"А зори здесь громкие". Женское лицо войны

"У войны не женское лицо" - история Второй Мировой опровергла эту истину. Если прежде женщина с оружием в руках была исключением из правил, редчайшим феноменом, легендой вроде Жанны д'Арк или Надежды Дуровой, то в годы Великой Отечественной в Красной Армии добровольно и по призыву служили 800 тысяч женщин, из них свыше 150 тысяч были награждены боевыми орденами и медалями, 86 стали Героями Советского Союза, а три - полными кавалерами ордена Славы. Правда, отношение к женщинам-орденоносцам было, ...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,5

35 оценок

5
66%
4
31%
3
3%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 40Хотят прочитать 51

Рецензии

Tin-tinka9 мая 2023 г.
Такое время было...
Вот такое было. И шутили, и любили. Все было. Это же молодость. У кого вся юность, у кого более зрелая молодость прошла. Отнятая юность, отнятое детство. И теперь, когда я смотрю фильмы про войну, я ревмя реву.
Вторая для меня книга серии "Война и мы" и вновь есть некие претензии к вступительному слову авторов, оно несколько чуждо последующим рассказам ветеранов, ведь тут не только значительная часть текста уделена теме ППЖ, связям девушек с командованием и домогательствам мужчин, даже Надежда Дурова названа здесь транссексуалом.

А вот с Надеждой Дуровой все сложнее: в армию она ушла в 1806 г., когда французов под Москвой еще и в помине не было. Что побудило замужнюю женщину оставить семью и ребенка? По-видимому, детское воспитание, которым занимался гусар Астахов, прививший девочке поведение мальчика, фактически воспитавший транссексуала.
Что касается 14 приведенных историй женщин, принимавших участие в боевых действиях, то их читать приятнее и познавательнее, пусть эти интервью немного скомканные и им недостает "литературной красивости", но рассказы о юности, о начале войны, о различных трудностях и будничных моментах службы от непосредственных участниц - дорогого стоят. Читая воспоминания, словно слышишь голоса прошлого, видишь людей, сильно отличных от современников, с иным воспитанием и другим мировоззрением. Поэтому нет смысла пересказывать книгу, лучше приведу цитаты, дав слово героиням

