Л. Н. Толстой. Повести и рассказы

"Отец Сергий", "Крейцерова соната", "Анна Каренина".

"Детство", "Отрочество", "Юность".

Целая жизнь между двумя трилогиями. Целая жизнь.
Теперь-то понимаешь, что 28 лет - возраст осмысления детства, отрочества и юности, - Господи, что это? Ничто. А здесь целая жизнь прошла.

Какая разница как звали главного героя? Стива Касацкий, Николай Иртеньев, - никакой разницы в псевдонимах главного героя. Пусть их, псевдонимов, будет миллион, или даже два. Миллиард не выразит количество сущностей, заключенных в глыбе, имя которой - "Лев Толстой".

Бескомпромиссность Касацкого-Толстого уже на первых страницах: быть с женщиной, уже бывшей "под кем-то". Именно так - "под кем-то". Но ведь "кто-то" - сам Государь. Было ли понятно уже "из этой истории", что о.Сергий не убежит от судьбы в постели с купеческой дочкой? Да ничего не было очевидным. Никакой истории невозможно вывести из одной точки на плоскости.

А что, отрубленный палец - индульгенция=гарантия от бездны падения на всю оставшуюся? Как оказалось нет, вовсе нет, совершенно нет, абсолютно нет. А сколько соблазнов было вывести из кульминации, казалось бы, неравной борьбы с искушением и тогдашней победы над ним,искушением, сколько соблазнов: ну уж сейчас точно нет. Никаких искушений! Ничего темного, цепляющегося грязью дорожной, кандалами каторжными, ничего теперь не удержит Стиву=о. Сергий от прямой дороги на небеса. Ничто не в силах -ни человеческих, ни в небесных. Оказалось: уход-побег из рая -ещё впереди.

Чаша оказалась уж больно глубокой. Толпы,ожидающие твоего благословения и простой помощи, - это ли не повод сказать: Господи, спасибо! Жизнь - удалась! Но оказалось: за поворотом - новый поворот. И никто не знает будет ли последний? И если будет - где он, этот поворот?

Нет ответа. И у Толстого его не было. А потому и трагедия: каких только вопросов он не задавал себе - где ответы? А поскольку странник-то - ещё тот, тот, кто пойдет до самого конца,то не будет ему успокоения. Потому что нет его, успокоения на бесконечном пути вопросов, практически безответных, практически риторических. Например: если ли предел искушениям? Искушениям плоти в особенности?. Хватит ли сил преодолеть?Пусть не все, но много, очень много. Чего внутри каждого - святого и грешника - чего больше? Добродетели? Греха и соблазнов? И самое ужасающее: сколь долго ты бы не шел по предназначенной тебе дороге, пусть не становится короче и, тем более - проще. Ни опыт, ни знание не говорит тебе: прекратится ли когда-нибудь эти искушения? Хоть когда-нибудь прекратится?

Трагедия: искренность веры, стремления познания и себя, и веры, и себя в вере, - всё абсолютно искренне. От сердца. Накал переживаний зашкаливает. Как и количество нюансов при описании мгновения почти вселенской славы, сделанных автором. Который сам прошел этот искушающий значимостью своей персоны путь. Но искренность - условие необходимое, но недостаточное для ответов на конечные, проклятые вопросы. И вообще ориентиры скрываются, исчезают. "Не видно ни зги". Куда идти? - вопрос, оказавшийся неподъёмным даже для титана.

Даже в конце, в самом-самом конце жизни, Толстой увидел, нет, снова обратился к войне-мировской идее опрощения и возвращения к "людям божиим". Без Платона Каратаева, но с Пашенькой, давнишней своей знакомой. Которая, по представлениям автора, и жила самой что ни на есть "божией жизнью". Простой, а потому истинной жизнью божьего человека. Во что с трудом верится. Потому что простота, как и искренность, - это вовсе не гарантия чего-либо. Не пропуск это, но скорее карман, в котором пропуск этот должен был бы находиться.

Но в чём же смысл той жизни, которая прошла перед читателем? Родион Раскольников на каторге и Стива Касацкий, оправленный за бродяжничество по сути туда же, - не единственный ли художественный вариант, подсмотренный у Достоевского, вариант уставшего от жизни, себя и раздумий яснополянского гения?

