Обломов. Господа Головлевы

— Нет, дай мне плакать! Я плачу не о будущем, а о прошедшем... — выговаривала она с трудом, — оно «поблекло, отошло»... Не я плачу, воспоминания плачут!.. Лето... парк... помнишь? Мне жаль нашей аллеи, сирени... Это все приросло к сердцу: больно отрывать!..

Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи , настоящий восточный халат , без малейшего намека на Европу , без кистей , без бархата , без талии , весьма поместительный , так что и Обломов мог дважды завернуться в него.

Ведь есть же этакие ослы, что женятся!

Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.

Муж называл жену «ведьмою» и «чертом», жена называла мужа — «ветряною мельницей» и «бесструнной балалайкой». Находясь в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни тому, ни другой не приходило в голову, чтобы подобная жизнь заключала в себе что-либо противоестественное.

Этот без мыла в душу влезет.

Русская женщина, по самому складу ее воспитания и жизни, слишком легко мирится с участью приживалки

Нет, ежели он и был лицемер, то лицемер чисто русского пошиба, то есть просто человек, лишенный всякого нравственного мерила и не знающий иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях.

Началось с неуменья надевать чулки и кончилось неуменьем жить.