De Profundis, The Ballad of Reading Gaol & Other Writings

Смирение - самая странная штука на свете. Мы никогда не можем навязывать его кому-то другому, и никто не может навязать его нам, а чтобы самим прийти к нему, мы должны потерять всё, что имеем. Только лишившись абсолютно всего на свете, мы почувствуем, что приобрели Смирение.

Только тот, чья жизнь ничем не запятнана, может с лёгкостью прощать прегрешения другим людям.

Даже за самые благородные, за самые самоотверженные чувства приходится расплачиваться. И, как ни странно, именно это и придает им благородство.

Но понять, что душа человека непознаваема, - это высшее достижение Мудрости. Человек сам - последняя из всех тайн. Можно взвесить на весах солнце, измерить ход луны и нанести на карту все семь небесных сфер, звезда за звездой, но все ещё не познать самого себя.

Для художника экспрессия - это вообще единственный способ постижения жизни.

Ибо тайна жизни - в страдании. Оно таится везде и повсюду. Когда мы вступаем в жизнь, сладкое сладостно для нас, а горькое - огорчительно, и мы неизбежно устремляем все свои желания к наслаждению и мечтаем не только "месяц или два питаться медом сот", а во всю свою жизнь не знать иной пищи, - не понимая, что тем временем, быть может, душа наша "истаивает от голода".

Но Любовь не выводят на торжище, не бросают на весы торгаша.

Как говорит Эврипид в одной из своих трагедий об Ифигении, море смывает все пятна и омывает все раны в мире

...если бы в целом мире у меня не осталось ни единого друга; если бы ни в один дом меня не впустили, даже из милосердия; если бы мне пришлось надеть убогие лохмотья и взять нищенскую суму, — все равно, пока я свободен от обиды, ожесточения, негодования, я смотрел бы на жизнь куда спокойнее и увереннее, чем тогда, когда тело облечено в пурпур и тончайшее полотно, а душа в нем изнывает от ненависти.

Люди, единственным стремлением которых становится самопознание, никогда не знают, куда идут.