Иуда Искариот. Избранное

Я не знаю, читал ли Уильям Фолкнер Леонида Андреева, но в 10-й главе "Жизни Василия Фивейского" явственно слышится первая часть написанного через двадцать лет романа "Шум и ярость".
Читать это творение г-на Андреева рекомендуется исключительно ночью. Впрочем, как и большинство его рассказов и пьес. Потому как жуть у этого автора несусветная. И совсем не хочется верить, что жизнь на самом деле - такая..
Андреев обладал удивительной способностью видеть настоящее, недетское и злое лицо этого мира. В некоторых рассказах он явно перегибает палку, но "Жизнь Василия Фивейского", по-моему, совершенная повесть. Самый ищущий Бога персонаж в русской литературе после Ивана Карамазова, наверное. И не находящий.
Тем не менее причислить это произведение к антирелигиозной или атеистической литературе у меня лично язык не поворачивается. Мой неразвитый мозг не способен осмыслить этот рассказ в полной мере, но что-то подсказывает мне, что он гораздо глубже поверхностного отрицания Бога. И это даже не "Бог умер". Что-то очень личное, андреевское и пока никем не сформулированное.
Чуть не забыл. В этом произведении, на первый взгляд таком реалистическом, очень много мистики и ещё больше чувства тяготеющей надо всем власти рока.
Что-то подобное есть, конечно, и у Фолкнера.

Меня пугает проза Леонида Андреева. Именно поэтому это всего лишь вторая его повесть, которую я прочла. Пугает, но притягивает – поглазеть, рассмотреть поближе, постоять в толпе зевак. Как корочка на ранке, которую обязательно надо содрать, хотя потом и останется шрам. Так и оставляешь себе шрамы его рассказами, зачем-то помнишь, вызываешь в памяти дурные подробности, но вспоминаешь потом не слова и мысли, а образы, целые картины всплывают перед глазами, стоит только промелькнуть где-то знакомому названию.

Нетрудно догадаться, о чем нам расскажет «Рассказ о семи повешенных». Именно о семи повешенных. О том, как они оказались на скамье подсудимых, как они вели себя, о чем думали, не потеряли ли лицо в ожидании казни, как приняли смерть. Семь человек – семь разных отрицаний и принятий, непохожие гнев и радость избавления. Что-то такое трусливое и мерзкое или чистое и возвышенное, у каждого свое, но глубоко личное, вытащено на свет, лежит обнаженное, распятое, все внутренности наружу. Не оторваться.

По силе воздействия, по способности изображения Леонид Андреев может дать фору многим и более современным писателям. Перипетии его героев ужасающи в своей реалистичности.

И все же в его произведениях часто встречается то, что можно назвать переигрыванием, избыточным драматизмом.

У Андреева нет надежды. Всегда какое-то лихорадочное ожидание страшного и последнего. Спорить об окружающем зле не приходится, но разве только оно присутствует в жизни? Разве нет ничего светлого вокруг? Скептицизм и пессимизм Андреева доходят до высшей точки обреченности. Как сказал о нем Александр Блок: всегда обращен лицом в провал черного окна.

В какой-то момент хочется крикнуть: Остановись! Его нарочитость вызывает сожаление, растет утрата доверия к тому, о чем читаешь.
Вот и здесь. Возьмем ребенка-идиота. Идиот и идиот, но почему зверь?! Эта гипербола показалась излишней. Произведение и без нее ничего бы не потеряло, а с ней ничего не приобрело.

И все же, несмотря на мое брюзжание, Андреев автор стоящий, способный коснуться извечных вопросов, удивительно ярко описать ощущения человека, - потому и возвращаюсь к нему раз за разом.

Хотя этот рассказ называется "О семи повешенных", повествует он о восьми людях, ожидающих смерти. Восьмой, а в рассказе о нем о первом пойдет речь, -- это министр, на которого готовилось покушение. Преступление было предотвращено, министра вместе с семьей увезли с планируемого места нападения в другой дворец, и был он доволен работой полиции и даже несколько бравировал вечером перед друзьями-гостями тем, что на него покушаться хотят. Пока не остался один в своей комнате. Почему-то тут вдруг пропала вся его уверенность в том, что покушения удалось избежать, и пока не миновал час его "смерти", пока не схватили с поличным террористов, он находился в страхе и ужасе.
Остальные герои - это пятеро тех самых террористов, один "профессиональный" разбойник и один батрак, убивший своего хозяина с целью наживы, ждут в одиночных камерах своей участи. Кто-то пытается осмыслить то, что предстоит, и выходит как будто на новый уровень своего развития, кто-то просто скатывается в страх, или даже в нечто близкое к сумасшествию. Так или иначе это ожидание смерти изменило каждого. Все стали другими. И хотя они все оставались очень разными, в раннее утро казни смерть их как будто уравняла. Террористы-интеллигенты как с родными общались и целовались на прощание с безродными разбойниками, хотя впервые встретились за какой-то час до казни.
Мне не показалось, что книга эта нацелена убедить, как жестоко мучаются осужденные на казнь преступники в ожидании смерти и как это плохо. Некоторые совсем не мучились, а даже просветлели что ли. И не столько даже неминуемая смерть их ужасна, сколько одинокое ее ожидание, сколько теснота помещения. Это и биологически обусловлено: в кровь выбрасываются гормоны, которые позволят организму убежать или эффективнее драться, а осужденный только и может, что кружить по камере (а напуганный министр кружил по своей спальне). Для меня это больше похоже на попытку автора осознать эту грань жизнь-смерть, когда есть время это осознать, когда очевидна неминуемость смерти, когда человек знает по сути день и час ее. Осознать это, находясь в шкуре совершенно разных людей.