Больше, чем смерти, я боялась плена и поэтому всегда с собой носила гранату-«лимонку». То, что сейчас воспринимают как героизм, тогда было в порядке вещей.
— Действительно рвались на фронт, кроме всего прочего, потому что в тылу было голодно?
— Конечно. Я могла бы и не поехать. Некоторые девчонки, которые учились, делали фиктивный брак, и их не брали.
Я с удовольствием пошла в армию, потому что там кормили, давали 800 граммов хлеба. Это было одной из мотиваций.
— Женщина должна была быть на фронте?
— Конечно. Без женщин разве может где-то что-то быть?
— Это необходимо, вы считаете?
— Наверное. Вы представляете, целый полк женщин! В Лугу нас привезли, дали машины, а мужчин отправили сразу на передовую, на фронт. Мы — это их замена
Незадолго до прорыва блокады я подала заявление в партию — из соображений, которые сейчас могут показаться наивными, но тем не менее: если убьют, то понятно за что. Понятно, за что погибла.
Я была готова к войне еще со школы — там я научилась стрелять, и стреляла хорошо. У меня был значок «Ворошиловский стрелок», так что с оружием я умела обращаться. Перевязывать раненых я научилась в финскую войну — мы, школьники, бегали в больницу Мечникова и делали перевязки раненым. Вся наша школа фактически в полном составе работала фельдшерами в больнице Мечникова во время советско-финской войны. Мы пошли на войну подготовленными.
Отношения между мужчинами и женщинами были нормальные — я солдат как солдат, все были наравне. В этих же боях были такие же женщины, как я, мои боевые подруги. Я только после войны узнала, что в конце войны в Эстонии наш комполка нас специально в Ленинград в отпуск отослал, чтобы сберечь. Он к нам пришел и говорит: «Девчонки, не хотите в Ленинград съездить?» Март месяц на дворе, весна, мы и подумали — почему бы не съездить? А потом оказалось, что дивизия пошла в бой.
А сама я не боялась. Это другие ветераны говорят, что было страшно, а мне, как в бой идти, так страшно не было. Это после боя я сяду, и у меня волосы на голове шевелятся, и думаю: «Как же я могла? Как же я могла так себя вести?» А когда сразу надо, говоришь «есть» — и пошла. Вот тогда не было страшно. Только потом.
Поэтому у меня отношения с солдатами были замечательные, дружеские. Они за меня горой, а я за них. Я за войну ни одного солдата во взводе не потеряла. У меня ранений было больше, чем у них. При командовании взводом мне приходилось бегать от одного пулемета к другому, узнавать, как дела у них.
Это уже позже, в наступательных операциях, нам более щедро давали ордена и медали. А тогда, в 1942 году, нам всем сказали: «Вы не выполнили боевую задачу». То есть все усилия, все жертвы, все павшие герои остались не отмеченными наградами.
Как-то раз на учениях офицеры собрались и начали обсуждать девчонок — как она на них налетела! А командир полка шел мимо и слышал. Он был очень порядочный человек, подошел к офицерам и говорит: «Ольга вам все правильно сказала. Эти девушки смотрят в лицо смерти каждый день, а вы про них всякие гадости говорите. Это от вас зависит, как они себя с вами будут себя вести. Не все могут устоять перед искушением!» Вообще, благодаря командиру полка у нас все в отношениях между мужчинами и женщинами было хорошо. Он строго преследовал всякие неприличности, но при этом говорил: «Если уж они действительно полюбили друг друга, то я им сыграю свадьбу!»
Послаблений нам никаких не было. Нам было хуже, чем мужчинам. Но я ни разу не сомневалась, правильно ли я сделала, что пошла в армию. Я все время гордилась, что я в армии, что я на фронте боролась!
От посторонних можно было услышать: «Фронтовая» или «фронтовичка». Лет пять после войны это продолжалось. Многие не говорили, что воевали, стеснялись. Я никогда не боялась и не стеснялась. Я сама себя не отдала мужикам, хотя меня один раз даже пытался летчик изнасиловать. Но нас учили драться.

Если же коротко перечислить яркие моменты, которые запомнились в данном произведении, то хочется обратить внимание, что множество историй показывают разные обстоятельства армейской службы: у одних были проблемы с обмундированием, другие, поступив позже, этого не застали, некоторым девушкам приходилось коротко стричь волосы, иные служили с длинными волосами, выискивая возможность их помыть, одни девушки сталкивались с уважительным отношением товарищей и начальства, другим приходилось постоянно отбиваться от притязаний. Были и общие у всех моменты: сложности с гигиеной и туалетами, отсутствие послаблений в "критические дни". Любопытно, что одна из женщин говорила о специальных уколах и таблетках против менструаций, которые к ним применяли

Нам делали уколы, и мы женщинами не были. Мы не имели менструаций больше года!
— Может, это от нагрузок, а не от уколов?
— От уколов! Делали специальные уколы. Вот у меня в доме живет участница войны, она говорит: «А нам таблетки давали». Почему в роте 80 наволочек недоставало? Хоть и давали вату, и что-то еще, но не хватало. Вот наволочки и рвали. А потом сделали укол, и тут-то уже ни у кого не было. Честно говоря, мы думали, никогда уже не будет, наверно.
Кроме того, у женщин были постоянные проблемы с туалетом. Даже в обороне я не припомню, чтобы для женщин был отдельный туалет. Был общий туалет, будка над ямой. Если вас, женщин, двое в части, то надо группироваться — одна стоит на подступах и не пускает мужиков, а вторая в это время делает свои дела. Если вы, женщина, в части одна, то надо терпеть дотемна. Еще вариант — если часть в обороне и ходы сообщения и окопы тесно населены, то тихого уголочка не найдешь. Так что надо в каком-то месте поспокойнее вылезать на бруствер, а там трассирующие пули. Вот так на войне жили женщины.
Что касается белья, то это невидимые миру слезы. Если носишь брюки, то нужно либо специальное белье для брюк, либо мужское белье. Специального женского не было, а мужское, извините за натурализм, зверски трет. Совершенно беспощадно.
Были серые шинели, хлопчатобумажное обмундирование, сапоги с портянками. Зимой нам давали шерстяные чулки. Женское белье было, даже трусики и бюстгальтер.
Многие рассказчицы были из Ленинграда, так что упоминаются и голодные месяцы блокады, не обошлось и без сообщений о людоедах, которые заманивали своих жертв и делали студни из человеческого мяса. С удивлением я узнала, что, оказывается, была мобилизация девушек и призыв в армию против их воли, а не только добровольцев, так что упоминаются и те, кто со слезами прибыл на службу.

