
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Для начала замечание личного характера, но оно в какой-то степени объяснит довольно низкую оценку книги. Проект "Читаем Россию!" в моём исполнении достаточно близок к финишу, и всё сложнее становится сопереживать героям, абсолютно, стопроцентно, бесспорно созданным советскими (нет, СОВЕТСКИМИ) писателями. Не спорю, что среди советских писателей были махины с огромным талантом, но ведь не все? Одно то, что автор пишет
слегка должно бы снизить планку восприятия, и стоило бы не требовать многого, но у меня не получилось. И только после прочтения книги (ни много, ни мало - 592 страницы) я заглянула в биографию писателя: "Губин работал в Ессентукской государственной типографии на должности корректора. Затем перешёл в редакцию газеты «За Родину». Именно здесь начиналась литературная деятельность А. Т. Губина, «писал и публиковал стихи на политические темы, очерки о врачах, доярках, комбайнерах, гранильщиках зеркал, рецензии на книги, кино и спектакли и даже однажды на балет. Уходил из типографии в полночь, унося за обшлагом куртки свежую газету, которую люди получат утром".
Так что потомственный казак, прекрасно знавший казачий уклад и образ жизни, но не так чтоб очень писатель, замахнулся на целую сагу, включающую большой временной отрезок: со времён царя Гороха, то бишь образования станицы, до советских детских садиков в этой же станице. Далее пунктирно цитатами:
Две семьи в центре внимания - зажиточные Есауловы и бедные старообрядцы Синенковы. И прямо как у Монтекки и... Мария и Глеб с ранней юности любят друг друга, но обстоятельства всё время складываются так, что никак не быть им вместе. Четыре раза всплёскиваются волны их чувств при новых встречах и возможностях, и каждый раз я дивилась стойкости чувства Марии, по-моему, ничем Глебом не заслуженного...
Из исторических линий мне интереснее всего было читать про казаков, успевших уплыть на кораблях, уносивших осколки старой жизни.
Вероятно, для жителей региона книга покажется и интересной, и тёплой. Я же, после второго кирпичика из казачьей жизни (первым был Виктор Лихоносов - Наш маленький Париж ), пас...

