Рассказы

Да, конечно, у меня предвзятое отношение к этому рассказу, известному с давних пор в великолепном исполнении Игоря Ильинского, по одноименному мультфильму, снятому к 100-летию со дня рождения Чехова. Люблю его за… Просто люблю.

Землемеру Глебу Гавриловичу Смирнову надо добраться от станции до усадьбы, где он должен сделать межевание. А, так как по словам станционного жандарма – «Тут за сто верст путевой собаки но сыщешь, а не то что почтовых», - пришлось ему нанимать возницу с телегой. Далее почувствуйте прелесть чеховского языка –
«- Чёрт знает какая у тебя телега! - поморщился землемер, влезая в телегу. - Не разберешь, где у нее зад, где перед...

• Что ж тут разбирать-то? Где лошадиный хвост, там перед, а где сидит ваша милость, там зад...»

И тут в наступивших сумерках у Смирнова в голове появились мысли нехорошие, что кругом такая глушь, «не ровен час - нападут и ограбят, так никто и не узнает, хоть из пушек пали... Да и возница ненадежный... Ишь, какая спинища! Этакое дитя природы пальцем тронет, так душа вон! И морда у него зверская, подозрительная". Кто путешествовал, знает, как бывает иногда страшновато в таких темных подозрительных местах, под ложечкой вдруг засосёт тревожно, не то, чтобы страшно становится, а с опаской озираешь округу. А из-за темноты ничего не видно, душа начинает трепетать от подозрительных звуков. Как там в знаменитой песне про зайцев поётся – «А дубы-колдуны/ Что-то шепчут в тумане,/У поганых болот/ Чьи-то тени встают»(Леонид Дербенёв).

Глеб Гаврилович для поднятия своего упавшего духа решил возницу Клима припугнуть, так как он ему подозрительным показался – «…на всякий случай все-таки я взял с собой три револьвера, - соврал землемер. - А с револьвером, знаешь, шутки плохи. С десятью разбойниками можно справиться...» Чем больше человек боится, тем больше начинает храбриться. Вот и Глеб Гаврилович решил не останавливаться и дальше попугать бедного возчика – «Так ты говоришь, что здесь не опасно? Это жаль... Я люблю с разбойниками драться... На вид-то я худой, болезненный, а силы у меня, словно у быка... Однажды напало на меня три разбойника... Так что ж ты думаешь? Одного я так трахнул, что... что, понимаешь, богу душу отдал, а два другие из-за меня в Сибирь пошли на каторгу. И откуда у меня сила берется, не знаю... Возьмешь одной рукой какого-нибудь здоровилу, вроде тебя, и... и сковырнешь». Думаю, что после таких заявлений в тёмном лесу ни один человек не перепугался бы!

У страха глаза велики, поэтому землемер испуг возницы принял за нехорошие замыслы по свою душу - «Однако, не нужно выдавать своего волнения... Он уже заметил, что я трушу. Отчего это он стал так часто на меня оглядываться? Наверное, замышляет что-нибудь... Раньше ехал еле-еле, нога за ногу, а теперь ишь как мчится!" А Клим ему объясняет, что предупреждал его, когда лошадка разбежится, то её уже не остановишь.

Приходится землемеру, чтобы притормозить лошадь, дальше врать – «за мной со станции должны выехать четыре товарища. Надо, чтоб они нас догнали... Они обещали догнать меня в этом лесу... С ними веселей будет ехать,.. Народ здоровый, коренастый... у каждого по пистолету... Что это ты всё оглядываешься и движешься, как на иголках? а? Я, брат, тово... брат... На меня нечего оглядываться... интересного во мне ничего нет... Разве вот револьверы только... Изволь, если хочешь, я их выну, покажу...» Дальше произошло то, что Смирнов никак не ожидал при всей своей трусости. Клим вывалился из телеги и побежал в чащу с криком – «Караул! Бери, окаянный, и лошадь и телегу, только не губи ты моей души! Караул!»

Вот так происходит с человеческим страхом. Когда один испугавшийся начинает стращать другого, не соблюдая никаких границ здравого смысла, он может так чрезвычайно поднять испуг другого, что опасения за свою жизнь примут форму паники. Зайцы в песне правильно делают, когда спасаются от страха – они заняты конкретной работой –
«А нам все равно! А нам все равно!
Пусть боимся мы волка и сову.
Дело есть у нас в самый жуткий час
Мы волшебную косим трын-траву!»

Когда до землемера дошло, что он натворил своими глупыми россказнями, тогда понял, что остался в тёмном лесу один, а продолжать ехать нельзя, так как подумают, что он у возницы лошадь украл. Часа два кричал незадачливый рассказчик, призывая Клима, Климушку. А, когда услышал чей-то стон, повинился перед возчиком – «Да я пошутил, голубчик! Накажи меня господь, пошутил! Какие у меня револьверы! Это я от страха врал! Сделай милость, поедем! Мерзну!» Хорошо, что Клим оказался не полным дураком и сообразил, что настоящий разбойник давно бы уехал. Поэтому поверил ему и признался, что чуть не помер от страха…

Прекрасный рассказ Антона Павловича с точной передачей психологических нюансов переживаний двух людей, оказавшихся в тёмном лесу с жуткими страшилками, рассказанными одним из них не от большого ума. Так, что кровь стыла в жилах… «Вам страшно?! Мне нет…»

Фраза - «Да, брат... - продолжал землемер. - Не дай бог со мной связаться. Мало того, что разбойник без рук, без ног останется, но еще и перед судом ответит... Мне все судьи и исправники знакомы. Человек я казенный, нужный... Я вот еду, а начальству известно... так и глядят, чтоб мне кто-нибудь худа не сделал. Везде по дороге за кустиками урядники да сотские понатыканы...»

