Собрание сочинений.

...сначала я думал, не проще ли всего послать оный труд прямо какому-нибудь издателю, нeмецкому, французскому, американскому, — но вeдь написано-то по-русски, и не все переводимо, — а я, признаться, дорожу своей литературной колоратурой и увeрен, что пропади иной выгиб, иной оттeнок — все пойдет насмарку.

"Дорожка, - сказал он. - Смотрите. Дорожка. Я шел. И вы представьте себе, кого я встретил. Кого же я встретил? Из мифов. Амура. Но не со стрелой, а с камушком. Я был поражен".

У ближнего своего можно попросить все что угодно, даже его жену, но только не денег. Я его понимаю: деньги - это то, что может еще быть, то, что могло бы быть за деньги, все, о чем мечтаешь; а остальное уже есть: это все равно, как если бы его и не было.

Обсаженная среднего роста липами с каплями дождя, расположенными на их частых черных сучках по схеме будущих листьев (завтра в каждой капле будет по зеленому зрачку), снабженная смоляной гладью саженей в пять шириной и пестроватыми, ручной работы (лестной для ног) тротуарами, она шла с едва заметным наклоном, начинаясь почтамтом и кончаясь церковью, как эпистолярный роман.

Он был неспособен понять шутку, если это была не его собственная (а в таком случае никто, кроме него, ее не понимал, но сам он смеялся ей за троих).

Я не теряю ничего, я своим днем доволен, я его зарабатываю. Но только мне бы нужно два дня, два дня каждый день, а то мне не хватает.

Как приятно потрогать, пощупать и помять все то, сто подумал, заметил, собрал, посмаковать губами, испытать на вкус, не торопясь, так, чтобы таяло на языке, медленно, в обсоску, рассказывать самому себе все то, что не успел спокойно вкусить, пока ловил на лету!

• Как можно читать такую книжку? - подумала Алиса. - В ней нет ни картинок, ни разговоров!

... старался совладать со своим захлебывающимся, рвущим, ничего знать не желающим страхом. Он понимал, что этот страх втягивает его как раз в ту ложную логику вещей, которая постепенно выработалась вокруг него и из которой ему ещё в то утро удалось как будто выйти.