Книги жанров приключения и исторические приключения (хочу прочитать)
Anastasia246
- 478 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Сложно выбрать самое выдающееся произведение из всего корпуса текстов этого венгерского Дюма. Все же я бы поставил на "Осаду Бестерце" скорее, чем на жутковатый "Черный город" или совсем мрачный "Странный брак". История графа Понграца - самая романная у Миксата, по-донкихотовски диалогичная вещь, там в равной мере намешано жути и комизма, причем эти обе стороны жизни совершенно естественным образом уживаются и дополняют друг друга. "Осада Бестерце" выросла из анекдота, который Миксат использовал как костяк для многослойного приключенческого романа, найдя в нем место даже для сатирической линии, этакого памфлета, отражающий взгляды автора (депутата и члена парламента от Либеральной партии) на тогдашнюю политическую конъюнктуру. Конечно, в формате "отзыва читателя" разбирать книгу по косточкам нет большого резона, но единственно пару слов о языке. У венгров существует такая должность дядюшки-рассказчика, этакого артиста-словоплета, который собирает вокруг себя народ, чтобы посмешить каким-нибудь анекдотом, попыхивая трубочкой. Из этой традиции и произошел нарратив Миксата, который умудрился доставить к нам через два столетия оригинальный вкус, цвет и богатую фактуру всех оттенков речи, бытовавших тогда в Венгрии, причем с примерной точностью, одним скетчем схватывая характер и язык любого персонажа, будь то венгерский барон или словацкий бедняк. По книгам Миксата можно изучать этнографию - все его творчество собственно о народах, населяющих его родную Венгрию. Причудливый язык писателя имеет отчетливый фамильярный оттенок, словно он сообщает историю непосредственно вам, приблизившись вплотную и держа вас за пуговицу, при этом он не выдает слушателю информацию напрямую, а кружит вокруг предмета, то удаляясь в средневековые дали, то вновь возвращаясь в современность, то отвлекаясь на новый анекдот, то еще куда, причем этот полет шмеля кажется с виду запутанным, но к изумлению читателя автор неожиданно приводит его в сияющую точку развязки. Несмотря на непривычное нам количество виньеток и ажурных словоплетений, каждое слово стоит на своем месте как влитое, текст плотен и экономен, каждая фраза оправдана то ли блестящей мыслью, то ли ироническим контекстом, то ли очаровательным парадоксом. Это свойство авторской речи, даже в переводе, дает необычное ощущение присутствия в самом центре происходящего, словно вы воспользовались машиной времени. Миксат, адепт и последователь великого Мора Йокаи, в первых рассказах почти неотличимый от автора "Похождений авантюриста", в лучших своих работах поистине превзошел своего учителя. "Осада Бестерце - совершенно фантастическая вещь, но из романов у него есть чудесные "Зонт святого Петра", и "История Ности-младшего и Марии Тоот".

Миа кульпа, мой читательский промах - ожидать от книги неизвестного до сих пор для меня автора чего-то, что существует только в моей голове. Неловко признаваться, но осада Бестерце показалась мне созвучной с осадой Бреды, и в мороке моих читательских представлений, среди ожидания сражений и дымку от оружейных залпов вырисовывался образ идальго Алатристе. Ну ну...
В некой крепости Недец, в Австро-Венгрии, в середине 19 века обитал граф Иштван Понграц. И больше всего на свете любил граф войну. Поскольку Австрия и Венгрия успели между собой заключить соглашение, и нужда в борьбе за независимость Венгрии отпала, а воевать ради наживы или другой корысти совершенно не рыцарское занятие, то наш герой воевал сам с собой. Ну как воевал. Обряжал своих крестьян в военные костюмы прежних эпох и воевал деревня на деревню. Купил за 600 форинтов себе женщину, нет, не за этим, а чтобы было. А она возьми и сбеги с заезжим проходимцем. И обосновалась с ним в этом вот самом Бестерце. 600 форинов и задета честь. Гонцы с гневным письмом в префектуру городка отправлены, там поднят на смех и граф, и его притязания. Война? Война! И вот армия Понграца потянулась в свой поход. Повезло, что в Жолне, городе между Недецем и Бестерце, начальником гарнизона служил родич графа. А то ведь просвещенный век на дворе, ты им ноту протеста, они тебя в дурдом в Будапеште. В общем выслушали графа жолновские мужики, почесали головы и решили помочь своему начальнику гарнизона избежать позора. И вместо сбежавшей барышни получил граф военную пленницу, бедную сиротку из той самой Жолны.
Вот из такого синопсиса вырисовывается как вы понимаете, самый настоящий водевиль. И главный герой, полубезумный землевладелец, который живет во времена, когда на замену честной стали приходит кабинетная возня, адвокатские интриги и буржуйский дележ доходов, сражается с этим подступающим веком, как его предшественник сражался с ветряными мельницами.
А Бестерце как стоял, так и стоит до сих пор, ни сном ни духом про свою осаду.

Очень люблю лёгкий стиль и особенный юмор этого, к сожалению, малоизвестного автора. Для сторонников "серьёзной" литературы он слишком наивен. Для любителей "чего-нибудь полегче" - непривычен.
А жаль.
Ибо каждое слово у него - как искорка.
И смех - сквозь слёзы. И слёзы - сквозь смех.
И чувствуешь, как книга оживает, пока ты читаешь.
И нет ни плохих, ни хороших персонажей - над каждым автор подшучивает одинаково, любя.
При этом не опускаясь до плоского юмора "Пиквикского клуба" и тому подобного.
Вот за что ценю.

Нельзя сказать, чтобы люди обладали высоко развитым чувством справедливости. Знавал я когда-то одного старого грека, дядюшку Дугали, который всякий раз, когда при нём рассказывали какой-нибудь эпизод из греко-турецких войн (о том, скажем, как турок, поймав грека, беспощадно его закалывал), с негодованием восклицал:
— О, проклятый язычник! Проклятый язычник!
Но когда рассказчик, продолжая своё повествование, описывал, как грек, поймав турка, режет его на куски или живьём окунает в кипящее оливковое масло, Дугали кротко бормотал:
— Что было делать бедняге! (То есть что было делать бедняге-греку, кроме как окунуть врага в кипящее оливковое масло? Ведь жарить турка на сале ему не по карману!) Таково понятие о справедливости у всех людей, в том числе и у историков. Например, борьба куруцев с лабанцами тоже дошла до нас уже в преломлении двух противоположных мерил справедливости.

Впрочем, был ли он в самом деле сумасшедшим? Бог весть. Кому под силу с помощью заурядной человеческой головы судить о том, что происходит в голове других людей? Это было бы по меньшей мере бессовестно, даже самый мудрый человек должен быть очень скромен в таких вопросах. Ведь в чем, собственно, состоит его великая мудрость? Только в том, что он видит на какие-нибудь полвершка дальше, чем человек с заурядным умом. А что значит полвершка в гигантском океане познания, раскинувшемся на миллиарды километров? Вот и выходит, что величайшая дальновидность и прозорливость — не что иное, как та же слепота, только в меньшей степени. Так стоит ли из-за подобных пустяков поднимать шум, делить людей на умных, неумных и на дураков, сортировать их, словно зернышки мака: крупные — в одну кучку, мелкие — в другую.


















Другие издания


