Л. Н. Толстой. Повести и рассказы в 2 томах (комплект из 2 книг)

Помню, когда я впервые читал этот рассказ. запинаясь и путая первые буквы, а было это еще до того дня, когда я на опыте узнал, что такое школа, он был для меня крайне актуальным. Потому что через пол-года мне предстояло самому отправиться в первый класс.

И я скажу, что экзотика, присутствующая для современных читателей в "Филипке", мне тогда таковой не казалась - всё верно описано, и уснувшая бабушка, скорее всего на печи, и чужие собаки, и баба с ведром, видать от колодца идет. И слово "сенцы" такое родное и знакомое - хорошо и правильно всё написано. Да и школу в рассказе я представлял не так, как городские ребята.

У нас школа располагалась в четырёх отдельных зданиях, начальная школа стояла особняком от остальных, была это изба с двумя комнатами. В одной комнате за старинными партами, с откидывающимися крышками и круглыми углублениями для чернил, сидели сразу два класса - первый и третий. Уроки у них вела одновременно одна и та же учительница. Второклассники были счастливчиками, они учились отдельно, и учительница могла заниматься только ими. Я про всё это знал заранее, по рассказам других ребят, так что мне совершенно не было удивительно, что в филипковой школе один учитель на всех.

Поскольку я пошел в школу, как и Филипок, уже умея и читать, и писать, и считать, то мне было скучно первые полгода, пока одноклассники мучили букварь. И можно сказать, что по факту я учился в третьем классе, внимательно слушая, что учительница говорит третьеклассникам в то время, когда мы - первоклассники - занимались самостоятельной работой, это были самые интересные моменты урока. Потом ситуация менялась: третьеклассники получали самостоятельное задание, а учительница переключалась на нас. Помню я приходил домой и рассказывал родителям, что сегодня изучали старшие. До сих пор жалею, что мои родители не воспользовались ситуацией и не подняли вопрос о том, чтобы мне сдать программу сразу за первые три класса, я бы справился. Но не судьба была мне стать вундеркиндом.

А рассказ, прочитанный в раннем детстве, запомнился на всю жизнь. Это же не просто рассказ о мальчике, который сам пришел в школу. Это программа по воплощению в жизнь своей мечты, по умению принимать правильные решения и преодолевать встречающиеся по пути к цели трудности. Конечно, главная цель героя рассказа - стремление к знаниям, и тут Филипок выглядит самым настоящим Ломоносовым, но, предлагаемая автором модель, касается и всех остальных сфер человеческой деятельности. Главное не трусить, смело брать на себя ответственность и совершать решительные поступки. Если есть цель, нужно не только мечтать о ней, но идти к ней, невзирая на спящих бабушек, отсутствие шапки, злых лающих собак, строгих учителей - если ты можешь и достоин, ты получишь то, к чему стремишься. Рассказ Толстого стоит целой библиотеки мотивирующей литературы от американских гуру и их российских подражателей.

Продолжаю открывать неизвестную для себя классику. Небольшая повесть Льва Николаевича Толстого, как ясно из ее заглавия, посвящена самому непостижимому процессу в жизни человека - смерти, той тонкой грани, отделяющей нас от мира мертвых, и всем сопутствующим ей страхам. И потому читать ее было тяжело не из-за описания физических страданий героя, Ивана Ильича (кстати, прототипом персонажа стал, по признанию самого автора, Иван Ильич Мечников, член Тульского окружного суда, скончавшийся от рака). В этом плане есть книги и произведения куда более страшные и жестокие, особенно если брать во внимание современную прозу (взять хотя бы тот же роман Никлас Натт-о-Даг - 1793. История одного убийства ). Нет, особенно жутко во время чтения книги становилось тогда, когда Л.Н. Толстой со свойственной ему прямотой и бескомпромиссностью, совсем не жалея своего героя, описывает его нравственные мучения. И во многом, думается, в повести нашли свое явное отражение и сложные отношения самого Толстого с верой и христианством.

Иван Ильич страдает ведь не только от болей: он тяжело болен уже несколько лет, боль стала его постоянным спутником. Нет, он, по-моему, более всего страшится того, что ждет его там, за этой тонкой гранью не-бытия (и ждет ли вообще)...Не оттого ли все эти вопросы (без ответа, естественно), а правильно ли он жил, как должно или нет...Эти мучительные бесконечные терзания и, словно в противовес, свет, сопутствующий смерти. Не удивительно ли: самое темное и мрачное предчувствие оборачивается чем-то светлым? В этом отношении мне толстовская повесть очень живо напомнила одну из любимых книг Олдоса Хаксли - Олдос Хаксли - Время должно остановиться . Там этот процесс умирания и перехода в новый мир обрисован автором гораздо детальнее и подробнее. Кто не читал, очень рекомендую, впрочем, как и книгу Толстого. Она странным образом не получилась депрессивно-меланхоличной. Напротив, она вышла какой-то реалистично-бытовой, жизнеподобной и даже жизнеутверждающей. Парадокс, но так и есть...