Прочитано в рамках марафона «Все рассказы Чехова» # 381

Когда читал это в школе, тогда посмеялись, всем классом. Но никто ничего не понял.

А сейчас вот читаю, и до меня дошел весь цимес или по нашему весь смак этой книги.

В школе, мы не очень понимали, кто там коллежский, столоначальник, статский советник и тп.

Просто один был персонаж толстый, а другой тонкий. Учительница сказала, мол  у второго ранг был выше, и чинопочитание и все такое. Мы покивали для вежливости, посмеялись.

Но вот сейчас, я уже сам как эти двое тонкий и толстый. Тоже бывает встречаю старых друзей. Конечно чинопочитания у нас особо нет, но вот тачки, телки, бабки и тп. У кого, что круче, показывают.  И я всегда себя чувствую, как Тонкий.

В начале, тут в рассказе, на вокзале двое встречаются.
Один такой типичный семьянин, жена и ребенок, тонкий, Порфирий.
А второй толстый Михаил, он один, но маститый.

Антон Павлович, с самого начала, даёт нам понять, что Толстый не так прост.

Он тут пообедал, выпил дорого испанского вина, и пахнет дорогой французской  парфюмерией.

Сразу понятно, кто есть кто.

Вы знаете, печально в этом рассказе, то что когда вы дети, подростки, юноши. То все социальные различия они не так бросаются в глаза, но вот чем старше, тем сильнее.

Мне вот прочитав рассказ, стало понятно, почему тонкий себя так повел. Он по сути, хоть и не самого низкого ранга, но где там рядом. А тут его товарищ старый Михаил, говорит.

Представьте вы скажем, не знаю, работаете, каким нибудь завхозом. А ваш приятель. говорит, что он Министр или зам. Министра. Вы бы наверное точно в лице поменялись, не факт, что стали лебезить, но точно бы, сменили тон.

Другое дело, что вот так встретить в наше время персону такого ранга, на перроне вокзала, практически не реально. У всех личные авто, с мигалками.

А в Российской Империи, чины эти были еще важнее, чем сейчас. И табели о рангах. Они были как у гражданских так и у военных.

Вот тонкий он был 7 ранга.  Точнее два года был 8 ранга, перевели на новую работу на 7 ранг. Он был по серединки табеля.

А его товарищ Михаил. Занимал 3 строчку.  То есть немыслимая величина.

Порфирий(тонкий) еще думал его друг Статский советник, помните, как Фандорин был, в кино и книге. Это тоже должность не малая. Но все же занимает 5 строчку, то есть в теории плюс минус достичь можно.

Еще примечательно, как вел себя сын Порфирия, Нафанаил, ученик III класса.

В начале, при первом знакомстве с другом отца.

Потом.

А вот, как узнал, что папин друг важная шишка.

И на прощание.

Действия сына, мне кажутся более трагичными. Ладно там его отец, он взрослый человек, и на службе его загнобили, кланяется, перед старшими.
А вот сын его, уже с детских лет, впитывает чинопочитание и преклонение перед начальством.

Памятник толстый и тонкий в Таганроге

Вспоминаю, фильм "Кин-дза-дза!".

Или вот

По сути то своей ничего особо не меняется, да мы стали чуть свободнее, но эта система, преклонения, все равно осталась. Только система преклонения уже не такая, четкая как была.

Мне кажется, если и преклонятся, то перед умом и делами людей. И уж точно не говорить, как Порфирий.

С сюжетом одного из самых известных рассказов Чехова я до настоящего времени знакома не была и совершенно не предполагала, что это на самом деле история адюльтера. Измена, не ведущие ни к чему отношения на стороне, тайные встречи на съёмных квартирах, обман близких, угрызения совести. И все это в декорациях конца XIX века (рассказ написан в 1896 г.), а казалось временами, что речь идет вполне себе о нашем повседневно настоящем. Одно только упоминание породы собачки (Шпиц) сбивает с толку – отчего не примета современности? По-моему, за прошедшее столетие (да уже и более) ничего не поменялось: по-прежнему существуют безответственные бабники и ловеласы, не гнушающиеся короткими интрижками на стороне от семьи, а также заскучавшие от семейной жизни барышни. И те, и другие вечно находятся в поисках новизны и остроты ощущений с новыми партнерами, ошибочно принимая некоторую увлеченность, возможно, даже и влюбленность, за истинное чувство. Впрочем, этот первоначальный пыл обычно весьма быстро улетучивается, оставляя после себя лишь очередное разочарование. Подобные отношения не приводят и не могут привести ни к чему серьезному, ибо основаны исключительно на эгоистическом желании каждого удовлетворить исключительно свои собственные банально физиологические потребности, не заботясь о чувствах желаниях, стремлениях партнера. На мой взгляд, на ялтинском курорте произошла встреча именно таких индивидуумов. И конечно, несмотря на случившееся все же продолжение, такие отношения могли привести только к страданию. Поведение дамы с собачкой (Анны Сергеевны) – классический пример того, как не надо действовать в отношениях с мужчиной. Впрочем, только в том случае, когда женщина желает серьезного к себе отношения со стороны мужчины, а Дама с собачкой, по-видимому, желала больше чувственных наслаждений без оглядки на последствия. Однако, как и всякая женщина, она по неволе эмоционально привязалась к своему партнеру, тогда как он после скоропалительной интимной связи потерял к ней былой интерес, и в момент ее душещипательного слезливого откровения бессовестно грыз арбуз, сплевывая семена. Чехов шедеврально в короткой форме передал всю гамму красок этих на самом деле никому ненужных и нелепых отношений, написав так, что от чтения не оторваться.

