Щегол

Я отступил назад, чтобы получше разглядеть картину. Птичка была серьезной, деловитой — никакой сентиментальности, — и то, как ловко, ладно вся она подобралась на жердочке, ее яркость и тревожный, настороженный взгляд напомнили мне детские фотографии моей матери — темноголового щегла с внимательными глазами.

Я заметил, что Китси надела мамины сережки — и это меня до странного растрогало, потому что она оказалась права, они ей совершенно не подходили, — сердце у меня сжалось, и я поднял руку, коснулся сережек, потом — ее щеки.

Люди обещают писать, а сами не пишут.

Любовь, понимание, печаль, смех. В ней было и движение, и неподвижность, неподвижность и переходы к движению, и ещё – энергия и волшебство живописного шедевра. Десять секунд, вечность. И всё кругом возвращается к ней. Можно было постичь всё за один миг, можно было остаться в этом навечно.

Из всего, что меня окружало, узнавал я только луну, которая неслась высоко над облаками, но она, хоть и была яркой, налитой, всё равно казалась до странного зыбкой, бесплотной, не та ясная луна-якорь, что висела над пустыней, а скорее луна-иллюзию, которая, стоит фокуснику взмахнуть рукой, лопнет или скроется с глаз, улетит во тьму.

Самую глубинную, самую незыблемую часть меня не брали никакие доводы рассудка. Она была утраченным царством, той моей нетронутостью, которую я потерял вместе с мамой. Вся она была как лавина диковинок – от старинных валентинок и расшитых китайских халатов, которые она собирала, до крохотных душистых пузырьков из «Нилс-Ярд Ремедис». Вечно что-то яркое, что-то волшебное было в её далёкой, незнакомой жизни.

От её тона, и официального, и сердечного, на меня нахлынула глубокая печаль, и когда мы глянули друг на друга, казалось, в ту же секунду всё прошлое перетасовалось перед нами, заострилось, стало стеклянно-ясным, свилось в тишину дождливого весеннего вечера, темноту кресел в передней, лёгкость её руки на моём затылке.

Аромат её духов – такой узнаваемый, белые цветы с пудровым изломом в сердцевинке – взметался, словно занавеска над открытым окном.

В лучах его внимания я никогда не чувствовал себя одиноким.

Что я мог делать – я делал. Это я уже проходил: выключаешь мозг, ломишь вперёд.