Сегодня просто грех не вспомнить Льва Николаевича Толстого, много-много лет назад, если быть абсолютно точным, то прошло 192 года с того дня, как в Ясной Поляне в семье графской ветви дворянского рода Толстых родился будущий писатель-романист мирового уровня. И, хотя весь мир чтит его как автора великих романов, малая проза у него тоже представляет немалый интерес (прошу прощения за каламбур).

Иногда мне кажется, что повесть "Утро помещика" является ключевой во всем творчестве Льва Николаевича. В ней сконцентрировались все начала той философии, проводником которой писатель будет в течение всей своей жизни. И хотя в повести довольно критично представлен главный герой, прообразом которого является сам автор, критикуется он не за свои устремления, а, скорее, за неумелую их реализацию и излишний романтизм.

Известно, что повесть имеет целый ряд автобиографических черт, так сам автор, как и главный герой, не окончив университет и разочаровавшись в свете, уезжает в деревню, а именно - в Ясную Поляну. Он также был полон идеалистических намерений посвятить себя просвещению народа, желая принести в жизнь крестьян счастье и благополучие, он ехал "служить мужику". На свое подвижничество он смотрел как на подвиг и самоотречение, рассуждая: «Любовь и добро есть истина и счастье».

Толстой полюбил фамилию Нехлюдов, сделав персонажей её носящих главными героями одного рассказа, двух повестей, в том числе и этой, и одного романа - "Воскресение". И во всех этих образах прослеживается некая преемственность, а Максим Горький считали, что Лёвин в "Анне Карениной" и Оленин в "Казаках", это тот же нехлюдовский образ. И каждый из полноценных Нехлюдовых и "горьковской" пары на него похожих, носит в себе автобиографические черты самого писателя.

Так что, то крушение иллюзий, которое в рассказе переживает Нехлюдов, скорее всего, досконально описывает внутреннее состояние самого Толстого в этот период. 700 крепостных крестьян не приняли его любовь и жертвенность, не понимая, что своими нововведениями он пытается принести им добро, они просто не поверили благополучному барчуку, приехавшему в деревню играть в благодетеля. Им не были нужны ни школы, ни больницы, которые он собирался им построить, и уж, тем более, не понимали они зачем нужны сберегательные кассы, а изобретенную барином механическую молотилку просто подняли на смех.

Есть в юном Нехлюдове и черты гоголевского Манилова и сервантовского Дон-Кихота, он как первый предается сладким мечтам об идиллическом будущем, и, как второй, не желает видеть не устраивающие его элементы действительности. Прожектерство молодого барина не было подкреплено ни знанием жизни народа, ни сведениями по сельскому хозяйству, крестьяне это очень остро почувствовали и, с присущей простому народу мудростью, распознали, что за внешним желанием творить добро стоит обычный эгоизм. Таким образом, всё, что Нехлюдов пытается делать для крестьян на самом деле он делает для себя, мечтая наслаждаться благодарностью облагодетельствованных селян.

Не стоит забывать и о том, что порыв благородства настигает Нехлюдова на самом излете крепостнического века, за несколько лет до отмены крепостного права, и в эту пору стоило задумываться не о реформах крепостнического хозяйства, а формах существования свободного крестьянства. Недаром критик Писарев будет упрекать героя повести в попытке вливать новое вино в старые меха.

И все же, несмотря на локальную неудачу, Нехлюдов не теряет надежды соединиться с народом, стать плотью от плоти его, о чем ярко свидетельствует завершающий рассказ сон, в котором герой осознает себя ямщиком Илюшкой, молодым и здоровым детиной, которого ждет счастливое будущее. К этому слиянию с народом будет всю жизнь стремиться и граф Толстой, особенно, когда будет сам пахать и ходить босиком, да и "в народ" он соберется по той же причине, так что юношеская мечта не отступится от него, сопровождая до преклонной старости.

А образом будущего народного счастья, в которое верил писатель, становится сон во сне, когда Нехлюдов во сне видит сон, который снится ямщику Илюшке - красивые золотые города под бездонным сине-голубым небом. И я почему-то вспомнил Борю Гребенщикова с песней из кинофильма "Асса"...