Часть 1.

Набоков однажды заметил, что мир Чехова в рассказе "Дама с собачкой" чем-то схож с волновой теорией мира.
Быть может, Набоков потому называл этот рассказ одним из лучших в мировой литературе, что он, словно мир, легко и прозрачно, по-Блейковски отражённый в голубой капле росы, светло и трагично отражает весь сложный мир любви, души и жизни?

Звёздный вечер цвёл нежной сиренью: звёзды доверчиво и прозрачно дрожали, словно бы там, в тёмной, сердцекружительной высоте, ветер робко тянулся к ним тонкими, бледными пальцами, но они призрачно проходили сквозь звёзды, сжимая прохладную, шелковистую пустоту.
Карий шум волн доцветал на бледном берегу, и был похож на нежную, грустную розу, лежащую на коленях у одинокой женщины.
Если любовно присмотреться на волны, то можно заметить как пена сквозится в сумерках волн лёгким рассыпчатым снегом.
В этот миг, чувствуешь себя ангелом, сидящим где-то на лунном островке ночи, вдали от жизни и людей, смотря на сладостно стихший, по-осеннему дотлевающий мир.
Ах, но волны и правда цветут! Они таинственно повторяют тихие спирали лепестков розы.
Вот, лиловый, бледный лепесток волны оторвался и упал на песок, поцеловав мои ноги.
Я здесь часто бываю одна, на берегу вечернего моря...
Кузнечики так славно тикают в нежном тумане цветов, в пене цветов... время течёт голубою и тихой рекой, унося моё сердце лёгкой кувшинкой.
Тонкие стрелки травы, словно тёплые тени голосов кузнечиков так хорошо бегут куда-то вдаль, не по кругу, как затравленный зверь в тёмной клетке, - ах, часы любовного томления, ожидания, надежды, так мучительны!, - а раскованно, весело, словно бы время освободили для любви, и оно течёт и дышит во все стороны, и к небу и в стороны, и даже в меня.

Моя Эммочка, мой нежный, белый шпиц, лежит у моих ног и смотрит на луну, которую, как нежное дитя, на своей груди укачивают волны.
Ночь, Офелией плывёт в тёмном потоке времён, прижав к груди своё дитя - любовь, ненужную миру.
А есть ли в мире любовь? Эммочка, есть любовь?
А что, если мир, жизнь, и есть любовь, но мы выпали из этого мира, жизни живой, её красоты, мы противопоставили себя жизни, и даже бога противопоставили жизни и любви, и он, тот, кто зовётся любовью, обречён со слезами на глазах, наказывать... точнее, в муке бессилия глядеть с высоты на то, что мы сделали с любовью и богом на Земле.
За какие грехи мы наказаны с тобою, Эммочка? Разве ты счастлива? Ну перестань, перестань лизать мою руку. Если я на тебя замахнусь, ударю тебя, ты ведь и тогда будешь лизать её?
Ладно, не бойся, ты ведь знаешь, что я не обижу тебя.
Ты сыта, в тепле и заботе... но человеку мало этого сытого счастья. У него ещё есть нравственный рудимент крыльев - любовь, но он не знает, что с ней делать: съесть её - нельзя, взлететь - не может... и мы в пароксизме любовного томления робко и грустно летаем во снах искусства, разбиваясь; мы поедаем глазами, губами, нежное тело и лицо любимого человека, боясь и не смея впустить его тело - в себя, ближе к сердцу: знаешь, я иногда думаю, что ребёнок однажды в раю появился в женщине от её метафизического бессилия любовно съесть, вобрать своего любимого в себя, ощутив его сладкое, цветущее тепло изнутри, в животе, рядом с сердцем...

Посмотри, как сладко море дышит, как вздымается грудь моря! Это таинственная сила любви, луны, невесомо, незримо притягивает её к себе, в высоту, к звёздам... ах, так и кажется, ещё чуть-чуть, и море, ночь, что плещется под моими ногами, невесомо приподнимется, оторвётся от земли, и замрёт меж небом и землёй, и дно волшебно просияет ласковым посверком нового, незакатного дня!
Как похожа должно быть одинокая Земля с белой луной, прогуливающаяся у голубого моря дня, на нас с тобою, Эммочка..
Почему мне так больно и грустно, Эмма? Хочешь свободы? Вот оставлю тебя здесь, среди ночи и звёзд, и уйду.
Я видела тут на причале славных иностранцев: стройный итальянец - дог, томный испанец - пиренейский мастиф... а есть и простые, свободные в своём диком счастье - дворняжки.
Возьмёт один такой "морячок" тебя с собой в морское путешествие на корабле... Помнишь как у Бодлера? "Голубка моя, умчимся в края, где всё как и ты, совершенство..."
Ты посетишь Гранаду, Рио, Сейшелы... ты узнаешь новый мир и любовь, и крылья парусов расцветут за твоими плечами.

