Эволюционная идея в биологии. Исторический обзор эволюционных учений XIX века

Каждый плод должен созреть, прежде чем он падает с ветки и становится съедобным для человека, - столь же справедливо это и для каждой новой идеи. Наибольший успех имеет всегда тот, кто высказывает новое учение, когда для него пришло время, а в момент появления "Философии зоологии" большинство умов было еще не подготовлено к восприятию эволюционной идеи. В этом и кроется главная причина того, что Ламарк в свое время был незаслуженно раскритикован и забыть, тогда как 50 лет спустя теория Дарвина (независимо от ее внутренних преимуществ) имела исключительный и быстрый успех.

Теория Ламарка в первое время после своего появления не имела никакого успеха. Нельзя сказать, чтобы это объяснялось малым знакомством с ней. Напротив, в последующих крупных трудах Кювье, Бэра, Лайеля и других мы находим или непосредственные ссылки на "Философию зоологии" или упоминание о сущности изложенных в ней взглядов, но последние не встречают в общем никакого сочувствия. Вина в этом лежит отчасти и в самой теории Ламарка, ибо, как отмечалось выше, ее основной пункт - относительность понятия вида - был выставлен почти без всяких доказательств, а при известном сомнении в этом вопросе приведенные в конце первой части примеры возможного изменения различных форм благодаря употреблению или неупотреблению органов не могли казаться особенно убедительными.

Дарвин является автором теории подбора, которая и доставила идее эволюции чисто причинное доказательство, Ламарк же есть автор эволюционной теории вообще. Поэтому дарвинизмом следует называть только теорию подбора, а эволюционная теория в ее целом может быть обозначена как ламаркизм, точно так же, как противоположное ей учение о постоянстве видов можно назвать кювьеризмом. Впрочем, последнее понятие как-то не привилось; термин "ламаркизм" употребляется теперь в более узком смысле слова, и лишь термин "дарвинизм"сохранился до сих пор в том совершенно правильном значении, которое ему придавал Геккель.

Эрнст Геккель принадлежит к числу тех людей, которые увлекшись еще в юности каким-нибудь учением, остаются верны ему всю жизнь, строят на нем все свое миросозерцание и посвящают все свои силы проповеди этого учения. Иногда они доводят последнее до его крайних пределов и способствуют подрыву подобной теории,но если последняя достаточно глубока и обширна, то она не находит в людях подобного склада ума наилучших защитников и комментаторов. Подобная роль выпала и на долю Геккеля по отношению к эволюционной теории Дарвина.

Линней, Кювье и целый ряд других крупных ученых старого времени считали, что все систематические единицы, кончая видами, созданы самою природою, так что их отношение друг к другу можно изобразить в виде независимых друг от друга линий. Ламарк, Дарвин и другие сторонники эволюционной идеи считают все организмы происшедшими друг от друга и изображают отношения различных систематических единиц в виде разветвленного дерева; Бэр принимает последнее лишь для нескольких единиц систематики - видов и родов, а ко всем высшим единицам прилагает учение Линнея и Кювье.

Придя к своему учению о метаморфозе растений и животных из одной первичной формы ("перворастения" и "первоживотного"), Гете не мог, конечно не сделаться сторонником эволюционной идеи. И действительно, в его различных произведениях мы можем найти много отдельных мыслей об эволюционном происхождении живых существ. Даже во второй части "Фауста" мы находим эту мысль, выраженную словами Протея:

Понятно, что среди натуралистов того времени натурфилософия с ее туманными построениями и витанием в области чисто отвлеченных понятий не могла иметь особенного успеха. И действительно, наиболее крупные биологи того времени, вроде Кювье, Бэра и других, не могли не относиться к этому направлению довольно отрицательно. Включение в состав своего символа веры многими натурфилософами эволюционной идеи, трактуемой притом в чисто отвлеченной и часто не вполне ясной для них самих форме, не могло пойти на пользу делу распространения последней. Напротив, крайняя туманность всех воззрений, хотя бы Окена на его "органогению", заставляла многих вообще видеть в идее эволюции организмов нечто совершенно чуждое задачам и целям истинной положительной науки. Благодаря этому мы должны, конечно, говоря о Ламарке и его современниках, упомянуть о воззрениях натурфилософов, как упоминали и об Эразме Дарвине, но должы еще раз решительно отметить, что все эти величины, безусловно, несравнимы друг с другом.