Признаюсь, немало удивлен, что этот яркий и неординарный рассказ Толстого до сих пор обойден рецензентами. Что же, возьму на себя бремя первенства и сотру предательский нолик а графе "рецензии" у этого произведения.

У "Корнея Васильева" трудная судьба, известно, что Толстой 15 раз переписывал относительно небольшой рассказ, который уместился на 15 страницах, а вот объем его черновиков составляет целых 220 страниц. Да и вынашивал Лев Николаевич этот замысел более 20 лет, услышав сюжет от олонецкого сказителя В.П.Щеголенка, посетившего Ясную Поляну в 1879 году. В изложении Щеголенка прототип будущего рассказа носил название "Измена жены". Толстой же в своей записной книжке пометил его как "ушедший странствовать от жены". Эти факты говорят о том, что тема произведения была невероятно значимой для автора.

Так получается, что наравне с куда более известным рядовому читателю "Отцом Сергием", "Корней Васильев" в некоторой степени предопределил финальный эпизод судьбы самого автора. Из этих произведений становится ясно, что Толстой годами вынашивал идею побега из дома и ведения жизни странника. И даже просматривается причина, которая толкнула писателя на такой неординарный шаг - гнетущее напряжение в семейной жизни.

Рассуждения писателя о половом вопросе, о демоническом женском начале, оказывающем фатальное влияние на мужские судьбы, о борьбе с пороком и искушением, об истинной святости в миру, рождали желание претворить свои теоретические выкладки в практику. Но прежде чем решиться на смелый шаг, Толстой пережил многие аспекты предстоящего опыта, усердно работая над произведениями, в которых анализировал подобную ситуацию, и "Корней Васильев" ближе других подошел к рассмотрению мучившей классика проблемы.

Зажиточный тороватый мужик Корней Васильев узнав об измене жены, не смог себя сдержать, жестоко избил её, искалечил дочь, нагулянную супругой, и ушел из дома. Толстой предлагает читателю Корнея как очень неплохого человека, ставшего жертвой собственной несдержанности, но эта несдержанность спровоцирована изменницей-женой, которая не задумываясь разрушила жизнь своего супруга. Ведь после этого случая Корней уже не смог вести своего успешного бизнеса, удар, нанесенный женой, его подкосил - пошли неудачи, он запил - и вскоре превратился в нищего.

Через 17 лет постаревший и больной Корней, уже несколько лет, бродящий по Руси, приходит на родину, чтобы умереть. Вначале он полон ядовитой претензии к супруге, ставшей причиной его падения, но увидев её - состарившуюся и высохшую, не желающую его узнавать - он осознал, что в нем нет к ней злобы, угнетавшей его много лет, а появилась умиленная слабость. И когда "злобная старуха" гнала его со двора, как случайного попрошайку, он испытал еще большее чувство смирения и унижения, откровенно разрыдавшись. Так Толстой изобразил финальное просветление главного героя - Корней простил и прощение исцелило его душу, не имея ни к кому претензий, осознавая, что жизнь прожита, он уходит из жизни в доме той самой дочки, которой в детстве изувечил руку. Дочь тоже простила отца, а вот жена - Марфа - не успела.

Так Толстой тонко определил главного виновника старой семейной трагедии. Отторгнув вернувшегося супруга, прогнав его со двора, она не только не простила ему его необузданной жестокости, но и отказалась признавать свою вину, которая спровоцировала большую беду. У супругов Васильевых был шанс составить пару, подобную той, что живет в чеховской "Скуке жизни", но Марфа не смогла переступить через свою гордыню.

Но и до неё дошло что происходит, и осознав, что взаимное прощение в такой ситуации - единственно правильный выход, она поспешила в соседнюю деревню - к дочери, надеясь застать Корнея в живых, но уже не успела. Рассказ заканчивается словами: "Ни простить, ни просить прощенья уже нельзя было. А по строгому, прекрасному, старому лицу Корнея нельзя было понять, прощает ли он, или еще гневается". Марфа не успела простить и не узнала, что была прощена, оставшись с камнем на душе - со своим неотпущенным грехом...

Третья, заключительная повесть из своеобразной трилогии Льва Николаевича, посвященной его видению полового вопроса. Первые две - это "Крейцерова соната" и "Дьявол", при жизни автора была опубликована только первая, ставшая предметом активных обсуждений, критики и подражаний. Следующие две увидели свет уже после смерти Толстого.

Конечно, сказать, что "Отец Сергий" посвящен исключительно половому вопросу, было бы неправильно, магистральным направлением произведения является путь к Богу, но он так тесно увязан с волновавшей автора проблематикой, что позволяет включить эту повесть в ту самую трилогию.