Боже, как мне зябко и больно в душе, Эммочка! Так больно, что я её, душу, чувствую как дыхание, которое мы замечаем лишь когда нам не хватает воздуха. Странно это: в душу не верю, а иногда чувствую её...
Любовь для меня - как воздух, а дышать мне нельзя, и я умираю.
Я словно живу на странной и грустной планете, где заканчивается воздух любви.
Мне сегодня снилось, что ко мне, нырнув в голубую ночь, плыл таинственный ангел, расправив крылья широкими плавниками.
Он подхватил меня, покорно и тихо опускающуюся на дно, расправив руки крестом, и прильнул губами к моим губам: он подарил мне глоток поцелуя и воздуха: тёплый глоток жизни, сердца!

Сегодня так грустно тикают кузнечики... время замкнулось, оступилось, и словно пошло, полетело, желая что-то или кого-то догнать...
Мы так привыкли наслаждаться пением кузнечиков, что не видим трагедии в их голосах.
На днях я читала в парке "Даму с камелиями" Александра Дюма, услышала кузнечиков, встала и подошла к траве, взволнованная красотой пения, опустилась на колени с улыбкой, и увидела... ад: я опустилась на колени прямо в ад.
Паук нежно пеленал в простыню паутины кузнечика, он насиловал кузнечика, робко и судорожно сопротивляющегося, а другой кузнечик сидел на цветке, не убегал, хоть ему было безумно страшно, и кричал, молил о помощи... и вот этим звуком, криком, болью, я наслаждалась.
Как безумно и страшно жить на этой земле, Эммочка!
Моё сердце кричит, стонет, а люди... улыбаются в ответ, мой муж гладит меня, рассказывает какой-то пошлый анекдот.
Я умираю, вечность, небо во мне умирает, а он не видит этого; лживые люди, пекущиеся о вечности за гранью этой жизни, не только не видят этого, но и не замечают насилия над душой, её криков и судорог.
Его мерзкие, холодные руки на моей груди, лице... как пальцы паука.
Они осуждают мои мечты, они считают грехом, если я освобожусь от "паука".
Они паточно и лживо говорят о вечности, которую я ненавижу... а чем, скажите, буду я жить в этой вечности, если вечность и красота души во мне - умрёт?

Часть 2.

Набоков говорил, что Чехов вошёл в этот рассказ без стука.
Я бы добавил: а вышел из него, забыв прикрыть дверь, оставив своих героев наедине перед тёмным сквознячком вечности, прямоугольным, гробовым проёмом двери и вздувшейся бледной пеной занавеской у засиневшего окошка.
К слову, Набоков дивно подметил это "без стука" лишь с точки зрения писателя, стиля, со стороны.
Читатель сказал бы иначе: окно страницы светло открылось под моими пальцами, и навстречу мне хлынули тёплые звуки и краски приморского курорта, и самое лицо женщины вплыло в комнату ко мне тихо и плавно, словно бледная кувшинка.
Так спящий человек, проснувшись, но ещё сладостно медля, не открывая глаз, чувствует сквозь лепестки век тёплое, доверчивое касание утра, ласкового цветения звуков и мира.
Вот как Чехов начинает свой рассказ: "Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой".

Заметьте, как Чехов мастерски, на стилистическом вдохе, расширяет пространство образа и слова, наполняя его воздухом и инерцией времени и мысли о женщине: "говорили..."
Это слово, как тихие, синие волны голосов нежно вынесли на бледный берег повествования, цветок - милое лицо женщины; заметьте также, что Чехов использует именно это слово - "лицо", сужая описательный фокус на спиральном, цветущем подтексте данного слова: в русском языке это и просто человек и в тоже время - высокая нота личностного, парящего приближения: словно в тёмной комнате перед лицом человека засветили свечу, подчеркнув тем самым бледность и смазанные лица всех остальных.

Свеча, зажжённая гением Чехова перед самим трагическим ликом любви, светила в ночи, но её умудрились не заметить не только пошлейшие критики 19 века: "лёгкость ялтинских взглядов Чехов хотел показать, что ли?", но и Толстой.
В своём дневнике он записал: "Читал "Даму с собачкой". Это всё Ницше. Люди, не выработавшие в себе ясного мировоззрения, разделяющего добро и зло.
Прежде робели, искали, теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т.е. почти животные"
Просто поразительная слепота сердца Толстого, ещё более поразительная, если учесть, что тёплой нотой al dente, в рассказе прозрачно звучит не только пушкинская тема, но и тема Анны Карениной, которую словно нарочно "литературно воскресили" и дали второй шанс - на любовь и вечность.
Но в этот раз все преграды и лож - сметены высшим чувством и крыльями ангелов над влюблёнными.

Интересно, читал ли Толстой Бодлера?
Есть у него изумительный стих - "Духовная заря".

