
Обличение советской власти.
volhoff
- 270 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Икрамов К.А. Дело моего отца. Роман-хроника.— М.: Советский писатель, 1991. — 304 с., ил. — Тираж 100.000 экз.
В аннотации сказано, что Камил Икрамов не дожил до выхода книги: скончался 3 июня 1989 г. Здесь требуется уточнение: не дожил до выхода книги отдельным изданием. Но была и журнальная публикация: Икрамов К.А. Дело моего отца // Знамя. 1989. № 5. С. 35—90; № 6. С. 40—95. Эти два старых номера «Знамени» сейчас лежат передо мной; майский подписан в печать 06.04.1989. Умиравший от рака Икрамов должен был его увидеть. Для него это было очень важно, текст открывается словами: «Я пишу эту книгу больше тридцати лет».
Камил Икрамов. Фото из книги.
Отец писателя, Акмаль Икрамов, был крупным партийным функционером и приятелем Бухарина; вместе с ним и погиб в 1938 г. Стержневой мотив в книге Камила Икрамова — размышления над текстом Судебного отчёта о процессе право-троцкистского блока («Тритий московский процесс»). Заинтересовавшие писателя места обильно цитируются.
Возникает вопрос: что же означает подзаголовок книги? Понятно, почему «хроника», но почему «роман»? Дело в том, что публицистические фрагменты, где комментируется текст Судебного отчёта и разворачиваются вызванные этим документом размышления, перемешаны с многочисленными отступлениями, где автор, сын «врага народа», рассказывает о своей сложной судьбе. Есть кое-что и об отце, но совсем немного: сыну на момент ареста отца было всего 10 лет.
Мозаичная композиция книги интересна по замыслу, но исполнение хромает: автор несколько перемудрил, элементы мозаики можно было бы расположить более удобным для читателя образом. Но «больное место» книги не в этом. А в том, что автору не всегда можно доверять. Слишком много пересказов с чужих слов; в какой степени передача информации точна, насколько выражен элемент литературного творчества — судить бывает трудно. Вот что, к примеру, рассказал автору Иосиф Абрамович Кассирский (известный врач, в 1921—1934 гг. работавший в Узбекистане).Однажды он ехал из Ташкента в Москву в одном международном вагоне с Бухариным. Тот разговорился и рассказал следующую историю:
Было решено, что я должен встретиться с академиком Павловым, дабы как-то распропагандировать его, сделать более лояльным по отношению к нам (т.е. к большевикам, к советскому правительству. — А.Г.). В Ленинграде я позвонил Ивану Петровичу и попросил о встрече. Павлов сказал, что времени для беседы со мной у него нет, но если я настаиваю, то он мог бы уделить мне внимание во время его пешего возвращения с работы домой. Для этого я должен ждать его в такое-то время в вестибюле института.
Я ждал его, как условились. Он вышел одетый, с тростью, я представился, и мы пошли. Я сказал, что руководители нашей партии очень огорчены нежеланием Ивана Петровича участвовать в общественной жизни страны, огорчительно и то, что он не проявляет интереса ко всем тем великим свершениям...
— Интереса? — перебил Иван Петрович.— Могу проявить интерес. Интересно, например, с какой это стати вы — академик?
Я отвечал ему в том смысле, что марксистская политическая экономия — наука сравнительно молодая, специалистов мало, и неудивительно, что в такой ситуации я был избран. Чтобы доказать ему, что я не так уж плох, я стал говорить об античной философии, о Канте и Гегеле — о том, что могло показать ему моё образование, то, что он был в состоянии оценить на основе собственного образования.
Иван Петрович не перебивал меня, слушал хмуро. Тогда я ввернул, что занимался приватно германской диалектологией и фонетикой, продемонстрировал свои знания в этой области, рассказал, что и к биологии когда-то склонялся, занимался энтомологией и помню до сих пор триста названий бабочек по-латыни.
Вот тут только Иван Петрович, кажется, впервые глянул на меня с интересом.
(Бухарин пояснил своему соседу по купе,что в детстве действительно увлекался бабочками, на спор с гимназическими приятелями за один день выучил триста названий, которые почему-то запомнил навсегда.)
Павлов не остановил меня, дослушал все триста названий, а потом сказал:
— А ведь я, батенька, признаться, чёрного шара вам кинул на выборах.