Дело в том, что путь к Богу главного героя - блестящего князя Степана Касатского - оказывается странным образом сопряжен с бегством от женщин. Неверное, изначально романтизированное и идеализированное отношение к женщине становится импульсом для принятия кардинального решения - оставить светскую жизнь и посвятить себя служению Богу. Ведь только Бог может спасти от зависимости, предопределенной первородным грехом, только Бог может защитить от коварных и развратных женщин.

Во многом причина такого эксцентричного решения кроется в перфекционизме Касатского, предъявлявшего завышенные требования и к себе, и к окружающим; если его избранница, представлявшаяся ему ангелом во плоти, оказалась несовершенной, запачканной, то она бросила тень на всех остальных представительниц своего пола, ведь если она порочна, чего же ожидать от других.

Женщина - это порок, это - сосуд дьявола, выхолащивающий душу и уводящий от Бога. А он - князь Касатский - совершенный и чистейший - должен убить в себе похоть и зависимость от этой похоти, потому что кроме похоти ничего нет, любовь - это та же похоть, обманно замаскированная под высокое чувство, ибо единственной любовью является любовь к Богу.

На пути к Богу Степану Касатскому, принявшему после пострига имя Сергий, мешают две вещи: сомнения, причиной которых является все тот же перфекционизм, выражающийся в гордыне, и плотская похоть, ну куда же без неё. Дьявол посылает к отшельнику, борющемуся со своими демонами, соблазнительную разведенку Маковкину. Она так распалила "старца", что он, чтобы не поддаться соблазну отрубил указательный палец своей левой руки.

Казалось бы, он сумел победить, но это была временная победа, пройдет еще немало лет, и сатана пошлет почти святому отцу Сергию, превратившемуся в целителя, к которому съезжались паломники, новую дочь греха - купеческую дочь. И вот тут выясняется, что не тот палец себе отрубил кандидат в святые, ибо не устоял и согрешил. Женщина добилась своего - она погубила святую душу.

Отец Сергий готов списать себя в тираж, как неудавшийся эксперимент, раз не устоял, так гори всё синим пламенем, тут можно решиться и на самый страшный грех - самоубийство. Но Толстой не был бы Толстым, если бы не выручил бывшего князя своей же философией, ведь идеальные отношения между мужчиной и женщиной - это братски-сестринские, посему спасительницей согрешившего монаха становится некрасивая, откровенно асексуальная Пашенька, которую в таком же качестве он помнил с детства. Она излечивает его больную душу, научив его незначительности, освободив его от последних проявлений гордыни.

Финал повести во многом пророческий, можно сказать, что он автобиографичен, Толстой видел судьбу Сергия как вариант собственной судьбы, его уход в ноябре 1910 года из Ясной Поляны в незапланированное никуда, как путь сложится, был в какой-то степени проявлением пути главного героя повести, вот только не смог Лев Николаевич его реализовать даже в самой малой степени, смерть настигла его уже через неделю после бегства. Что же, это можно рассматривать как ответ судьбы: прав он был в своем видении разрешения конфликта князя Касатского или нет.

"Смерть Ивана Ильича" начинается в довольно ироническом русле. Поставив читателя перед фактом, что Иван Ильич уже умер, Толстой предлагает небольшой экскурс в его жизнь, чтобы читатель сам определился со своими эмоциями на сей свершившийся факт. И те беглые наброски жизни нашего героя, красочно изображённые автором, в общем-то не склоняют читателя к драматическим сантиментам. Опять же сцена прощания с покойным очень точно отражает отношение родных и близких к Ивану Ильичу: сослуживцы думают, где бы перекинуться в карты и за кем теперь останется его должность, вдова размышляет о размерах пенсии – их мысли далеки от сдержанных и меланхоличных дум о только что покинувшем этот мир человека.

Жизнь Ивана Ильича, которой он так гордился, на самом деле оказалась пустой и никому не нужной. Карьера под конец жизни стала практически номинальной, богато обставленный дом отдавал безвкусицей человека, стремящегося к большим деньгам, которых ему не суждено иметь; амбиции ограничивались жалованьем в пять тысяч; а жена вдруг обернулась капризной истеричкой, от которой главный герой предпочитал сбегать на работу.

Смерть подобралась неожиданно, в момент расцвета жизненных чаяний Ивана Ильича, окрылённого новым успехом. Вешая гардины, он упал. Так, несильно, только синяк остался. Он бы и забыл про него вскоре, если бы не начавшая терзать его боль. Болел он тяжело, страдая. Тупая боль не желала покидать его тело – с остервенением голодного хищника впивалась в лёгкую добычу, предчувствуя скорую смерть. В этом переломном моменте повесть заметно меняет общий тон, склоняясь в сторону мрачного экзистенциализма.