Толстой просмотрел в рассказе не только любовь, которая всегда "по ту сторону добра и зла", но и христианство самой жизни ( смутно предсказанное Есениным и Андреем Платоновым), в которое тайно, сами не ведая того, веруют и язычники и атеисты и верующие: это именно та красота чувства, которая по Достоевскому должна спасти мир.
Да, этот вроде бы банальный по сюжету рассказ, наполненный удивительным, трагическим светом любви - прочитав его, Горький писал Чехову: после вашего рассказа, другие рассказы, кажутся написанными не пером, а поленом, - говорит о Евангелии самой жизни, о боге жизни, к которому всю жизнь стремился Толстой, а увидев его воочию, не узнал и отрёкся от него, как Пётр.

Ну разве в искусстве не всё было сказано об адюльтере?
Но Чехов не просто очерчивает адюльтер набрудершафт, ибо и Он и Она - в браке, но и сам их союз, начинаясь с порока и греха, кончается высшей любовью.
Ахматова бы сказала: "Когда б вы знали из какого сора, растут стихи..."
Разве сам Христос, вобрав, вдохнув сердцем и судьбой грехи и тьму человеческую, не протянул человечеству, векам, на кресте, с просиявшей, невесомой, кровоточящей высоты, любовь и кротость?
Разве человечество поняло, что он им протянул?
Христос назвался любовью? Ну что ж, любовь воскресла в человеке, в котором умер бог, кто умер для любви и для жизни, кто был порочен и развратен и был несчастен в браке, и словно бы мстил всем женщинам, называя их "низшей расой".
Неужели все критики прошлого так и не поняли, что Чехов изобразил в этом рассказе - историю грехопадения и искупления любви, а главного героя сделал - Савлом любви?
Да, в нём воскресла любовь, а в ней?

Мужчина не всегда понимает, чем женщина жертвует, опираясь на любовь, доверяя любимому, чувствуя и дыша над бездной.
В 2-3 штрихах Чехов создаёт эстетическое чудо, достойное кисти Караваджо, которое, к сожалению, большинство почему-то не замечают в той же мере, в какой многие не видят в мире присутствие бога.
Анна на пристани смотрела в лорнетку на море и почти крылатый корабль - перелётные, рембовские, пьяные корабли!, - а вокруг неё шелестел пеной прибоя пустой, лирический, любовный шёпот Андрея.
В прежние времена, женщина отдаваясь чувству, сердцекружительно и сладко теряя себя в нём, роняла из словно бы не своей руки, не своего, чужого и странного тела, платок на пол.
В рассказе же, Анна роняет в толпе, вслед за сердцем - лорнетку ( почти очки), дыхание взгляда, оступившегося, обнажённого, беззащитного: на небесном плане повествования, это так же интимно, безнадёжно и вечно, как шёлковое струение, спадающей в полумраке с плеч женщины, отдающейся мужчине, отдающей ему всю свою обнажённую судьбу и сердце: Набоков, к слову, в одном из своих романов, бережно и грустно поднимет эту утерянную Анной на пристани, лорнетку.
Кстати, Чехов стилистически описывает это в совершенно прозрачно-сжатой стилистике позднего Набокова, смешивая стилистический жест потери лорнетки, описанный им, с жестом потери лорнетки - Анной, слитой с дальнейшим, лёгким и беззащитным течением повествования.

После ночи падения, она была на постели в белой, влажной ряби складок, словно на берегу моря.
Обнажённая, тихая, она стояла на коленях, волосы, тёмными волнами стекали по груди и плечам... она плакала, чувствуя себя порочной, а он сидел в кресле, и думал о том, что она похожа на грешницу на какой-то старой картине.
Андрей отрезал алую, сочную дольку арбуза и сладострастно, тихо впился в неё алым ртом.
За этой тончайшей мелодикой плотоядного эротизма в образе дольки арбуза и упоминанием старой картины, сокрыт намёк на Марию Магдалину.
Но в отличие от библейской истории, тут уже не бог, не мужчина, а женщина, сама любовь, взяла все грехи людские на себя, точнее, то, что они сделали с нею, распяв и надругавшись над самим этим словом, перестав в неё верить, принизив любовь до банального секса.
Бог снова стал любовью. Точнее, любовь назвала себя богом, а не наоборот, как ошибались древние мудрецы.
Бог наказывает, судит, смотрит на ад свысока? Любовь же, всех любит, всё прощает, и сходит в ад к тому, в ком тлеет зёрнышко любви.
Быть может, бога ещё и нет, он ещё дремлет в природе, искусстве, красоте человеческих лиц и касаний, глазах детей и животных...
Иной раз от пошлых рецензий или мнений о прекрасном испытываешь чувство экзистенциальной сопричастности этой поруганной красоте, словно бы в светлый храм искусства вошли в грязной обуви, не успев переобуться, или же привыкнув к ней после блужданий по литературным трущобам.

