Избранные произведения в 2 томах (комплект)

"Он не знал, разрешается ли здесь готовить, а потому решил следовать давнему солдатскому закону: действовать, прежде чем запретят."

"— Вот ваша книга о Швейцарии, – сказал Гребер. – Чуточку намокла от дождя. Я ее обронил, но нашел и спас.

— Могли бы и не спасать. Мечты спасать незачем.

— Нет, есть зачем. Что же еще спасать?

— Веру. Мечты возникнут вновь.

— Надеюсь. Иначе впору хоть сейчас повеситься.

— Как вы еще молоды, – сказал Польман. – Да что я говорю? Вы вправду еще очень молоды. – Он надел пальто. – Странно… я всегда представлял себе молодость по-другому…

— Я тоже, – сказал Гребер."

"Элизабет взглянула на него:

— Это тоже ерунда?

— Угу.

— А хоть что-то не ерунда?

— Конечно. – Гребер смотрел в холодный, золотой свет, медленно наполнявший комнату. – Мы уже не мертвы. И еще не мертвы."

"Гребер улыбнулся. Узнал толику давнего польмановского сарказма. Польман это заметил:

— Улыбаетесь. И так спокойны. Почему вы не кричите?

— Я кричу, – ответил Гребер. – Просто вы не слышите."

Она не страшится несчастья, слишком долго она с ним, в нем прожила, она не страшится и счастья, как столь многие, мнящие, будто счастья ищут, – но она страшится заточения в тюрьме заурядности.

Бывают вещи, в которых любого легкомыслия мало, подумалось ей. И платья, как выясняется, могут быть куда более надежной моральной опорой, нежели любые притязания на справедливость и правоту, все сострадание и сочувственное понимание на свете, все духовники-исповедники, вся премудрость, все друзья-предатели и даже возлюбленный. И никакое это не легкомыслие и не кощунство, а просто знание того, что может тебя утешить и твердая вера в спасительную помощь житейских мелочей.

Хорошая память - основа дружбы и гибель любви.

Все в жизни не настолько хорошо и не настолько плохо, как нам кажется. И нет на свете ничего окончательного. 

Быть может, наша жизнь всего лишь кара за злодеяния, совершенные нами в ином мире? Быть может, как раз это и есть ад, а вовсе не то, чем церковь грозит нам после смерти.

Она почувствовала себя так, словно была единственным здоровым человеком среди всех этих людей, которые гниют заживо. Их разговоры были ей непонятны. Все, к чему она относилась безразлично, они считали самым важным. А то, к чему она стремилась, было дли них почему-то табу.