Не физические страдания разъедают душу умирающего, но страдания морального свойства. Оглядываясь назад, Иван Ильич со злобой осознаёт всё лицемерие и ложь, которые окружали его всю сознательную жизнь. Толстой сознательно обрёк чиновника на адские муки, принижая потребительское отношение к жизни и стремление к шаблонным благам цивилизации. Но неужто так сильно провинился человек, который только лишь старался жить приятно?

Эта повесть при своем появлении наделал много шума, по сути это было художественное воплощение основы толстовской философии о единстве народа и о непротивлении злу насилием. Сразу же возникла оживленная полемика. Знаменитый критик Стасов писал дочери Толстого: «Мы тут все, вся Россия, а пожалуй и вся Европа, объедаемся теперь до обжорства, до положения риз новой книгой Вашего отца: «Хозяин и работник»... Какая скульптура!»

Да, действительно, получилась впечатляющая скульптурная композиция, включающая фигуру лошади. Но, кроме шуток, впечатляюще вылеплены купец Брехунов и его работник Никита. Никита здесь ключевая фигура, именно его отношение к жизни выражает более полно толстовское "непротивление злу". Никита - спокойный, добродушный человек вплоть до безмятежности, он доверчив, открыт для всех и, как говорится, не помнит зла.

Его хозяин - купец Брехунов - деловит, пронырлив, хитер, самолюбив. Но Толстой ставит этих разных героев в такую ситуацию, когда проявляются лучшие их качества, о которых их обладатели, возможно, и не догадывались. Никита принимает всё, что происходит как должное, он и смерть готов безропотно принять. Купец пытается бороться с обстоятельствами, демонстрируя изнанку своей натуры, будучи готовым на подлость и предательство. Но судьба распоряжается таким образом, что предательство не удается.

И тогда эгоистичный купец, проникнувшись молитвой к Николаю Угоднику, накрывает собой замерзающего Никиту и ценой своей жизни спасает того от смерти. Вот оно - единение народное - говорит автор, вот на что способен русский человек, если позволить быть ему самим собой - всё понимать и всё прощать. С Толстым можно было бы согласиться, если бы не ряд натяжек, ведь побег Брехунова мог быть удачным и тогда о каком единении можно было бы говорить. Да и в положении замерзающих хозяин и работник не оказались бы, если бы не зазнайство и излишняя самоуверенность хозяина, которого уговаривали, и в том числе Никита, не ехать в ночь в метель, и который трижды терял дорогу. Два раза обошлось, но этому купцу нужен был сказочный тройной повтор, и он в третий раз пустился наобум в пургу.

Да и спасти Никиту ценой собственной жизни купец не собирался, он просто пытался согреть работника, будучи уверенным, что ему самому ничего не сделается, ведь на нем было целых две шубы. Но лютый мороз коварен, он пробрался и под шубы, а когда Брехунов очнулся ото сна, было уже поздно, он только успел осознать, что всё кончено. Конец своего существования он принимает по-философски спокойно, однако при том характере, который он демонстрировал ранее, скорее всего, перед смертью он уже пребывал в измененном сознании.

Кроме философской составляющей повесть еще примечательна ярким художественным описанием метели и трагичной участи людей, сбившихся с пути и оказавшихся заложниками разбушевавшейся стихии. Тема русской метели лучше всего реализована Пушкиным и Львом Толстым, самые яркие её описания в русской литературе можно встретить в их произведениях. У Пушкина - это сцена из "Капитанской дочки" и "Метель" из повестей Белкина, у Толстого - своя "Метель" и вот эта повесть. А чуть позже свою лепту в развитие темы внесет молодой Булгаков, написав рассказ "Вьюга", в котором, кстати, вспомнит и толстовскую повесть.

Но это проза, а ведь у того же Пушкина были еще и стихи, помните:
«Эй, пошел, ямщик!..» — «Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.

Мы уже привыкли считать концентратом взглядов Льва Толстого на вопросы морали, семьи, брака, половых отношений - "Крейцерову сонату". Однако, не всё, что у писателя было сказать по этим проблемам, вошло в ту повесть, иначе не появились бы позднее еще две, которые вместе с "Крейцеровой сонатой" составляют своеобразную трилогию. Это - "Дьявол" и "Отец Сергий". О последней из них обещаю поговорить следующий раз, а сегодня речь пойдет о второй повести своеобразного цикла - о "Дьяволе".

Повесть во многом имеет автобиографические черты, а главный герой носит одну из двух фамилий, которые Толстой неоднократно присваивал своим героям, начиная с трилогии "Детство. Отрочество. Юность" - это Иртенев и Нехлюдов, но в "Дьяволе" именно Иртенев.