Но как могла любовь воскреснуть из тьмы и порока?
Чехов, со скрупулёзностью доктора, препарирующего ангела под наркозом искусства, справляется с этим безупречно.
Помните как в конце ПиН Достоевского Родион и Сонечка сидели в ссылке на холме, смотря на реку под их ногами?
Милый голос за кадром сказал: их воскресила любовь...
Эту же ноту Достоевского берёт и Чехов ( главный герой убил не старушку - но душу свою), но примешивает в неё высокую ноту природы, её вечную, бессонную красоту.
Андрей и Анна сидят на скамье, недалеко от церкви - под сенью вечности и неба, - смотря на море под ногами, дивного, сиреневого цвета.
Они молчали... за них говорила сама природа: мерцание звёзд, плеск листвы за плечами, похожий на плеск новорождённых крыльев, волны прибоя...
Этот тёмный сон природы, её кровоточащая красота тихого равнодушия к жизни и смерти, говорила, шептала им: и звёзды умирают, и люди умирают, падает листва, отшумев... но загораются новые звёзды, рождаются новые люди и листва... волны жизни, нежно смешиваясь и перебивая друг друга, говорят голосами веков и любви, одной и той же, вечной любви, если в неё веришь и любишь сам...

Да, этот томный сон природы тихо срастался со сном жизни Андрея ( для гурманов искусства: этот момент подслушивания природы, её мечтаний, сладостно похож на волшебный момент из Войны и мира, когда Андрей Болконский подслушивал у раскрытого окна мечты Наташи, сидевшей у окошка ниже), он в этот миг переживал века и миры, утекая сердцем - к звёздам.
Красота природы, её тёплое и нежное крыло - красота, прозрачно касалась влюблённых, находившихся в зачарованном месте, где-то далеко наз Землёй, временем, веком.
Вот так вот, за любовь, доверие к природе, за томление и моление не богу, но красоте, которой отдаёшься без остатка, сжимая руку любимой в своей руке, как высшее откровение жизни - даруется любовь.

Море ласкает, укачивает звёзды. Кузнечики тикают, кричат... да, именно кричат.
Кричит само время, поруганная красота двух одиночеств, которым невозможно быть вместе.
Этот же крик, не песню, а крик кузнечиков, Андрей услышит после того, как Анна на поезде - тема Карениной в рассказе, - уедет домой, к мужу, в нелюбовь и ссылку: да её сердце и здесь было как в ссылке без любви.
Ах, досыта насмотреться, на лицо любимого перед разлукой, как перед смертью.. вобрать его в себя, надышаться лицом... Да, именно надышаться: в любви, лицо любимого, его слова - просиявший, зримый воздух самой жизни: без него задыхаешься.

В рассказ грустно входит тема двойственности жизни: Андрею была предначертана другая жизнь, он был филологом, он хотел петь, а теперь его судьба и душа - заперты в банке, душа кричит с нелюбимой женой в чужом и странном мире.
В эту ночь расставания, ему впервые за все его годы прелюбодеяний, перед сном мучительно является нежный призрак Ани, похожий на тихий цветок: тонкая шея и серые глаза...
Это похоже на чудо, на спиритизм любви: Аня дышала перед разлукой, похожей на смерть, лицом любимого, его глазами, и вот, он в муке пробуждающейся, расцветающей в ночи любви, вызывает её образ, тень, словно бы уже частичку себя, и этот образ - ангельский, ибо виден уже не грешной плотью, но взором сердца, памятью сердца, как сказал бы поэт Батюшков.

Волны любви, прилив и отлив любви, сердцебиений, дней и ночей.
Томление в буднях московских без любви, её милых глаз - как мытарство в аду.
Первая волна прибоя - он не выдерживает, и едет к ней, в Питер.
Они в театре, там её муж, они мечутся по лестнице, словно неприкаянные души, застрявшие между мирами, а над ними, в облаках сигаретного дыма, стоят и курят два молоденьких студента: удивительная сцена, напоминающая известную потолочную фреску Андреа Мантеньи с ангелами наверху, смотрящими в колодец пролёта мира на всех нас.

Волны-руки, волны-крылья, с белыми перьями пены, нежно смешиваются... новый прилив: Анна сама отлучается в Москву, к любимому, в тайне от мужа.
И тут Чехов делает то, что раньше никто не делал в искусстве и в жизни: он ласково воскрешает тихо падающий снег, который шёл в момент встречи Анны Карениной и Вронского на перроне, целуя их лица, руки, плечи...
Эта дивная реинкарнация снега, словно древнего, нежного духа: соучастник великой но грешной любви в романе Толстого.

Андрей Гуров идёт с дочкой под тихо падающим белым снегом, пушистым, как шпиц Анны, и их разговор - мистический разговор с душой Анны; этот разговор проходит на тех Гималаях искусства, куда не часто поднимались Джойс, Набоков, Флобер:

• папа, а почему грозы нет зимой? ( боже, какая гроза и шторм в душе!).

Чехов создал вечный образ, равный Ворону Эдгара По, Моби Дику Мелвилла: огромный белый кит, сама тайна смерти, переливающаяся добром и злом, словно айсберг, растаял, и от этой тайны осталась лишь маленькая льдинка, пушистая, как снег: белый дух - мистическая собачка со своею прекрасной, блоковской Дамой ( сама Анима, благодаря которой Андрей нашёл в чужом городе свою любимую).
Что нам великий образ Мефистофеля с тёмной собачкой? У нас есть дама с собачкой, знающая об Аде любви больше дьяволов.

