Двойник. Повести и рассказы

Во-первых, он был шутом: это его

огорчило, сразило, оскорбило его идеал;

и вот вышла натура озлобленная, болезненная,

мстящая, так сказать, всему человечеству.

Вообще, заграничные люди — это мне в глаза бросилось — почти все несравненно наивнее русских.

Для парижанина большею частью всё равно, что настоящая любовь, что хорошая подделка под любовь. Даже подделка, может быть, больше нравится.

Но, несмотря на то, буржуа до страсти любит неизъяснимое благородство... Без неизъяснимого благородства он и спать не может спокойно. А что он взял двенадцать тысяч вместо тысячи пятисот франков, то это даже обязанность: он взял из добродетели. Воровать гадко, подло, — за это на галеры; буржуа многое готов простить, но не простит воровства, хотя бы вы или дети ваши умирали с голоду. Но если вы украдете из добродетели, о, вам тогда совершенно всё прощается.

Любят у нас Запад, любят, и в крайнем случае, как дойдет до точки, все туда едут.

Высшая и самая характерная черта нашего народа — это чувство справедливости и жажда ее.

Когда же я проснулась наутро, первою мыслью моей было, что весь вчерашний вечер - чистый призрак, мираж, что мы только мистифировали друг друга, заторопились, дали вид целого приключения пустякам и что всё произошло от неопытности, от непривычки нашей принимать внешние впечатления.

"Как же это? - подумал он, - третьего дня ещё вечером она так расчувствовалась и во всём себя обвиняла? Видно, день на день не приходит!"