Wild: From Lost to Found on the Pacific Crest Trail

– Лось! – вскрикнула я, хотя понимала, что это не лось. В мгновенной панике, охватившей меня, разум мой никак не мог сообразить, что такое я вижу перед собой, и слово «лось» оказалось самым близким названием для этого. – Лось! – завопила я еще отчаяннее, видя, что животное приближается. Я принялась продираться сквозь манзаниту и кустарниковые дубы, окаймлявшие тропу, изо всех сил хватаясь за их корявые ветви, задыхаясь под тяжестью рюкзака.

Попутно мне вспомнилось настоящее название этого животного, и я поняла, что меня вот-вот проткнет рогами техасский длиннорогий бык.

– Лось! – завопила я еще громче, хватаясь за висевший на раме моего рюкзака желтый шнурок, на котором держался «самый громкий в мире» свисток. Я нащупала его, поднесла к губам, закрыла глаза и дунула со всей мочи, и дула до тех пор, пока не пришлось остановиться, чтобы перевести дух.

Когда я открыла глаза, быка уже не было.

Как и кожи на верхней части моего указательного пальца, которую я в припадке безумия содрала о шершавые ветки манзаниты.

Я подползла к рюкзаку по ковру и уселась на корточки прямо перед ним, продела руки в лямки и застегнула ремни поперек груди. Сделала глубокий вдох и начала раскачиваться взад-вперед, чтобы набрать инерцию, пока наконец не рухнула вперед вместе с рюкзаком и не оказалась на четвереньках. Рюкзак больше не прикасался к полу. Он официально стал частью меня. Он по-прежнему казался мне «Фольксвагеном-жуком», только теперь стал «Фольксвагеном», который припарковался у меня на спине. Я постояла так несколько секунд, пытаясь обрести равновесие. Медленно подтянула ступни под себя, одновременно перебирая руками по металлической решетке кондиционера, пока не приняла достаточно вертикальное положение, чтобы из него можно было проделать упражнение по становой тяге. Пока я поднималась, рама рюкзака попискивала. Чудовищный вес испытывал не только мои, но и ее возможности. К тому моменту как мне удалось встать – точнее, сгорбиться в позе, отдаленно напоминающей вертикальное положение, – в руках у меня оказалась дырчатая металлическая панель, которую я, увлекшись процессом, случайно оторвала от кондиционера.

Мне никогда не приходило в голову, что моя мама умрет. Пока она не начала умирать, у меня и мысли такой не было. Она была цельной и несокрушимой, хранительницей моей жизни. Она должна была стать старухой – и по-прежнему продолжать работать в саду. Этот образ был твердо запечатлен у меня в мозгу. Так же, как те воспоминания детства, которые я заставляла ее пересказывать настолько подробно, что запоминала их так, будто они были моими. Она должна была состариться, но оставаться прекрасной, как черно-белая фотография Джоржии О’Киф, которую я как-то послала ей.