Повесть, как и открывающая цикл "Соната", посвящена пресловутому половому вопросу. Автобиографичность в том, что молодой Лев Толстой до женитьбы на Софье Берс пережил увлечение одной из своих крестьянок - замужней Аксиньей Базыкиной, которая родила от будущего писателя сына. Между прочим, бастард служил конюхом у папеньки же.

Евгений Иртенев в повести имеет интимную связь с замужней крестьянкой Степанидой, которая тоже рождает сына, возможно, что и от него. Интересно возникновение этой связи, на неё молодой барчук идет ради удовлетворения половой похоти, которая донимает его молодой кипучий организм. Причем, в деревне процветает что-то типа скрытой проституции. Когда молодой Иртенев обращается к сторожу Даниле посодействовать - нет ли в деревне молодой бабы, которая согласилась бы снять излишнее сексуальное напряжение с барина, тот предлагает ему нескольких на выбор.

Через какое-то время Иртенев женится на молодой и чистой девушке и хочет порвать со Степанидой. Сначала это кажется ему легким делом, ведь он ничего не чувствовал к Степаниде, кроме похоти. Но не тут-то было, страшное искушение начинает его преследовать. Толстой подробнейшим образом описывает страдания Иртенева, что наводит на мысль, что он и сам переживал нечто подобное. И, видимо, не без основания Софья Андреевна продолжала ревновать супруга к Аксинье, ведь он во всем признался юной жене после свадьбы, и даже преследовала её.

В повести молодая супруга не узнает о фатальной зависимости мужа, он признается во всем дяде, который советует ему уехать из деревни в путешествие, в надежде, что время и расстояние помогут справиться с наваждением. Но после возвращения всё начинается с еще большей силой, Иртенев понимает, что не в силах бороться с искушением.

Как всякий слабый человек, свои проблемы он начинает переносить на других, и постепенно Степанида обретает для него поистине демонический смысл, всё её поведение кажется ему продуманным и изощренным искушением, она так и ждёт его падения, манит, подстрекает, провоцирует. Любой её поступок, любой шаг Евгений трактует как изысканную попытку его соблазнить.

Неврастения Евгения начинает приобретать шизофренический окрас, и тогда он приходит к логичному для такого состояния выводу: «Ведь она (Степанида) черт. Прямо черт. Ведь она против воли моей завладела мною». Всё, виноватая в том, что он сам не может справиться с самим собой найдена. Теперь нужно решить, какой выход найти из сложившейся ситуации.

В реальной жизни Лев Николаевич предпочитал пускать всё на самотек, а вот в произведении по мотивам собственных сексуальных страстей акцентированная концовка была просто необходима - концепция приобретала глобальное значение. Как и в "Крейцеровой сонате" выход видится автору в чьей-то смерти.

Сначала автор решил, что умереть должен Иртенев, и он заставляет его совершить самоубийство, убегая таким образом из-под власти дьявола. Но такая концовка Толстого явно не удовлетворила, ведь так проявилась лишь тема самонаказания, и через 10 лет он переписал её - теперь Иртенев убивает соблазнительницу Степаниду. Фактор самонаказания сохраняется - Иртенева объявляют сумасшедшим, но и носительница дьявольского соблазна - дочь Евы - тоже наказана, причем более жестоко, она лишена жизни, той жизни, что заставляет сходить с ума таких хороших и положительных помещиков, как Женя Иртенев.

Но Толстой, верный своему праведно-ханжескому отношению к вопросам пола и связанной с ним моралью, оправдывает на последних страницах повести главного героя, утверждая, что если Иртенев душевнобольной, то и все мужчины тоже душевнобольные, ибо всеми управляет страсть, с которой они не в силах справиться. А внушают им эту страсть - они - женщины.

Вот так желание морального совершенства и зависимость от христианской морали сделали из русского классика к концу его жизни самого настоящего женоненавистника.

Признаюсь, жалею, что решил поплотнее познакомиться с поздним периодом творчества Льва Николаевича. Как-то так сложилось в моей читательской биографии, что все произведения Толстого, которые я читал до этого года, это - ранний и средний периоды его творчества, сюда входит и трилогия о взрослении, и "Севастопольские рассказы", и "Война и мир", и "Анна Каренина". Из позднего до сих пор были только "Крейцерова соната" и "Отец Сергий", которые насторожили.

