Монархии Древнего Востока и греко-римского мира

В истории восточных царств раннее развитие деспотизма вообще представляет одну из наиболее характерных черт политической эволюции. Необходимость общей защиты от вражеских нашествий приводила к установлению центральной военной власти, сначала временной, потом постоянной, и, опи­раясь на свое военное значение, эта власть делалась политиче­скою силою, которая мало-помалу подчиняла себе и внутреннюю жизнь, тем более что в сущности она являлась наследницею бо­лее ранних родовых и племенных властей и в делах внутреннего порядка.

Египет пред­ ставлял собою, с самого начала достоверной для нас истории своей, государство, управлявшееся по началам бюрократической централизации. Историки в этом отношении сравнивают его пря­мо с Византийскою империей, которая сама была плодом долгого развития римской государственности, да и то испытавшей еще на себе иноземные влияния. Конечно, бюрократическая централи­зация Египта сложилась не сразу: это был очень долгий процесс, вроде того, какой пережила, например, Франция, постепенно сложившаяся из феодальных владений в единую монархию с за­висимым от неограниченного короля чиновничеством. Что при­вело Египет к такому государственному устройству, это такой вопрос, на который мы можем ответить лишь предположительно, не имея в руках твердых и определенных фактических данных.

Монархия могла существовать, как правомерный образ правления, и по греческим политическим воззрениям, но монарх в сознании греческих мыслителей был правителем государства, а не собственником его и господином. Равным образом и римский император, или «принцепс», как его называли, первоначально не был господином, а только первым и высшим должностным ли­цом, или магистратом республики. То понимание государства, которое было выработано гражданскими общинами греко-рим­ ского мира, требовало различения между понятиями государ­ства и монарха. Формуле Людовика XIV: «Государство — это я», которая могла бы быть принята любым восточным деспотом, греко-римская политическая мысль, воспитавшаяся на иной го­сударственной традиции, могла бы противопоставить изречение прусского «короля-философа» XVIII в., Фридриха II, который го­ ворил, что «король есть только первый слуга государства». Имен­ но в этом самом смысле один из лучших римских императоров II в., Адриан, и любил повторять, что, управляя государством, он всегда помнит, что это общенародное, а не его личное дело (ita se rem publicam gesturum, ut sciret populi rem esse, non propriam).

Политический принцип, получивший прочное развитие на Востоке, мог бы быть формулирован словами, которые молва приписала французскому «королю-солнцу» XVII в., Людовику XIV: «Государство — это я».
Восточный царь был собственник государства, подданные были его рабами: здесь не было государства в смысле самостоятельно­го общественного союза, не было свободных граждан. Развитие понятий, с одной стороны, государства, как «общего дела» сво­бодных граждан, что особенно хорошо выразилось в латинском слове «respublica», а с другой — гражданства, как принадлеж­ности к числу полноправных членов такого общественного со­юза, совершилось именно в государствах-городах греко-римско­ го мира.

Именно в античных политиях человеческая личность впервые пришла к осознанию своих прав на свободу и своего нравственного достоинства. Римское гражданское право в сфере частных отношений было проникнуто принципами инди­видуализма. Однако Римская империя стала возвращением к восточ­ным формам. В ней мы видим полное отсутствие гарантий личности, а гонения на христиан (как потом в Византии на еретиков) и «закрепо­щение главных классов населения» государством свидетельствуют, по Н. И. Карееву, что восточное государство-божество одержало верх над государством как союзом свободных граждан.

Развитие монархической власти шло в эллинистических государ­ствах и Римской империи в направлении восточной деспотии. Вместе с тем продолжало существовать полисное наследие, выражавшееся в существовании муниципального самоуправления. Яркий пример этого демонстрируют государство Селевкидов и Римская империя. Правитель большого государства, включавшего множество городов, мог быть не­- ограниченным монархом, но сами эти города могли находиться на поло­жении самоуправляющихся общин, в которых «историку нельзя не ви­деть, хотя, конечно, и сильно измененного под влиянием новых условий, но все-таки продолжения прежних государств-городов».