Метель

Доктор хотел было на радостях закурить, но передумал: ему сделалось хорошо и без папиросы.

Вернусь – непременно напишу ей, сразу напишу, хватит играть в униженного и оскорблённого... Я не униженный и не оскорблённый... а она чудесная, она очень хорошая, даже когда ведёт себя как последняя дрянь...

Рот бы чайком попарить.

Костяк Перхушиного табуна составляли саврасые широкогрудые жеребцы с короткими, темно-рыжими хвостами, их было более половины, за ними шли каурки, караковые, восемь гнедых, четверо сивых, двое серых в яблоках и двое чалых – один вороно-чалый, другой рыже-чалый.

«Маленькие существа, а помогают нам в тяжелых, непреодолимых обстоятельствах… – подумал он. – И как бы я поехал без этих крошек? Странно… только на них и надежда. И никто больше не довезет меня до этого Долгого…»

"Это, братец, государственное дело. Не имеем права мы с тобой назад повернуть. Не по-русски это. И не по-христиански.
—Да это понятно…— Перхуша нахлобучил шапку.— С Христом."

Мерин, заслышав свое простое прозвище, заржал. А потом помочился на грудь Перхуше.

Лошади быстро успокоились и тоже смолкли. И лишь проказник чалый, забравшись хозяину мордой в рукав, покусывал его за руку.

Кое-как они улеглись. Лошади легли на них сверху, набились между ног, а некоторых Перхуша умудрился прижать к своей шее. С трудом освободив левую руку, он задернул сверху рогожу.