В моей жизни есть книги, которые я не могу воспринимать иначе как сердцем. Обычно с ними связаны светлые воспоминания детства и юности, но с книгой «Молоко волчицы» ставропольского писателя Андрея Терентьевича Губина получилось наоборот: я прочитал её только в этом году, полюбил всей душой и задним числом привязал её к своему детству, бабушке Наташе, литрам выпитого узвара. Но случись мне прочитать «Молоко волчицы» 20–30 лет назад, было бы тоже самое. Ведь роман рассказывает о судьбах терского казачества в XIX–первой половине XX века, а из семьи терцев происходит моя бабушка по отцу, и в 1980-х годах, ещё мальчишкой, мне приходилось изредка бывать в казачьей станице у её родни. Признаться, я не искал тогда признаков казачьих обычаев и следов их культуры. Они сохранились только на паре фотографий 1911 года – огромная казачья семья на фоне хаты, два бравых казака при полном параде… Само слово «казак» тогда встречалось мне только на страницах книг и в выражении «терпи казак, атаманом будешь» – тоже книжная цитата. Казацкое происхождение не подчёркивалось, хотя фотографии – раритет! – бережно хранились.
Эти фотографии, пожалуй, впервые ожили для меня, когда я читал «Молоко волчицы». Уроженец станицы Ессентукской Андрей Губин знал о чём писал – он родился в казацкой семье в 1927 году, когда казачество ещё не исчезло в горниле для выплавки советского народа. Мать пела сыну старинные песни, которыми впоследствии он оживил свою главную книгу. Роман вообще очень поэтичен, местами сбивается на стих. Мне понравился язык Андрея Губина, его описания природы Предкавказья, передача казачьей речи, отражающая её колорит и органично вплетённая в текст…
И ещё мне понравилась любовь. (Я сейчас говорю не о романах Глеба Есаулова и Марии Синёнкиной – их было четыре, и автор отмечает каждый особо; кстати, любовная линия в романе кажется мне психологически достоверной). Я имею ввиду то, что любовью автора к родным местам, к своим землякам сочатся страницы романа – а я люблю такие книги, они нечасто встречаются. Кажется, автор любит всех своих героев – уверен, у многих были хотя бы частичные прототипы, – и находит что-нибудь хорошее в каждом из них: самые неприятные персонажи могут вдруг показаться читателю с более привлекательного ракурса. И, несмотря на то, что большая часть повествования приходится на Гражданскую войну и становление Советской власти на юге России, автора нельзя обвинить в изображении своих героев красной и белой красками. А некоторые издержки «советскости» в тексте неудивительны для романа, впервые напечатанного в 1968 году. Но как поспорить с тем фактом, что советская власть действительно победила не только на территории бывшей Российской Империи, но и в головах миллионов людей? И разве уверенные в ленинской правде красноармейцы, озверевшие белоказаки, подпольные богачи, колхозники-передовики существовали только в пропагандистских текстах и фильмах того времени? Мне кажется, в «Молоке волчицы» вполне объективно представлены события того времени.
Возможно, несколько схематична основная коллизия романа – судьбы трёх братьев Есауловых, один из которых стал белоказаком, другой – красным командиром, третий – кулаком-стяжателем. Но даже здесь цельность характеров отнюдь не мешает проявляться противоречиям в мыслях и поступках, благодаря чему каждый из братьев представляется не схемой, а живым человеком. Да и прочие персонажи книги тоже яркие, выпуклые. Поначалу в них можно слегка запутаться – ведь их так много!, – но к концу романа читатель словно становится частью станичной семьи и ни за что не перепутает Александра Синёнкина с Игнатом Гетманцевым, как невозможно принять и Хавронью Горепекину за Любу Маркову.
В «Молоке волчицы» отражены главные переломные события и процессы эпохи: три русские революции, две мировые и две гражданские войны (одна – испанская), белый террор и красный террор, коллективизация, раскулачивание, репрессии, реабилитации, эмиграция, репатриация, ассимиляция. Казаки пройдут всё – огонь, воду и медные трубы. Правда, в обратном порядке и, по большому счёту, не выдержав этих испытаний. С грустью автор констатирует конец вольного казачьего войска, спускаясь с поэтических высот до публицистического стиля:
И ещё:
Андрею Терентьевичу Губину, казачьему сыну, больно на это смотреть. И не случайно завершается роман о терских казаках похоронами двух персонажей, которые были с читателем почти с первых страниц. Здесь позволю себе привести пространную цитату.
Напоследок – о напрашивающемся сравнении романа Губина с «Тихим Доном» Шолохова. В Сети я нашёл такую информацию:
Нет, не графоманство, – скажу я после прочтения романа Губина. Это совсем другая книга. Просто она о судьбе казацкого сословия в ту же переломную эпоху (кстати, писать о войне после Гомера, Ксенофонта и Цезаря тоже не следует?).
После «Молока волчицы» я взялся освежить в памяти «Тихий Дон», прочёл несколько глав и был поражён богатством и сочностью языка Шолохова. Вообще «Тихий Дон» эпичнее, шире, монументальнее «Молока волчицы», а пальма первенства уж точно у него.
Различия между двумя романами я бы обозначил так: «Тихий Дон» – это роман о казачестве, а «Молоко волчицы» – о людях. Последний роман более личный, поэтому он лиричнее, элегичнее:
На этом я и оборву свою затянувшуюся рецензию.