Даже если бы Толстой написал только "присказку " про репей, а дальше не стал писать, и то было бы о чем подумать. Хаджи-Мурат - репей - сопротивляется своей судьбе. А остальные полевые цветочки -"прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-желтой серединой «любишь-не-любишь» с своей прелой пряной вонью; желтая сурепка с своим медовым запахом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; желтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие, цветы повилики" - где? - Запаханы... "Пахота была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, — все было черно". И что есть это перепаханное поле?.. И кто пахарь?.. А кто ты такой?... - выбирай поскорей...
Из достаточного большого количества персонажей повести только у Хаджи-Мурата достойная цель всех его противоречивых действий. Что там хорошего или полезного для себя или для мира делают остальные, отдав свою жизнь на волю власть предержащих?
"Хаджи-Мурат" это не биографическое сочинение. А "информация для размышлений" о развращающей силе власти, об обыденности зла. И о жизнестойкости, на которую способен не каждый .

Не публиковавшая при жизни Толстого повесть о реальном персонаже кавказских войн - сподвижнике Шамиля Хаджи-Мурате (написана в 1892 году). Но сюжет не главное. Главное - мысль о бессмысленной жестокости любой войны и русских завоевательных войн на Кавказе в частности. Как и в "Войне и мире", но в несколько меньших масштабах, одновременно показаны несколько пластов военной жизни: быт горцев, будни оккупационного корпуса, полуслучайные стратегические решения Николая I и катастрофические с точки зрения людей их последствия (разорение аула, озлобление горцев, смерть русского солдата, пошедшего в армию вместо имеющего детей брата-разгильдяя). Типичная толстовская проза, со всеми её плюсами и минусами.

Своеобразное построение сюжета. Книга начинается со спойлера: на первых же страницах читатель узнаёт, что главный герой - Иван Ильич - умер. А потом идет рассказ о его жизни, семье, карьере... и болезни, которая случилась внезапно, не-вовремя, слишком рано. Смертельная болезнь заставляет ИИ (и читателя вместе с ним) задуматься о смысле жизни. Разочарование, сомнения, переоценка ценностей...
Как сказал великолепный Вуди Аллен, было бы здорово прожить свою жизнь наоборот, начать со смерти, а закончиться оргазмом. Увы, но так не бывает.
Среднестатистический человек не соотносит смерть и тяжелые болезни с собой. Это инстинкт самосохранения. Нам кажется, что смерть случается с кем то другим, а с нами - не случится или случится бог знает когда, не скоро...
А Лев Николаевич, похоже, много думал о смерти.
Человеку важно осознавать конечность жизни. Начинать думать о ее смысле как можно раньше. То ли или не то? Так ли я живу? Буду ли я с удовлетворением вспоминать свою жизнь, если внезапно окажусь на смертном одре? О чем буду сожалеть, чего стыдиться? Осознав конечность жизни, успеть исправить ошибки. Исполнить свое предназначение. Не откладывать жизнь. И каждый отпущенный день жить полной жизнью. Ценить жизнь. Наслаждаться. Совершенствоваться. Дарить счастье. Излучать счастье. Быть счастливым.

Не читайте эту коротенькую повесть! Не читайте, если не хотите потерять душевный покой в мыслях о хрупкости жизни и здоровья! Не читайте, если не хотите понять, что на пороге смерти бОльший ужас, чем сама смерть, - одиночество, осознание никчемности прожитой жизни, понимание того, что никого твоя смерть не огорчает, а лишь тяготит процесс умирания.

Не припомню никакого другого произведения столь же насыщенного тоской по уходящему, невозможностью изменить прожитое, глубиной ужаса от приближения неизбежного. Это написано больно, щемяще и, несмотря на некую "скидку" на мещанский образ жизни героя, очень страшно. Честно говоря, мне больше всего хотелось избавиться от мещанства героя, сделать его жизнь более полезной. По моему убеждению, умирать страшно и подвиг совершившим, и жизнь прожившим, и ничто не гарантирует вам любовь близких. А Иван Ильич был уж слишком бесполезен или "приятен". Тем не менее, гениальное произведение, гениальное в своей краткости, бездонности, глубине проникновения в душу.

