Recits d’un jeune medecin

А как все хорошо начиналось, все в розовых тонах ....

цитаты...

''Но вот мгновение, и кокаин в крови по какому-то таинственному закону, не описанному ни в какой из фармакологий, превращается во что-то новое. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью.''

.........................................

чем глуше, тем лучше. Видеть людей не могу, а здесь я никаких людей не увижу, кроме больных крестьян. Но они ведь ничем не тронут моей раны?

~~~

Морфием не лечат

.........................................

"Шорохов пугаюсь, люди мне ненавистны во время воздержания. Я их боюсь. Во время эйфории я их всех люблю, но предпочитаю одиночество. "

.........................................

"Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? этого нельзя определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чём не мыслит, кроме морфия. Морфия!
Смерть от жажды – райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребённый, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и шевелится, когда языки пламени лижут его ноги…
Смерть – сухая, медленная смерть…

.........................................

Перед тем как написать Бомгарду, все вспоминал. В особенности всплыл вокзал в Москве в ноябре, когда я убегал из Москвы. Какой ужасный вечер. Краденый морфий я впрыскивал в уборной... Это мучение. В двери ломились, голоса гремят, как железные, ругают за то, что я долго занимаю место, и руки прыгают, и прыгает крючок, того и гляди, распахнется дверь...
.........................................

12 ночью.
И опять плак. К чему эта слабость и мерзость ночью.

1918 года 13 февраля на рассвете в Гореловке.
Могу себя поздравить: я без укола уже четырнадцать часов! Четырнадцать! Это немыслимая цифра. Светает мутно и беловато. Сейчас я буду совсем здоров.
По зрелому размышлению: Бомгард не нужен мне, и не нужен никто. Позорно было бы хоть минуту длить свою жизнь. Такую — нет, нельзя. Лекарство у меня под рукой. Как я раньше не догадался?
Ну-с, приступаем. Я никому ничего не должен.

...............

...фильм тоже интересен

.........................................

....естественно в жизни страшнее , но увы, ни замечательная книга, ни хорошо снятый фильм, ни жизнь не учит

.........................................

7
Стрельбу и переворот я пережил еще в лечебнице. — Запись эта фактами не подтверждается, зато сохранились письма из Вязьмы, в которых Булгаковы ясно выражают свое отношение к происходящим событиям. 30 октября 1917 г. Т. Н. Лаппа писала Н. А. Земской: «Милая Надюша, напиши, пожалуйста, немедленно, что делается в Москве. Мы живем в полной неизвестности, вот уже четыре дня ниоткуда не получаем никаких известий. Очень беспокоимся, и состояние ужасное...»
31 декабря того же года Булгаков пишет обстоятельное письмо Н. А. Земской, в котором очень четко излагает свои впечатления о двух происшедших в России революциях. Вот эти строки: «Недавно в поездке в Москву и Саратов мне пришлось все видеть воочию, и больше я не хотел бы видеть.
Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве... Тупые и зверские лица... Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных и запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров, видел газетные листки, где пишут в сущности об одном: о крови, которая льется и на юге, и на западе, и на востоке, и о тюрьмах. Все воочию видел и понял окончательно, что произошло».
Многие беды Булгакова происходили от чрезвычайно простой вещи: он всегда правильно оценивал происходящее. А такие люди в России обречены на неизбежные страдания.

Всего один укол способный привести к гибели. Невозможность остановиться и возможность укрыться от суровой реальности, тоскливых мыслей и депрессии. Не это ли спасение? Поляков слишком сильно хотел забыться, что недооценил опасность морфия. Перешел рубеж, сам этого не заметив. И вместе с ним черту пересекла Анна. Она была с ним до конца, чувствуя вину за то, что Поляков пристрастился к морфию. Но вина ее была не том, что она сделала первый укол, а в ее последующих действиях. Хотя, даже если бы она настояла на своем отказе, Сергей Поляков нашел бы другой способ. Ведь сдаться и забыться проще, чем бороться за свою жизнь и за свое счастье.

Читаю подряд уже которое по счету произведение Булгакова. По моей субъективной оценке «Морфий» менее интересен, чем «Записки юного врача» ввиду того, что это — маленькая, отдельно взятая история, раскрывающая нам бездну трагедии произошедшего, и не оставляющая даже надежды на иные возможные концовки. История ясна и понятна с самого начала до финальной точки, и от этой неотвратимости никуда не скрыться. Перед нами — дневник погибшего врача, погружающий читателя в страшный мир развития зависимости, из которого нет пути назад. 

Язык хорош, отчего отрываться от книги совершенно не хочется — приятный факт для классической литературы. Сюжет простой, короткий, но как это интересно подано! «Записки…» показывают, какова рутина медицины, а вот «Морфий» предлагает читателю обратную сторону медали — что будет, если увлечься сверх всякой меры, ведь врач абсолютно так же не защищен перед действием веществ, даже если с профессиональной точки зрения прекрасно осознает риски.

В который раз убеждаюсь, что истории Булгакова близки большинству и актуальны вне времени: и не обращаешь внимания на то, какой в истории век и город — сюжет цепляет и заставляет сопереживать.