— А как вы считаете, женщин надо было призывать?
— Я считаю, надо было, но не всех! Тех, кто желал, кто хотел, — надо призывать, потому что от них будет толк! А тех, кого силой призвали, она будет избегать всех тяжестей, трудностей.
Обязанности у девушек были разные: выносили с полей раненых, при этом девушка так же могла ходить в разведку и быть снайпером (ведь еще в школе стала "Ворошиловским стрелком"), другая тоже помогала раненым, но в основное время была переводчицей, допрашивала пленных. Расскажет свою историю и женщина, что командовала взводом пулеметчиков, и связистка, и дама-шофер, а героиня иного интервью обслуживала аэродромы, крепила тяжелое оборудование к самолётам, другая же поднимала аэростаты над Москвой.

А мы молоденькие девушки, патриотки, — мы этих раненых тащили в окопы и, пока самолеты не уходили, сами ложились сверху. Жизнь летчиков была важнее! О нас даже в газете написали.
В первых налетах на Москву немцы потеряли два самолета на аэростатном заграждении, а всего за войну аэростатчики сбили десять самолетов.
Первое время в центре города аэростаты были на расстоянии 1800 метров друг от друга. А за городом — до трех километров. К 1943 году в центре Москвы они стали на расстоянии 400–500 метров, во время сильного ветра тросы переплетались, и от лебедчиков требовалось большое искусство, чтоб распутать эти тросы и не дать улететь аэростатам! Ведь за это могли судить по закону военного времени. Во время войны очень часто были бури. В 1943 году прошли два шторма, и только благодаря героической стойкости бойцов и командиров аэростаты и газгольдеры были спасены. Во время такого шторма погибла командир 10-го поста Настя Васильева.
Так же, как в прошлой прочитанной мною книге Драбкина, интервьюеры спрашивали ветеранов об их отношении к политрукам, к особистам. Первые большинством оценивались как хорошие товарищи, не прятавшиеся за спинами солдат, отношение же к последним скорее отрицательное, ведь сталкивались с ними редко и в достаточно неприятных обстоятельствах.