Но до чего же тяжелый осадок:(

"Проснуться от жизни". Мысль жаркого Востока, мысль буддистская - перенесенная на заснеженную русскую землю, становится особо экзотической. Эта повесть Толстого переполнена метафорами и колдовством, нарисована "белым по белому" - дерзость, достойная Казимира.

Два центральных образа: грузный, увешанный обязательствами и алчными думами, словно цепями кандальника, купец Василий (даже две его шубы - признак богатства - мешают ему двигаться и в снежной пустыне лишь давят, а не греют); и бесконечно уставший, простодушный, чистый и щедрый сердечным теплом Никита; нет ему различия, кого жалеть и увещевать: лошадь ли, хозяина, сына или дворняжку. Все живое ему понятно и близко, заботу свою он недорого ценит, богатство души его не иссякнет.

Кружит, метёт метелица; ворожит лютая госпожа Зима. Под волчий вой и ветряные стоны заносит вешки высокими сугробами. Заводит неосторожного путника то в овраг, то в поле. Смертельный холод и торжество стихии - лучший холст для красок борьбы, озарения, пробуждения.

В снежной круговерти все равны и всё - не то, чем кажется. Недаром принимает Василий Андреич куст чернобыльника (библейский символ, конечно же) за вожделенную рощу. И вселяет ужас в него эта свирепо бьющаяся звезда полынь, и сброшенный лошадью, остаётся он наедине со своими страхами и тщетными думами. Это - переломный момент.

Нельзя сказать, что Василий Андреич совершает какой-то особый акт самопожертвования - кажется, согревая Никиту, он и не думал, что сам при этом может умереть. Но то, что побуждаемый сентиментальным порывом (даже слезы умиления выступили на глазах, каково!) и увлеченный захватившей его идеей - он все же наощупь, в темноте своих заблуждений, ступает на путь истинный - это восхитительная толстовская ирония. Жертва жизнью - величайший подвиг, на который он не способен, но которую совершает невзначай.

Отдельно хочу упомянуть чудесный образ лошади, которая даже в слепящей тьме знает верную дорогу; которая умеет шутить и понимать движения души - это мощный образ жизненной силы, незатейливой и невопрошающей, любопытной и настойчивой, но к которой все относятся снисходительно и в своей гордыне и вечной рефлексии не замечают ее сверхъестественной проницательности. Дважды возвращала она ездоков в деревню, к теплу и свету. Фонарь провожающих задуло ветром - дурной знак - и раздраженное провидение махнуло рукой на настырных подопечных.

Никита неграмотен и груб, но вера его сильна и искренна ("Батюшка, Отец небесный!" - проговорил он, и сознание того, что он не один, а кто-то слышит его и не оставит, успокоило его). Эта сыновняя любовь - его свет и тепло в темной ночи и в лютую стужу.

А окружённый людьми, дворовыми, подельниками, родственниками купец Василий - оказывается совершенно один, стоит им исчезнуть из поля зрения. И лики на иконах для него лишь малевания; а свечи во славу святым - лишь источник прибыли. Никита нужен ему, как воздух в этом свистящем одиночестве, а он Никите совсем ни к чему.

А в конце лишь равнодушный белый снег укроет тихим одеялом живых и мертвых. И в этом белом безмолвии можно услышать что-то важное. Если умеешь слушать.

Мне становится грустно и жалко, когда по «Отцу Сергию» люди начинают судить о вере в Бога, христианстве, смирении и тд и тп. Потому что о подлинной вере, о смирении и о смысле жизни в книге очень мало. Не с моими скудными способностями рассуждать на эту великую тему, но высказаться хочется.

На самом деле Сергей Касатский - как, впрочем, и сам Толстой - искал не самого Бога, а совершенства, которое сам себе нарисовал. Вместо того, чтобы позволить Богу наполнить душу миром и любовью, он сам из неё постоянно искореняет - вернее, пытается искоренить - пороки. Он без конца вырывает из клумбы сорняки, вместо того, чтобы посадить там цветы и оставить всех и себя в покое. Он не видит мир, жизнь, людей такими, как их сделал Бог. У него своя линейка, и в этом, на мой взгляд, вся его трагедия.