Повествование охватывает несколько десятилетий жизни казачьей станицы и строится вокруг рода Есауловых, потому книгу вполне можно назвать казачьей сагой. Автор в предисловии пишет о том, что роман родился из многочисленных историй,услышанных им от родных и знакомых, ведь сам он вырос в казачьей станице. Потому, наверное, ему и удалось так красочно описать быт и традиции терского казачества, показать, чем дышали казаки, какие ценности исповедовали, дать возможность читателю "послушать" живую речь. В повествование органично вплетаются старинные казачьи песни, что придает произведению особый колорит.
Герои живые, объемные. Три брата Есауловы, вроде бы и родные, в одной семье воспитаны, а в то же время совершенно непохожие, живущие разными идеями, для одного – это обогащение, для другого – верность присяге и всепоглощающая любовь к Отчизне, для третьего - вечный поиск пути. В период революции братья оказались по разные стороны: патологический скряга Глеб работал только на свой карман, Спиридон воевал за белых, Михей - за красных. Тем не менее, Спиридон и Михей впоследствии нашли в себе силы для примирения. Впрочем, все станичники держатся друг за друга, ведь станица – это та же семья, только очень большая. Вот на таких ценностях и держится мир казаков, именно они не позволяют ему развалиться даже в самые тяжелые годы голода, революции и войны.
Фигура Глеба Есаулова в чем-то страшна, несмотря на то, что у него есть положительные черты, например, он прекрасно ладит с животными, знает как поступить, чтобы дело спорилось, во всем достигает успеха, но он весь во власти золотого тельца и даже смерть родных людей не меняет его ни капельки. Так, над телом умершей матери он задумывается о том, что у неё 14 золотых зубов и как сложен будет процесс их выдирания, однако вовремя себя одергивает, едва не переступив ужасающую грань. Даже на пороге смерти, в момент расстрела немцами он вспоминает о том, что двадцать лет назад у него взяли в долг меру зерна, да так и не вернули. И в то же время Глеб хороший хозяин, умеет любить, любить страстно, но даже по отношению к любимой женщине он редкостный скаред. Мария – полная его противоположность, только она удерживает его на плаву, уравновешивает, все прощает. Заслужил ли он такую женщину? Кто знает, но именно Глеб по задумке автора является тем персонажем-контрастом, позволяющим в полной мере раскрыть образы других героев романа...

в терских казачьих станицах наблюдалось редчайшее высокомерие темных, неграмотных землеробов и скотоводов по отношению... к аристократам, особенно интеллигенции - "Кому чего, а барыне зонтик!"

Любовь довольно быстро вспоминает о своих правах, — садится любимому на шею, судит, указывает, подгоняет.

В туманной пелене грядой дремали горы-лакколиты, до каменных краев налиты нарзаном, богатырь-водой. Где ствол березы белой ник и никли кудри ив плакучих, пробился головой родник и зажурчал струей шипучей.
Текут года. Звенит в тиши ручей забывчивей и глуше. И разрастались камыши у поймы узенькой Кислуши. И кони, серый да гнедой, не смущены и зверьим лаем, брели сюда на водопой, как будто слаще тут вода им. За ними - люди. Как вино, играет, пенится соленый родник, пробившийся давно в скале от времени зеленой. Орлам и львам тут царство культа - их налепили тут везде. А тем коням доселе скульптор - на отдаленнейшей звезде.
И снова протекут года, пока узнают: не болото - а с серебром бежит вода, и закипит тогда работа. Узнают бабы, маету - от родников Горячих, Кислых они носили воду ту на ясеневых коромыслах. Ее в бутылки наливали с изображеньем царских птиц, и за границу отправляли, и в ресторации столиц.
И повалили господа, с кинжалом выставляя руку, зане целебная вода лечила их мигрень и скуку.
Лечился тут один поэт, чеканя строки на булате...
Молчит дуэльный пистолет в его казачьей белой хате.
Кружились листьями года. Росли в Предгорье города. Но прежде только вепря треск, медянки блеск да птичьи хоры. Безбрежно волновался лес, и спали молодые горы.
В громаде каменной брони навстречь ветрам, что с юга дули, как мастодонты, шли они на водопой и здесь уснули. Пророс кочевника скелет. Внизу желто от ярких примул. Цветут шафран и бересклет. Вот тур в полете тело ринул, Звенит капель. И весь апрель зарянки флейтовая трель.














Другие издания