К политрукам у нас тогда хорошо относились. Политическая подготовка, да и все прочее, — это же было наше все! Как же без этого? Надо было кому-то этим заниматься! Не было у нас такого в мыслях, что политруки в тылу отсиживаются, пока мы кровь проливаем. А с особистами мне вообще не пришлось иметь дела на войне.
Хороший у нас был агитвзвод, молодцы. Даже были такие случаи — солдаты на марше измотались, уже сил нет идти дальше. Поднимаемся на возвышенность, а там нас встречает духовой оркестр! Сразу и силы откуда-то появлялись, и сразу становилось намного легче. Это все в основном политработники нам устраивали — это их работа. Так что они делали свое дело, не прятались. Один раз у нас палатку политотдела накрыло, и погибло сразу шесть человек, по-моему. Наши политруки по тылам не прятались, всегда были с солдатами. Одно целое мы были.
Политруки были нужны — они умели рассказать, показать все. Они были, как правило, грамотные все, больше читали. Так что политруки имели значение. У нас не было политруков, которые прятались в тылу. Политрук Афонин, который был у нас в разведке, всегда первым шел вперед, не прятался. Он и погиб. В 45-й гвардейской дивизии у нас был политрук Макаров Алексей Алексеевич — отчаянный политрук был. Фактически второй командир полка был. Очень хорошие люди были.
Потом, когда меня в партию приняли в Шувалово, я стала парторгом батареи. Мои обязанности проведение политбесед, политчасов. Насколько я видела — на фронте коммунисты шли первыми. Это то, что я видела, те, которых я знала. Политруки были разные, и командиры были разные.
И к особистам мы тоже нормально относились. Наши особисты Доронкин и Иванов оба нормальные офицеры были. Никаких доносов, никаких конфликтов не было. Как-то у нас все спокойно было. Может быть, в пехотных батальонах что-то и происходило, но в районе штаба полка, в специальных подразделениях я никаких конфликтов, подсиживаний, доносов не видела.
А вообще отношение к особистам у меня было неприязненное. Я никак не могла понять, зачем за нашими спинами надо всегда ходить и что-то вынюхивать. Они выискивали все время, очень неприятные люди это были. Это была слежка. Не дай бог какое-то лишнее слово сказать. С другой стороны, они были нужны — шпионов ловили. Хотя они никуда не ходили, шпионов им приводили. А политработники у нас были очень хорошие.
Со смершевцами у меня были стычки — я ведь пришла из ниоткуда, хотя была совсем девчонкой пятнадцати лет. Поэтому меня неоднократно вызывали на допросы в Смерш. Причем спрашивали одно и то же по десять раз. На каждой странице протокола допроса расписываешься, и на следующий раз опять то же самое! Я им говорю: «Так я же уже говорила вам!» — «Нет, вы повторите снова». Так повторялось много раз, пока они не сделали запрос в Липецк, куда к родне уехала моя мама.
После наведения справок о моей маме смершевцы оставили меня в покое. Не скажу, чтобы они меня оскорбляли или били — просто нудно, настойчиво спрашивали одно и то же, фиксировали одно и то же.
В книге будет много крови, смертельных ран и ампутаций, множество трупов врагов и потерь среди друзей. Описываются и жертвы среди мирного населения, лагеря, куда немцы загоняли женщин, детей и стариков, выжженные деревни. Хотя все это упоминается скорее буднично, как часть прошлого, авторы не пытаются играть на нервах читателя или вызвать ненависть.