Один из критиков чеховских времён, написал в рецензии на данный рассказ какую-то пошлость о том, что это, разумеется, не Ромео и Джульетта...
Знаете что? Это именно Ромео и Джульетта, но... взрослые. У Ромео уже снег на висках. Анна - моложе, но в исстрадавшейся душе тоже грустно сквозится седина, но даже в разлуке, они нежно сливались друг с другом в аллитерации имён: Дмитрий Дмитрич и Анна фон Дидериц ( словно в русской сказке, девушка в плену у какого-то немца, что над златом чахнет..).
Их встреча - любовь сквозь века; их прикосновения - сжигают дымные, мгновенные, кожные блики их перерождений, и на полу остаются склонённые, полуобнажённые, грустные тела, голые души: всё, они вспомнили кто они, и они не могут жить друг без друга.
Образы семей Монтекки и Капулетти, расширились на два мира: на жизнь и смерть, и они равно их отвергают.
Как им жить? Куда жить?
Эта экзистенциальная трагедия обречённости самой любви и жизни на земле.
Обняться в ночи на полу перед раскрытым окном и смотреть на волны ночи, на крик звёзд, пульсирующих в ритме кузнечиков...
Измученные, как птицы в клетке несчастного брака, принужденные скрывать душу, словно свою тайную, грешную любовь.

Женщины писали Чехову грустные, пронзительные письма после прочтения рассказа: "Антон Палыч, а дальше? Как дальше жить? Чем жить? Подскажите, ради бога!!"
Несчастные, милые, они надеялись, верили, что Чехов знает ответ, тайну концовки рассказа, а Чехов тихо плакал, держа за вечерним столом в своих руках, обнажённые женские сердца, и не знал, чем им помочь: он дал им надежду... распятую.
Знали ли они, что тайна концовки рассказа - равна тайне самой жизни, любви?

В далеком детстве читал эту книгу и, конечно же, ничего не понял и вскоре думать забыл об этом рассказе. Благо, что школьная программа напомнила об этом рассказе, который является первой частью "Маленькой трилогии" Чехова; состоящей, между прочим, из трех взаимосвязанных рассказов. Всю трилогию объединяют три героя-рассказчика, товарищи по охоте: Буркин, рассказывающий первую историю, Иван Иванович, повествующий вторую, и Алёхин, с помощью которого мы узнаем содержание третьего рассказа.

Антон Павлович Чехов планировал создать целую серию рассказов о "футлярной жизни". Что же это такое, эта "футлярная жизнь"? Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало. У этих людей наблюдается постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы их, защитил бы от внешних влияний.

Среди таких людей, которые хотят закрыться от внешнего мира, можно найти и Беликова, нашего главного героя, учителя греческого языка, который в любую погоду закутывался в пальто и шарф, носил с собой зонт.
Все боятся Беликова, потому что он обязательно "доложит властям" о их якобы ужасном поведении, ведь это дурно, кататься на велосипеде и брать с собой книги на улицу! А власти, в свою очередь, накажут "виновных", потому что Беликов непременно будет каждый раз приходить со своей жалобой, если ее не выполнят немедля. Все его боятся, все ему повинуются, но при этом остаются мыслящими и порядочными людьми. Беликов символизирует силу, косность, самодержно полицейского режима.

Несмотря на маленькое количество страниц, рассказ читается долго. Нет, виною тому вовсе не растянутость или кипа ненужной информации, а то, как Чехов красиво излагает свои мысли; их хочется перечитывать снова и снова!

После этого рассказа даже появилось такое понятие как "Беликовщина", означающее неспособность личности выйти за пределы установленных норм.

«Дама с собачкой» – небольшой, но увлекательный рассказ. В нем нет бури эмоций, накала страстей, лихо закрученного сюжета. Он интересен другим – основной акцент делается на внутренний мир героев, их душевные переживания.

Казалось бы такая банальная история. Курортный роман, переросший в нечто большее. Встретились двое отдыхающих на курорте. У каждого из них своя скучная жизнь, есть семьи, дети, но они оба несчастливы в браке. У них завязываются отношения – несколько дней, на протяжении которых они возможно были счастливы. И вот уже пора расставаться, возвращаться домой, к семьям, детям. Никто не знал, к чему приведет это мимолетное увлечение. Все могло бы так и закончиться, если бы не возникшая любовь. И вот он ищет с ней встречи. И вот опять у них связь. И так тяжело и мучительно от того, что невозможно разрушить брачные узы, что приходится врать и изворачиваться.

Концовка у произведения фактически отсутствует. Будущее героев не определено. Может быть потому, что у героев нет совместного будущего? Есть только настоящее, здесь и сейчас. Каждый сам может придумать окончание рассказа, как ему нравится.

