Хождение по мукам

Наша трагедия, милый друг, в том, что мы, русская интеллигениия, выросли в безмятежном лоне крепостного права и революции испугались не то что до смерти, а прямо – до мозговой рвоты... Нельзя же так пугать нежных людей! А? Посиживали в тиши сельской беседки, думали под пенье птичек: «А хорошо бы, в самом деле, устроить так, чтобы все люди были счастливы...» Вот откуда мы пошли... На Западе интеллигенция – это мозговики, отбор буржуазии – выполняют железное задание: двигать науку, промышленность, индустрию, напускать на белый свет утешительные миражи идеализма... Там интеллигенция знает, зачем живет... А у нас, – ой, братишки!.. Кому служим? Какие наши задачи? С одной стороны, мы – плоть от плоти славянофилов, духовные их наследники. А славянофильство, знаешь, что такое? – расейский помещичий идеализм. С другой стороны, деньги нам платит отечественная буржуазия, на ее иждивении живем... А при всем том служим исключительно народу... Вот так чудаки: народу!.. Трагикомедия! Так плакали над горем народным, что слез не хватило. И когда у нас эти слезы отняли, – жить стало нечем... Мы мечтали – вот-вот дойдут наши мужички до Цареграда, влезут на кумпол, водрузят православный крест над Святой Софией... Земной шар мечтали мужичкам подарить. А нас, энтузиастов, мечтателей, рыдальцев, – вилами... Неслыханный скандал! Испуг ужасный... И начинается, милый друг, саботаж... Интеллигенция попятилась, голову из хомута тащит: «Не хочу, попробуйте-ка – без меня обойдитесь...» Это когда Россия на краю чертовой бездны... Величайшая, непоправимая ошибка. А все – барское воспитание, нежны очень: не в состоянии постигнуть революции без книжечки... В книжечках про революцию прописано так занимательно... А тут – народ бежит с германского фронта, топит офицеров, в клочки растерзывает главнокомандующего, жжет усадьбы, ловит купчих по железным дорогам, выковыривает у них из непотребных мест бриллиантовые сережки... Ну, нет, мы с таким народом не играем, в наших книжках про такой народ ничего не написано... Что тут делать? Океан слез пролить у себя в квартире, так мы же и плакать разучились, – вот горе!.. Вдребезги разбиты мечты, жить нечем... И мы – со страха и отвращения – головой под подушку, другие из нас – дерка за границу, а кто позлее – за оружие схватился. Получается скандал в благородном семеистве... А народ, на семьдесят процентов неграмотный, не знает, что ему делать сего ненавистью, мечется, – в крови, в ужасе... «Продали, – говорит, – нас, пропили! Бей зеркала, ломай все под корень» И в нашей интеллигенции нашлась одна только кучечка, коммунисты. Когда гибнет корабль, – что делают? Выкидывают все лишнее за борт... Коммунисты первым делом вышвырнули за борт старые бочки с российским идеализмом... Это все «старик» орудовал – российский, брат, человек... И народ сразу звериным чутьем почуял: это свои, не господа, эти рыдать не станут, у этих счет короткий... Вот почему, милый друг, я – с ними, хотя произращен в кропоткинской оранжерее, под стеклом, в мечтах... И нас немало таких, – ого! Ты зубы-то не скаль, Телегин, ты вообще эмбрион, примитив жизнерадостный... И есть, видишь ли, такие, которым сознательно приходится вывернуть себя наизнанку, мясом наружу и, чувствуя каждое прикосновение, утвердить в себе одну волевую силу – ненависть... Драться без этого нельзя... Мы сделаем все, что в силах человеческих, – поставим впереди цель, куда пойдет народ... Но ведь нас – кучка... А враги – повсюду... Ты слыхал про чехословаков? Придет комиссар, он тебе расскажет...
Знаешь, чего боюсь? Боюсь, что у нас это самоубийство. Не верю, – месяц, два, полгода – больше не продержимся... Обречены, брат... Кончится все – генералом... И я тебе говорю, – виноваты во всем славянофилы... Когда началось освобождение крестьян, надо было кричать: «Беда, гибнем, нам нужно интенсивное сельское хозяйство, бешеное развитие промышленности, поголовное образование... Пусть приходит новый Пугачев, Стенька Разин, все равно, – вдребезги разбить крепостной костяк...» Вот какую мораль нужно было тогда бросить в массы, вот на чем воспитывать интеллигенцию... А мы изошли в потоках счастливых слез: «Боже мой, как необъятна, как самобытна Россия! И мужичок теперь свободен, как воздух, и помешичьи усадьбы с тургеневскими барышнями целы, и таинственная душа у народа нашего, – не то что на скаредном Западе...» И вот я теперь – топчу всякую мечту!

(Восемнадцатый год)

Русские люди, эшелон за эшелоном, валили миллионными
толпами с фронта домой, в деревни, в степи, в болота, в леса... К земле, к бабам... В вагонах с выбитыми окнами стояли вплотную, густо, не шевелясь, так что и покойника нельзя было вытащить из тесноты, выкинуть в окошко. Ехали на буферах, на крышах. Замерзали, гибли под колесами, проламывали головы на габаритах мостов. В сундучках, в узлах везли добро, что попадалось под
руку, - все пригодится в хозяйстве: и пулемет, и замок от орудия, и барахло, взятое с мертвеца, и ручные гранаты, винтовки, граммофон и кожа, срезанная с вагонной койки. Не везли только денег - этот хлам не годился даже вертеть козьи ножки.

С первых же месяцев выяснилось, что доблесть прежнего солдата, - огромного, усатого и геройского вида человека, умеющего скакать, рубить и не кланяться пулям, - бесполезна. На главное место на войне были выдвинуты техника и организация тыла. От солдат требовалось упрямо и послушно умирать в тех местах, где указано на карте. Понадобился солдат умеющий прятаться, зарываться в землю, сливаться с цветом пыли. Сентиментальные постановления Гаагской конференции, - как нравственно и как безнравственно убивать, - были просто разорваны. И вместе с этим клочком бумаги разлетелись последние пережитки никому уже более не нужных моральных законов.