В этой деревне все дома были заколочены, внутри дети и старики, и немцы бегали и поджигали их. До нашего появления они сумели поджечь несколько домов. Это то, что я видела своими глазами
Наши ребята были великодушные — возьмут немца в плен и начинают из одного котелка кашу есть. А он им начинает показывать карточки, рассказывает о жене, детях — мол, «киндер». Никакого жестокого обращения с немецкими пленными я не видела, хотя мы и проходили концлагеря. А сожженные деревни мы и здесь, и в Прибалтике видели. В Плюссе был такой случай, что один немец на чердаке заснул, когда мы деревню заняли. Проснулся, а вокруг наши бойцы уже! Вот этого немца по деревне с позором прогнали, и плевали в него, и кулаками грозили. Но это были больше не наши бойцы, а местные жители,
Бомбили и обстреливали часто. Маша, подружка моя, с которой я пришла в бригаду, получила страшное письмо от двоюродного брата. Сама она была из-под Пскова. В этом письме брат написал, что всех его и ее родственников вместе со всей деревней немцы согнали в какие-то ямы, накрыли железом и пустили газ. Ему дядя завязал рот рубашкой, и поэтому он выжил, и ночью его оттуда вытащили, а все остальные умерли.
А в июле 1942 года в Воронеж вошли немецкие танки.Мы жили уже не в квартирах, а в подвалах. Потом в наших подвалах появились немецкие жандармы — с бляхами на груди, в рогатых касках. «Руссиш швайн, вег, вег!» Нас всех выгнали, построили в колонны и с жандармами, с собаками гнали полтора месяца пешком в Курскую область, в город Фатеж. Был ли это концлагерь, или просто рабочий лагерь, или лагерь для перемещенных лиц — не знаю. Мы ремонтировали разбитые шоссейные дороги примитивными инструментами — лопатами и чурбаками для прессовки грунта.
этого не избежали несколько моих родственников — две мои тети, сестры моего отца, мой двоюродный брат и двоюродная сестра были увезены в Германию этим эшелоном. В конце войны они были освобождены американцами.
Мы не знали, что наши разбили немцев под Сталинградом, — в нашем лагере не было подпольной организации, но по внешнему виду немцев, по их поведению, по понурости и унынию мы поняли, что где-то им дали хорошо. Немцы перестали нас гонять на работы, а потом и кормить, и охранять. Мы стали потихонечку разбегаться по окрестным деревням.
В этом концлагере умерла моя бабушка, а мать с годовалой сестренкой на руках сумела выжить только потому, что пристроилась на кухню. В самом начале февраля 1943 года пришли наши. Однако у нас сохранился такой страх, такой ужас перед оккупацией, перед отправкой в Германию, что у нас у всех было такое чувство: «А вдруг они вернутся?!» И на семейном совете мы решили, что я должна уйти с этими нашими войсками. К тому времени мне уже исполнилось пятнадцать.
Что можно рассказать об этой битве? Я не могу описать эту битву, это надо было видеть и пережить. Иногда, вспоминая ее, я даже не представляю, как мы все это могли вынести.
Это было еще зимой. Вокруг огромные сугробы, ни одной целой деревни. Все разбито, сожжено, одни печные трубы торчат. Мы неделями не видели крыши над головой.
— Сейчас хотелось бы забыть то время?
— Это невозможно забыть.
— Война снится?
— Нет.
— Была ли война основным событием в жизни?
— Нет! Самое важное — это семья, дети. Послевоенная жизнь важнее.
Так что подводя итог, могу рекомендовать эту книгу тем читателям, которые предпочитают мемуары, а не художественные книги о войне, тем, кто хотел бы увидеть точку зрения ветеранов и почтить память всех участников ВОВ.
Читать далее
80
926
GlebKoch25 июня 2025 г.
Очердной сборник воспоминаний ветеранов ВОВ. В данном случае воспоминания женщин, с точки зрения "Женщина на передовой". Соглашусь с другими рецензентами, что заостренность на теме ППЖ несколько превалирует, это вызывает удивление. Ведь изначально серия показала себя как некую "живую летопись", попытка сохранить воспоминания тех, кто еще жив или был жив на момент интервью.
Да, тема походно-полевых жен присутствовала, но ведь она не была настолько остра, чтобы ее нужно было так однобоко отображать.
Но все равно, серия - прекрасна и необходима. И то, что Драбкин в свое время ее так сделал, а издатель издал в виде книг, спасибо огромное, ведь благодаря этому циклу, мы можем услышать живые голоса. В том числе людей, которых сегодня уже нет с нами, но у них успели взять интервью или записать их воспоминания.
В этом томе объеденены рассказы разных женщин, кто-то служил санинструктором, кто-то в минометной роте командиром расчета, есть военная переводчица, связистка. Да много кем приходилось служить женщинам. И читая эти воспоминания, испытываешь огромное уважение к этим девушкам, тогда совсем юным, перенесшим на своих плечах такие трудности! Ведь им со всех точек зрения тяжелее приходилось, чем мужчинам. Низкий им поклон...
Читать далее
32
92
kryska_loki2 февраля 2015 г.
Книга оставила двоякое впечатление. С одной стороны, как наверное и всегда, когда читаешь воспоминания фронтовиков, это восхищение мужеством наших людей, прошедших через ужасы Великой Отечественной Войны и безграничная благодарность им за Победу, за нашу жизнь под пока еще мирным небом. Но с другой стороны, очень испортила впечатление от книги зацикленность авторов на теме женщин на войне как походно-полевых жен. Тема всплывает уже в аннотации, ей посвящается введение практически полностью, за исключением нескольких строк о героинях войны 1812 года.
И когда после такого начала, в несколько изумленном и подпорченном настроении начинаешь читать основную часть – воспоминания женщин-фронтовиков – оказывается, что книга совсем не об этом. Она о буднях войны, которые иногда иначе, как ежедневный подвиг и назвать нельзя, о героизме и мужестве солдат, о трагедиях поражений и великом горе нашего народа, о бытовых трудностях и простых радостях простых людей. Большинство глав (а каждая глава в книге это рассказ одной из героинь) очень интересные. Трудно поверить, что перед тобой не сценарий остросюжетного фильма, а все это происходилj на самом деле с простыми девчонками: санитарками и связистками. Многие рассказывают не только о себе, а вспоминают командиров и своих боевых товарищей, чаще всего их героическую гибель. Что до ППЖ, все рассказчицы сходятся в одном: да, и такое было, но особого распространения не имело. И отношение было либо нейтральное: «это личное дело каждого, с кем спать», либо отрицательное: «ты одна такая, а тень это бросает на нас всех».
Но те главы, которые построены в форме интервью (хорошо, что их меньшинство), оставляют неприятное впечатление. После нескольких вводных вопросов автор соскакивает на свою излюбленную тему. Неужели у человека, прошедшего войну, неважно, женщины или мужчины, нечего больше спросить, кроме как о том, кто с кем спал?
В общем и целом интересная книга, да и тема ППЖ вполне имеет место быть, как неотъемлемая часть истории, но акценты, на мой взгляд, расставлены неправильно.
Читать далее
8
690

