Моя книжная каша
Meki
- 16 163 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Мистер Барнс в этой книге заставил меня составить классификацию зануд и причислить его к занудам пленяющим.
Меня испугало только то, что книга литературоведческая и в ней полно эссе про книги, которые у нас не знают. Например Лорри Мур, Пенелопу Фитцдеральд и Форда Мэдокса Форда ("Конец парада" я знаю только по экранизации с Энн-Мэри Дафф и Бенедиктом Камбербетчем, а "Хороший содлат" вообще не в теме). Очень жаль, что я читала у Форда только эссе про Конрада.
А так как всегда Флобер и Англия, Киплинг и Франция. Эссе на тему переводов "Мадам Бовари" заставило просто вылезть из теплой кровати и вспомнить где и чей перевод у меня. Выяснилось, что у Милдред Мармур в 1964 году Шарль носит подтяжи и румянец у него не хороший и не свежий, а здоровый в единственном числе.
Эссе на тему Себастьяна Шамфора я пропустила до хотя бы выяснения кто такой этот месье. А вот эссе про Оруэлла даже позабавило. Ну, чай я теперь завариваю по-орруэловски.
Порадовало эссе про Джойс Кэрол Оутс и Джона Апдайка, хотя тетралокию про Кролика я не читала, а надо

«Букеровская премия» - своего рода пропуск в высшее общество: книги лауреатов поспешно экранизируют и переводят на разные языки, а сам автор может позволить себе вольности, например, издать книгу в духе «мои любимые писатели». Барнс поступил именно так, его публицистическое «за окном» написано умно и тонко, исключительно для себя, а не чтобы угадать топ-10 любимых публикой авторов. Для русскоязычного читателя здесь и вовсе могут быть незнакомые имена: ту же обладательницу Пулитцеровской премии Эдит Уортон, что жила в эпоху до Второй мировой войны, на русском стали издавать совсем недавно. Малоизвестен и Шамфор, которого боготворил Ницше и читал Пушкин, позволяя Евгению Онегину делать то же самое. Вообще неизвестна Пенелопа Фицджеральд, её единственное издание на русском в разряде букинистических редкостей. Так что – нет, Барнс не применял маркетинговые приёмы для написания книги в угоду публике.
Однако есть и знакомые лица в этом сборнике писателя о писателях. Трудности перевода «Мадам Бовари», соперничество «Хижины дяди Тома» и произведений Вирджинии Вулф, литературная дерзость и также Мишель Уэльбек с грехом отчаяния, - вот темы, которые занимают Барнса. Его эссе выходят за пределы «мне понравилось, потому что...», он копает глубже каждый раз, когда речь идёт о золотоносной жиле, об одном из авторов, что его вдохновляют. Поэтому о Киплинге нам расскажут через Францию; да, не самое очевидное сочетание. Киплинг и Индия — привычно. Киплинг и Англия, Киплинг и Британская империя, Киплинг и Южная Африка, Киплинг и Соединенные Штаты – понятно. Однако Франция, которую он изъездил вдоль и поперёк, о которой так много писал в неопубликованных ещё дневниках, Франция, где он и трёх дней не мог провести инкогнито, - это совсем другое дело. Усаживайтесь поудобнее, вам сейчас всё расскажут. О Хемингуэе и Апдайке, о человеке, спасшем французскую старину, о Трафальгарском пудинге. Получилось сильнее, чем аналогичное у Бегбедера. Не так весело, как у Гениса, зато так по-европейски. Взгляд знаменитого английского автора за окно собственного кабинета. Интересно ведь, кто из писателей высоко котируется на Британских островах?

Эссе на тему литературы от писателей - отдельный вид удовольствия, если вы интересуетесь не только произведениями авторов, но и их мыслями относительно литературы в целом.
Джулиан Барнс, знакомый по стольким произведениям (не только художественным), предстаёт здесь в качестве умелого читателя, вооружённого не просто карандашом для заметок-подстрочниц, а знанием на что смотреть и как. Барнс неискушенный читатель, которого приятно слушать, с которым можно познакомиться не только с книгой, её содержанием, формой, но и с контекстом создания, авторской жизнью и особенностями распространения на литературном рынке.
Мне вспоминался Поляринов и его "Почти два килограмма слов", потому что обе работы (если не членить их на кусочки-эссе) пропитаны любовью к литературе, ценностью текстов, уважением к авторам. Хотелось бы и самой в разговоре о книгах с такой чуткостью, чёткостью, широтой и глубиной говорить о прочитанном.
Если вам не чужды мысли писателей с нашей - читателей - стороны, присмотритесь. Может, и вам понравится)

«В целом, мне кажется, — сказала она своему американскому редактору в 1987 году, — что героями биографических произведений следует делать людей, которые вызывают у тебя уважение и восхищение, а героями художественных произведений — тех, кто, по твоему мнению, глубоко заблуждается».

Лучшая беллетристика редко дает ответы, но исключительно четко формулирует вопросы.

Художественная проза в большей степени, чем любой другой жанр письменного творчества, объясняет жизнь и раздвигает ее границы. Биология, конечно, тоже объясняет жизнь, как и биография, и биохимия, и биофизика, и биомеханика, и биопсихология. Но все эти бионауки уступают биобеллетристике. Романы полнее всего раскрывают правду о жизни: о том, что она собой представляет, как мы ее проживаем, чему она может служить, как мы ею наслаждаемся и как ее ценим, как она рушится и как мы ее теряем. Романы говорят от имени и для пользы разума, сердца, глаз, чресл, кожи; сознательного и подсознательного. Что значит быть личностью, что значит быть частью какого-либо сообщества. Что значит быть одному. Одному, но в то же время с кем-то — вот в чем заключается парадоксальное положение читателя. Наедине с писателем, говорящим в тишине вашего разума.
И еще один парадокс: неважно, жив ли писатель или уже нет. Литература превращает героев, которых никогда не было, в реальных людей, ничем не отличающихся от ваших друзей, оживляет умерших писателей, и они делаются не менее живыми, чем ведущие теленовостей.














Другие издания