Сергий знает, что гордость и похоть - плохо. Вот он и полет, и полет, и полет свою клумбу. А сорняки там всё растут и растут. Потому что, чтобы не росли сорняки, надо засадить всё цветами так, чтобы сорнякам не было места.

Эта странная помолвка на девушке, которую он не любит, не знает, не понимает. Как он к ней несправедлив, как эгоистичен! Это бегство в монастырь не ради Бога, а от отчаяния и обиды. Эти бесконечные терзания и метания, и собственное кропотливое «улучшение», которое при таких гигантстих затратах энергии - так ни к чему и не приводит...

В Библии есть очень точное выражение, характеризующее такое поведение: «самовольное смиренномудрие». К сожалению, даже и в конце повести, Сергий так и не пришёл к истинному Богу. Снова у него вместо искренней, живой, полной любви и радости жизни в мире, который создал Бог, с людьми, которых создал Бог, с Самим Богом - только поиски и опять новый рисунок того, как «должно быть».

И в этом весь поздний Толстой. Искания, отчаяния, попытки - и одно сплошное несчастье. Однако, повесть искренна, и в этом её главная ценность.

Однажды мне посчастливилось поговорить с католической монашкой. Она была уже совсем старенькая, сухонькая такая, но светилась любовью как начищенная монетка. Мне с ней было оооооочень классно поболтать. Как будто возле тёплого солнышка сидишь, такие люди вправду редкость. Напоследок она меня благословила, и вообще воспоминания о ней у меня самые светлые. Я кинулась к ней с расспросами.

• А почему вы монашкой стали? Почему замуж не пошли?
• Ты знаешь, я с детства знала, что пойду в монастырь. С самого начала знала, что буду Богу так служить.
• Ну неужели вы ни в кого не влюблялись?
• Ни разу. И замуж мне никогда не хотелось.
• Да как так? Вот прям ни разу?
• Нет.
• И ни разу не захотелось в мир?
• Нет. Я же с детства в монастыре. Это моё.
• А что вы там делаете? Всё время молитесь и поёте?
• Ну почему! Мы и шьём, и убираемся, и овощи выращиваем, много чего.
• Я одно время тоже думала в монастырь, но недолго; замуж вышла. И мне очень хорошо.
• Значит, это то, что тебе Бог определил. Каждому своё.

  Я когда сравнила этот разговор с этими всеми... потугами отца Сергия... В-общем, жалко мне и его, и Толстого, и все эти титанические надрывы, когда на самом деле всё просто и ясно. Мне кажется, если бы читатели видели в повести именно эту бесплодность человеческих усилий, а не дорогу к Богу, было бы правильнее и лучше. А истинная дорога к Богу - покаяние... Всё в Библии.

Этот рассказ Льва Николаевича включают в тройку его величайших произведений наравне с романами "Анна Каренина" и "Война и мир".

Начинается он с конца - то есть со смерти того самого Ивана Ильича. Обычный государственный служащий, не умеющий жить умирает, а все думают какие передвижки начнутся в бюрократической иерархии. Казалось бы, ничего нового. Как говорится, "все мы вышли из гоголевской шинели". Но всё оказалось не так просто.

Толстой описывает процесс умирания героя. То, как он проходил все стадии: от злости и неприятия до жалости к себе и желания понимания.

Все мы читали книги или смотрели фильмы про смертельно больных людей. Чаще всего это подростковые лав стори или рассказ о людях, переживающих смерть близкого. Никогда ещё я не видела такого рассказа, в конце которого мне не только хотелось утешить раннее нелюбимого мною персонажа, но и донести до всех мысль: любой может оказаться в такой ситуации. Вам тяжело, а какого им. Может им просто хочется, чтобы кто-то побыл с ними рядом и приласкал, а не смотрел как на мусор и не считал обузой.

Очень сложно рассказать о чувствах после этого рассказа. Большую часть мне было скучновато, но последние 10 страниц зацепили. Причём мне кажется, что я на самом деле хотела в этом посте написать не то, что в итоге написала. Сложно выразиться.