И хотя описание самой казни, можно сказать, отсутствует, тем не менее, пусть "по касательной", но только тут Леонид Андреев, показал ужас и мерзость этой процедуры. Одному приговоренному, самому закоренелому душегубу, предложили избежать казни, если станет палачом (интересно, такое на самом деле было возможно?). И он отказывается, может, и жалеет потом немного, но всё же. И вот везут их всех на казнь. И те, кто везут, так вежливы, чуть ли не предупредительны. И доктор там, и священник. Все такие милые люди. И все они участвуют в убийстве, одобренном обществом, довольно регулярно в этом участвуют. Сейчас отвезут всех в назначенное место. Потом методично всех по двое повешают, потом сложат обезображенные трупы в ящик, повезут обратно. Рутина, обычная работа. И лишь один солдат, видимо, впервые участвующий в этом, бросил ружье и пошел в лес по глубокому рыхлому снегу. И чем ему этакая непростительная слабость обернется...

Недавно открыла с новой стороны прозу Леонида Андреева. Когда я его читаю, то чувствую какой-то холодный, непреодолимый ужас. Андреев хорошо работает с деталями и пейзажными зарисовками - цвета и звуки, движения и солнечные блики порой способны передать всю глубину надвигающейся катастрофы. А его герои неизменно сталкиваются с тьмой - с чем-то яростным, безумным и диким.

При жизни автора отчаянно критиковали, например, ниже приведу два отрывка из писем - размышления Андреева о восприятии рассказа «Бездна».

«Читают взасос, — писал Андреев М. Горькому 19 января 1902 г. — номер из рук в руки передают, но ругают!! Ах, как ругают».

И там было за что поругать - в конце концов, Андреев затрагивает болезненные, сложные темы: война и насилие, вопросы части и достоинства, звериная жестокость. Один рассказ Андреев поднял такую яростную полемику - а это уже весьма похвально.

Вообще люблю читать о том, как писатели относились к критике своих произведений. Это поддерживает желание творить. Становится ясно: автор не всегда был обласкан критикой, он также сомневался в своей работе, зачеркивал и переписывал. И все это - нормальные этапы литературного процесса.

Это очень странная книга, во всяком случае для меня - лишь отдаленно погружённой в религиозную тематику в формате выбора лучшего рецепта для кулича. В чём-то это даже богохульства, хотя Христос выступает лишь фоном событиям. Но самое странное, что она заставляет задумываться не то чтобы о вещах, о которых раньше не задумывался, а, скорее, переворачивает сам процесс. Не что, а как? Не могу выразить словами, очень косноязычно получается.

Если на примере текущего карантина, то большинство из нас не представляли, чтO, насколько эффективно и как быстро можно делать дистанционно. И если закрыть рестораны и молы, жизнь не останавливается. На уровне мозга осознание этого присутствовало, но реальные ощущения меня, например, обескуражили своей обыденностью. Драмы нет!

Возвращаясь к книге, она заставила меня пересмотреть то, о чем я позволяю себе задумываться, какие шоры раздвигаю, а каких не замечаю. Я не знаю какая композиция факторов привела к такому сочетанию, но эффект получился ошеломительный. Хотя приём сродни простому доказательству от противного. Можно и нужно оспаривать, осматривать, обдумывать ВСЁ, и привычный ход вещей может оказаться не тем, что кажется. Опять не совсем так! Пора заканчивать поток графомании и вернуться к книге.

Она по сути как раз показалась мне достаточно простой. Предатель - предавший себя! Иуда - предатель? Несомненно. Но он же избрал себя орудием, разоблачающим предательство, таким образом спасая Христа? Парадоксальные мысли, вызов библейским истинам, но мне это открыло глаза на способность или неспособность моего мозга попытаться наковырять что-то новое в том, что считается очевидным.

Буду еще переваривать и примерять эти новые ощущения. Пока это первая и единственная книга, которая оставила меня с таким чувством.

Я познакомилась с Л. Андреевым классе в 10м, когда по школьной программе проходили Иуду Искариота. Была потрясена, удивлена и шокирована силой тех слов. Но так и не смогла до сегодняшнего дня взять в руки хоть еще одну его книгу. Я знаю: там страшно. Там чувства что голые провода. Там резко, больно и без всяких заглаженных углов. Для меня Андреев - самый близкий к реалиям сегодняшнего дня классик.
Чувства людей, знающих, что они умрут. Знающих, когда и как они умрут. Ждущих смерти. Отдаляющих этот ужасный день. Торопящих его.
Сложно что-то сказать про этот рассказ, чтобы подготовить других перед его прочтением. Просто найдите час, откройте книгу, откройте душу. А потом подойдите к распахнутому окну, вдохните свежий воздух. И поблагодарите Бога за жизнь. Даже, если не верите. Андреев - это чистая молитва. И Вы только что молились вместе с ним.