Все рецензии

Цитаты

Hambone24 июля 2018 г.
Что касается женского обмундирования, то до 1943-1944 года никакого женского обмундирования не было. Женщин одевали в мужскую форму малых размеров, сапог маленьких размеров не было, чтобы их перешить, нужно было расположение начальства. Я, поскольку бывала в городе, эту проблему решила в городе. Что касается белья, то это невидимые миру слезы. Если носишь брюки, то нужно либо специальное белье для брюк, либо мужское белье. Специального женского не было, а мужское, извините за натурализм, зверски трет. Совершенно беспощадно.
По-моему, в 1944 году появилась отдельная женская форма. Это было как раз перед нашим пешим маршем. Обмундирование было такое: бюстгальтеры совершенно фантастического фасона, повязки на случай месячных, которые для этой цели совершенно не годились, юбки, чулки на подвязках с карабинчиками. Какие юбки? Людям надо ходить в сапогах, какие чулки? Перед маршем выдали нам эту форму новую. Девчонки-ветераны плевать на нее хотели, получили ее и забросили на дно вещмешков. Ходят в чем ходили. А девчонки, только что на фронт прибывшие, полностью оделись в новую форму. Я рапорт начальнику снабжения - на первом же привале все будут с потертостями! Так и получилось. На втором привале он начал говорить, что у него того нет, сего нет. Я сказала ему: «с места не сойду, пока не выдадите нормальную солдатскую форму!» И потом, кто этих молодых девчонок научит нормально наматывать портянки? Я помню, меня саму солдат один учил, говорил: «через год научишься нормально наматывать, а потом год еще будешь отвыкать от них». Он был абсолютно прав, так и получилось - сначала год не могла нормально намотать портянки, а потом после войны еще год отходила в сапогах.
Кроме того, у женщин были постоянные проблемы с туалетом. Даже в обороне я не припомню, чтобы для женщин был отдельный туалет. Был общий туалет, будка над ямой. Если вас, женщин, двое в части, то надо группироваться - одна стоит на подступах и не пускает мужиков, а вторая в это время делает свои дела. Если вы, женщина, в части одна, то надо терпеть дотемна. Еще вариант - если часть в обороне, и ходы сообщения и окопы тесно населены, то тихого уголочка не найдешь. Так что надо в каком-то месте поспокойнее вылезать на бруствер, а там трассирующие пули. Вот так на войне жили женщины.
Дунаевская Ирина Михайловна
Читать далее
8
167
Tin-tinka15 мая 2023 г.
Как раз был день 8 Марта. Вспомнил начальник госпиталя, что есть раненая девушка в госпитале. Меня вынесли с гауптвахты и показали генералу, который в госпитале был с инспекцией. Вот тогда он мне дал орден Красной Звезды. Начал меня расспрашивать: «О, девушка! На фронте с сорок первого года! Две медали «За отвагу»! И вы все на фронте?» Я отвечаю: «Да, стойкий оловянный солдатик». — «А в какой палате вы находитесь?» — «А на гауптвахте». Он дал всем нагоняй, мне выделили уголок в палате. Потом он говорит: «Я все награды раздал, вот вам от меня». Снял с кителя своего Красную Звезду и отдал мне. Я не знаю, как он потом все это дело оформил, но потом мне выдали официальное удостоверение на этот орден.
Читать далее
7
77
Tin-tinka15 мая 2023 г.
Никакого транспорта — ни грузовиков, ни повозок, ни лошадей у нас не было, и все вооружение — станок, ствол, щиток, боеприпасы — мы таскали на себе. Коробок с лентами я брала с собой штук шесть. Если мне казалось, что мало, то я еще сама брала с собой пару коробок.
6
58