И вот, уже более полгода я читаю "позднего" Толстого, и ловлю себя на том, что тот рассудительный и объективный автор, которого я знал до сих пор, куда-то делся, а на его место пришел совсем другой человек. Если раньше он мог предполагать "как правильно", то теперь он уже не сомневается, и сверкает непогрешимостью окончательного мнения, чем всегда отличаются люди, уверовавшие во что-то, необязательно в некую сущность, можно уверовать в идею, а потом перекраивать под эту идею действительность, например, "сбрасывая Пушкина с корабля современности".

Толстой, проникаясь либерализмом, ополчаясь против ненавистного ему, да и большинству подданных Империи, царизма, начинает отступать от объективности освещения событий в угоду тотальной критике, не учитывая многих факторов и, как и следовало ожидать, впадает в русофобство.

В рассказе "За что?" был польский выход, теперь настала очередь кавказского. Известно, что Толстой был ярым противником Кавказской войны, поэтому и в его произведениях, рассказывающих о ней, чувствуется большая доля пацифизма. Но его горячее убеждение, что России нечего делать на Кавказе, что кавказским народам надо предоставить полную свободу, выдает в нем фразера и "пикейного жилета", берущегося рассуждать о том, чего не понимает, или, скажем мягче, не хочет понимать.

Я снова вынужден возвращаться к вопросам геополитики. Северный Кавказ на начало XIX века - центр столкновения интересов трех могучих империй: Российской, Турецкой и Британской. Это подбрюшье России, отказаться от контроля над этими территориями для империи было смерти подобной оплошностью, так что это не амбиции царя-самодура толкали русские армии на Кавказ, а насущная необходимость. Если бы Россия не сумела подчинить себе этот край, его прибрали бы к рукам турки или британцы, которые всегда проявляли повышенный интерес к Кавказу и Закавказью.

За происходившее несут ответственность не только представители сверхдержав, но и сами кавказские народы тоже. "Кто не успел - тот опоздал". Кавказские народы жили в условиях военного феодализма, находясь в состоянии перманентной войны всех со всеми, они так и не смогли сформировать какого-либо подобия государства и оформиться в единую нацию, которая смогла бы отстаивать свои интересы. Так что они тоже получали то, что заслужили в разрезе исторической ответственности.

И в этом контексте попытка выставить аварского князька Хаджи-Мурата образцом благородства и рыцарства на фоне подлых и беспринципных русских царя, генералов и офицеров, выглядит некрасивой манипуляцией. Толстой сам описывает гадюшник кавказских князей, как они заманивали друг друга, клянясь в любви и верности, а потом резали. Последствие одного из таких конфликтов приводят к ссоре между вождем горцев Шамилем и его наибом Хаджи-Муратом, после чего последний желая отомстить обидчику, переходит к ненавистным ему русским. Только в расчетах Хаджи-Мурата оказалась оплошность, он не учел, что Шамиль может захватить его семью, и угрожать расправиться с нею.

И тут снова на первый план выпячивается хитрость и подлость русских. Как же благородный наиб со своими мюридами пришел служить русскому царю, с него за это надо пылинки теперь сдувать, ненавязчиво так намекает Толстой. И по его мнению Хаджи-Мурат прав, когда требует, чтобы русские генералы организовали штурм горной крепости Ведено, где Шамиль держит его семью. Когда семья будет отбита, тогда он поможет добить Шамиля.

Мне интересно, и у Хаджи-Мурата, и у Толстого все в порядке с логикой? Хаджи-Мурат и интересен русскому штабу только для дальнейшей минимизации военных потерь, а он требует штурма крепости, при котором поляжет не одна сотня, если не тысяча русских солдат. Да если бы они были готовы на такой штурм и такие потери, им бы и Хаджи-Мурат не был бы нужен. Тот случай, когда овчинка не стоит выделки.

Ну, а когда Хаджи-Мурат совершает побег и гибнет при этом, опять же никто, кроме него не виноват. Когда он объявляет о побеге, его мюриды торжествуют: вах, сколько мы русских собак порежем. И когда кордон пытается их остановить, горцы первыми бросаются в атаку и убивают не ожидавших подвоха солдат. Только дело в том, что Хаджи-Мурат был обречен, его бы всё равно убили бы свои, что, в принципе, и происходит, его зарубили кавказцы-милиционеры, и по кавказскому "благородному" обычаю отрезали ему голову. А если бы ему удалось вырваться, то было полно охотников послужить Шамилю и зарезать "подлого предателя".

Пытаясь возложить полную ответственность за происходящее только на Россию и её солдат, Толстой допускает манипулятивные приемы: смерть русского солдата происходит от фронтального ранения в живот - кавказцы дерутся честно, а горского мальчика, заметьте, не воина, а мальчика, русский солдат убивает выстрелом в спину, вот вам - вероломство русского солдата. Я не стану утверждать, что за десятилетия кавказской войны не было самых диких случаев, но здесь важнее фактологический ряд, который подбирает Толстой, как он исподволь раскрашивает картинку так, как ему представляется удобным.

