершил чудо — возвратил нашему року любовь после того, как само это слово бесконечно втаптывали в разноцветные помои бесчисленные эстрадные козлопевцы.