Михаил Булгаков. Сочинения. Том 2. О гражданской войне

У нас в России, в стране, несомненно, наиболее отсталой, революция, уже выродилась в пугачёвщину.

Никакой сигнализацией вы не остановите того развала и разложения, которые свили теперь гнездо в душах человеческих.

Когда у нас отдавая отчет говорят, ни слова правды не добьёшься.

Вы толстый и некрасивый.
После таких слов я застрелюсь.

Плюнуть надо на все это. Довольно сентиментальничать. Просентиментальничали свою жизнь. Довольно.

Откуда же взялась эта страшная армия?... Соткалась из морозного тумана в игольчатом синем и сумеречном воздухе... Ах, страшная страна Украина!..Туманно... туманно...

Полы лоснятся, и в декабре, теперь, на столе, в матовой колонной вазе, голубые гортензии и две мрачных и знойных розы, утверждающие красоту и прочность жизни, несмотря на то что на подступах к Городу – коварный враг, который, пожалуй, может разбить снежный, прекрасный Город и осколки покоя растоптать каблуками.

Все же, когда Турбиных и Тальберга не будет на свете, опять зазвучат клавиши, и выйдет к рампе разноцветный Валентин, в ложах будет пахнуть духами, и дома будут играть аккомпанемент женщины, окрашенные светом, потому что «Фауст», как «Саардамский Плотник», – совершенно бессмертен.

- Дур... но мне...

• Дурно женщине.
• Всем, матушка, дурно. Всему народу чрезвычайно плохо.

Предводитель же их был полон настолько важных и значительных мыслей, что даже осунулся и побледнел.