Лёд тронулся. Павлов уже с интересом, задавая вопросы по существу, стал слушать мой рассказ о будущем России, о новом обществе, которое будет основано на законах, выведенных Марксом и Энгельсом, о плановом хозяйстве, о новой культуре, о неуклонном повышении уровня жизни трудящихся.
Павлов слушал, слушал, потом остановился в молчании, молча же вдруг отошел на мостовую и издали, тыча в меня тростью, прокричал:
— А что, если всё будет наоборот?!»
(с. 163—164)
Здесь исторически точно изображаются и характер Павлова, и его отношение к советской власти. Но этого не достаточно, чтобы признать рассказ достоверным: возможно, впечатление достоверности создаётся за счёт литературного мастерства писателя Икрамова. Что ж... Как говорят итальянцы — Se nоn evera, eben trovato.
Проще поверить автору, когда он передаёт рассказы, записанные им на магнитофон (с. 29, 157—158, 268—269); тут степень достоверности должна быть выше. Многие старики ясно помнят события далёкого прошлого, и достаточно долго. Важно успеть записать.
... Последние годы Зинаида Дмитриевна доживала в роскошном пансионате Академии наук. В лес и поле выходил её балкон, два телефона стояли на тумбочке: один — городской, другой — прямой к медсестре. Я приходил к ней и видел, как слабеет память. Но ни она, ни я не забывали, в каком году и где, в 1930, или в 1932, или в 1933, был тот голод, те тысячи смертей, те детские трупы с птичьими лапками вместо ног, которые видели люди моего поколения накануне XVII съезда. Было это и в Казахстане, и в Узбекистане, и на Украине, и на Кубани.
<...>
Это живо. Это не умерло. Никуда от этого не денешься. Люди помнят и голод, и тысячи трупов на дорогах, на улицах городов, мёртвые сёла и деревни. Люди знают, что Сталин отказался купить хлеб за границей. Это история! Она запечатлена в документах. Даже в собрании сочинений Сталина есть свидетельство того, как и почему он отказался покупать хлеб за границей в те самые годы.
(с. 158; далее следует длинная цитата из Собрания сочинений Сталина)
Есть в книге и редкие эпизоды откровенной беллетризации, но с ними как раз всё ясно. Будучи профессиональным литератором, автор не мог удержаться от соблазна художественной реконструкции некоторых сцен (см., например, яркий воображаемый диалог комиссара Хабибуллы и Акмаля Икрамова, с. 140—141).
Несколько слов об идеологии автора: сын своего отца, он верит в существование каких-то «честных коммунистов». Но у меня есть вопрос: когда в 1933 году Первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана Акмаль Икрамов разъезжал в своём роскошном салон-вагоне между Ташкентом и Москвой, видел он на станциях умирающих от голода и трупы? А его приятель Бухарин, ездивший в Ташкент отдохнуть и поохотиться? Оба видели... Вот что рассказывала уже упомянутая выше Зинаида Дмитриевна Кастельская:
... Всюду по дороге из Москвы в Ташкент, это было страшное дело, эти несчастные, оборванные дети умоляли и плакали, просили... И вот кажется, тут-то вот был разговор об ужасах в Казахстане. Может быть, это была поездка Николая Ивановича, потому что он приехал совершенно убитый... Он роздал всё, что у него было, все деньги, говорил: «Мы голодные ехали. Невозможно было смотреть...»
(с. 157-158)
Добрый какой был Николай Иванович Бухарин! Все деньги раздал голодающим. Но это нисколько не помешало ему вернуться к руководящей работе и честно служить гнусному режиму (в числе создателей которого он был не из последних). Акмаль Икрамов был из того же теста. Ни тот, ни другой так и не осознали, что сотворили, на что была потрачена их жизнь. И погибли-то совсем не из-за нелояльности Хозяину. А из-за одного только подозрения в нелояльности...
Акмаль Икрамов был реабилитирован уже в 1957 г., со временем ему в Ташкенте даже памятник поставили: в национальные герои попал! А Николай Бухарин был реабилитирован только в 1988 г. И только после этого Камил Икрамов смог издать свою книгу, посвящённую памяти отца. И эта книга оказалась более долговечным памятником, чем изваяние на площади...
Ташкент. Постамент демонтированного памятника Акмалю Икрамову (фото 2018 года).
Хорошо, что Камил Икрамов успел высказаться.
... Не хочу мести, не хочу суда. Хочу, чтобы люди знали и помнили, как всё это было.