Как уже отмечали уважаемые лайфлибовцы, с легкой руки Чехова слово «хамелеонство» вышло за пределы этого небольшого рассказа и пользуется в народе успехом. Но, возможно, народ упростил его значение. А ведь Чехов изобразил типичного чиновника в лице полицейского надзирателя Очумелова. Скажу больше, идеального чиновника он изобразил. И, возможно, «хамелеонство» это гибкость и умение моментально вписываться в разные ситуации. Не спешите бросать в меня тухлыми помидорами, ибо я иронизирую. Но, как вы знаете, в каждой шутке есть доля серьезной правды. Менеджер - слово, которое вошло в наш обиход значительно позже написанного Антоном Палычем сего рассказа, но уже тогда он обрисовал нам будущего эффективного менеджера. Мужику, которого укусила собачка за палец может достаться, собачке может, а эффективный менеджер Очумелов с полным правом может рассчитывать на награду. Хорошо ли это? Во времена Чехова считалось что плохо. Сейчас уже так просто не ответить на этот вопрос. Если чисто по-человечески, то конечно да. Вижу, кто-то может быть уже и возразит) Ну конечно, с точки зрения эффективного менеджмента это очень даже хорошо. Как кооперация, например. Напоминаю, на всякий случай, я все еще иронизирую. Для тех, кто все еще хочет чтобы справедливость, та что рождается вместе с человеком в его сознании, торжествовала, наши матерые классики, в том числе, конечно, и Чехов, оставили нам немало бессмертных произведений, которые формируют в человеках человечность. Вот мы посмеялись над Очумеловым и наверное уже меньше соблазна стать таким как он. Больше желания жить по справедливости. Нам как будто нахлестали по щекам чтобы привести в чувство.
В который раз хочется выразить огромное уважение нашим советским кинематографистам. Фильм, где Ильинский сыграл все роли, состоящий из сатирических рассказов Чехова, включая и "Хамелеон", помог обессмертить фразу Очумелова, которую многие вспоминают именно благодаря ему - "Подай-ка, брат, Елдырин, пальто. Знобит". И снова люди потихонечку дополнили классика. Чеховский Очумелов слова "брат" не произносит. Это импровизация Ильинского. Казалось бы, подумаешь, какое маленькое несущественное изменение, но это слово в данном случае явилось существенной деталью для формирования самого персонажа. Тот самый случай, когда гений дополнил гения)
В качестве приложения прикладываю видео с мальтийским хамелеоном, который спокойненько себе шел по своим делам и не стал ни во что превращаться)

Чтобы заставить свой мозг работать, не обязательно читать детективы, выискивая коварных преступников. Почитайте рассказы Чехова.
Здесь есть о чем подумать, что-то додумать, назначить плохого или хорошего. Я увидела в тонком человеке лицемера, карьериста. Его друг детства Миша, он же толстый, был очень разочарован, поняв это. Наверно ему хотелось бы вспомнить прошлое, где- нибудь посидеть, выпить вина, поговорить о жизни. Но он тут же потерял друга, как только сообщил о своём положении в обществе.
Современен ли этот рассказ? Конечно! Тема денег, положения в обществе- всегда актуальна.
Но можно всё перевернуть с ног на голову. Пусть будет тонкий- хороший. Представить себе, что вся его жизнь далась ему с большим трудом. Женитьба, рождение сына. У него нет родственников, он сирота. То, чего он добился, далось ему нелегко. Он прошёл через множество унижений. Встретив неожиданно старого друга и узнав, что тот тайный советник, испугался и растерялся. Он поклонился ему, поставив прочный и не разбиваемый барьер. Тонкий не собирался в будущем общаться с толстым.
Обязательно прочитайте. Интересно построить в голове жизнь этих людей.

"Краткость сестра таланта". Как же вы оказались правы Антон Палыч. И почему я раньше не любила читать рассказы? Ведь уложить в небольшой рассказ все то о чем так хочется рассказать, это особое мастерство и далеко не каждый писатель им владеет, гораздо проще расписать на стотыщ страниц все до мельчайших подробностей. А тут парой слов, нужно метко прицелиться и выстрелить. И Чехов это делает виртуозно.
Вот я посмотрела по рецензиям, многие пишут, рассказ о несчастной первой любви, как это может изменить человека. Правда? Нет, рассказ этот о рутине, серой, нудной тягостной и прилипчивой. Ионыч любил Котика? Я вас умоляю, его пленили ее невинность и уже тогда деньги. Время прошло от молодости и невинности не осталось и следа, и вот Ионыч уже и рад, что в своё время не сдела ошибку и не женился. Амбиции Котика понять можно и желание сбежать из маленького городка тоже, вот только по всей видимости она попала под здоровую бессердечную машину большого города, где по мимо молодости и умения играть на фортепиано, нужна мертвая хватка, которой у Котика не было, потому и вернулась, потому и разговоры о том, какой Ионыч великий человек и делает такое замечательное дело земский врач. Принцип : лучше быть первым человеком на селе, чем последним в городе сработал безотказно.
Лучше ли? Каждому решать самому. Солженицын видит Ионыча как человека «с духовным ожирением», а Котика — как «самоуверенную провинциальную девицу», вот такими они были такими и остались. Прошли годы и ничего не изменилось.....

Мое второе (куда более успешное, чем первое) знакомство с Чеховым продолжается.
От этого рассказа щемит в душе. В нем и ровное дыхание совершенно другой жизни, с другими темпами, с другими нравами, радостями и грустями. Мы ее на застали, лишь читали о ней в детстве, у классических авторов. Но чуточку помним по рассказам старших.
Персонажи, которых буквально видишь. Грусть оттого, что сразу ясно, куда движется история. И очень жалко несчастную попрыгунью, которая скакала непонятно зачем, непонятно ради чего, никуда не прискакала и прохлопала многое важное в жизни.

А еще жаль и Чехова. Ведь, кажется, рассказ он написал в одну из своих размолвок с собственной Ольгой. И не миновал судьбы своего героя. А она и прыгала, и скакала, и расставалась, и возвращалась, и даже, когда он уже был болен, ничуть не умерила прыжки.