Кроме всего сказанного по идеологическим и мировоззренческим расхождениям с автором произведения, нельзя не отметить некоторую необработанность текста, его сырость что ли. Известно, что повесть при жизни писателя так и не издавалась, возможно, он еще собирался её отшлифовать, но не успел, поэтому получилось так, как получилось...

Помнится, "проходили" мы этот рассказ Толстого в начальной школе. Тогда, в первой половине 70-х учительница нам толком не рассказывала что за война была на Кавказе и кто такие эти "татары". Мы, конечно же, домысливали сами - "татары" воспринимались злыми людьми, живущими где-то на юге, говорящими не по-русски, сверкающими глазами и, чуть что, хватающимися за кинжалы. В нашем сознании они сливались с образами киношных басмачей, фильмы о борьбе с которыми были тогда очень популярны.

Но вот что было не понятно, так это как воюют "татары" из этого рассказа. Вместо того, чтобы уничтожать противника, как это было в фильмах про тех же басмачей или про немцев, эти их специально захватывают, чтобы потом своим же врагам и продать. Детское сознание отказывалось это понимать, а учителя эту тему деликатно опускали, хотя, вспоминая свою учительницу, рискну предположить, что она всё равно не смогла бы ответить на такой вопрос.

Так что мы тогда так и не узнали, что война всех против всех была в течение долгих веков нормой для горских народов Кавказа, более того, она была главным источником сытой и богатой жизни, потому что по-настоящему преуспеть можно было только набегами и грабежами соседей. И когда сюда пришли русские, то разрозненные роды и племена, не объединенные государственностью, боролись не за независимость, а за оружие и добро этих "глюпых урусов", которые сами хотят, чтобы их пограбили.

Но мы этого не знали, поэтому поведение "татар" казалось нам очень странным. Но, как бы там ни было, приняв данную абсурдность, мы слушали учителя. А нам рассказывали о том, что главная идея рассказа - бороться нужно до конца, не сдаваться и тогда все получится. Главный конфликт был между Жилиным и Костылиным, один - борец, другой - слюнтяй.

Правильно, такая идея в рассказе есть, но не будем забывать, что Костылин тоже получил свободу, иным путем, но получил. И тогда на первый план выходит наличие стимула, у Жилина, в отличие от Костылина, был стимул бороться, если бы он не смог бежать, его все-равно не выкупили бы, и рано или поздно, татары прибили бы его, дабы не тратиться на кормежку. Вот этот стимул - желание жить - и давал Жилину силы.

Хотя, нельзя не обратить внимание, что психотипы у двух пленников совершенно разные. Жилин - деятельный оптимист, Костылин - обреченный пессимист. Толстой исходя из этого даже фамилии им подобрал: Жилин - жила, сила, плоть, наполненная кровью; Костылин - кость, костыль, мертвая застывшая форма.

Но, мне кажется, что ключевой образ рассказа - Дина, девочка-горянка. Ведь, как бы не цеплялся за жизнь Жилин, если бы не она, ничего у него не вышло бы. Толстой был не первым в нашей литературе, кто обозначил тему возникновения чувств у представителей враждующих народов. Вспомните гоголевского Андрия. Но там раздел не такой сильный, все же, поляки тоже христиане. А здесь огромный пласт религиозных и культурных разногласий оказался с легкостью преодоленным, когда появилось настоящее чувство. И тот факт, что горяночка совсем юная, даже младше щекспировской Джульетты, только способствует этому преодолению, потому что девочка еще не отягощена беспредельно сковывающим культурным багажом. А настоящее чувство - это всегда самопожертвование, Дина же могла любить гяура и быть спокойной что вот он сидит сейчас в зиндане, плохо ему там, но она ему покушать снесет, посмотрит на него лишний раз. А, помогая ему убежать, она навсегда от него отказывается, это огромная жертва.

Однако, нам, сочувствующим Жилину, ситуация представляется под определенным углом, а, ведь, есть и иная сторона - предательство Дины. Человеку, полюбившему врага, всегда приходится делать выбор между любовью и предательством, и он обречен быть неправым, потому что предательство неминуемо - ему придется предать или своих друзей и соратников, или свою любовь.

Так что положительная Дина ничем не отличается от отрицательного Андрия, которого "сам породил и сам убил" Тарас Бульба. И большая вероятность того, что Динина участь будет сходной с Андриевой, если отец разберется, кто помог урусу бежать. И знание этого только усиливает силу самопожертвования юной горянки ради любимого.