
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Первое, что бросается в глаза, когда открываешь книгу: невероятно поэтичный слог. Автор пишет тягуче, неторопливо обрисовывая каждую метафору, складывая слова в настоящую песню. И это, помимо красоты, является стратегически верным решением — такой стиль как нельзя лучше подходит для неторопливого повествования, а заодно и наглядно демонстрирует сонно-ленивую атмосферу городка, где происходит действие.
Вот этот язык, красивый, ясный, как весеннее солнышко, пожалуй, и является главным достоинством книги. По остальным моментам у меня есть вопросы, и первый связан, скорее всего, с объемом повести. На двух сотнях страничек Карелин поднимает довольно много вопросов. Так сразу и не поймешь, о чем книга: и о вредном старике, которого не любит весь город, и о детских приключениях, и о таланте, о семье, о взрослении... Про все сразу. Наверное, это и называется "книга про жизнь", когда нет определенного сюжета, зато можно найти тысячу и один смысл. А претензия моя, в общем, бесполезная, потому как можно было догадаться о ней заранее: каждый вопрос поднят как-то поверхностно. Здесь не то что открытый финал, а вся книга такая вот неопределенная, размытая, точно акварельные разводы на том самом холсте.
И тем не менее, будь я на десяток лет помладше, мне бы понравилось. Возможно, кое-что открылось бы с другой стороны, а какие-то печальные взрослые темы не задели бы так остро. Поэтому к самому произведению придираться и смысла нет, я всего лишь немножко не попала в настроение.

Первый раз эта книга попала ко мне в руки эдаким истрепанным заморышем, в котором – о ужас! – еще и не хватало нескольких страниц. Чем объяснить ее очарование для меня, тогда еще девочки-подростка? А ведь читала и перечитывала…
… Небольшой старинный городок на берегу речки Ключевки. Дом воеводы с башнями по углам и окнами-бойницами, рыночная площадь, еще со времен купечества именуемая Торговой, монастырь с широкими стенами, сам похожий на крепость... Город, вдруг оказавший в стороне от больших дорог, и потому постепенно дряхлеющий, сохраняя приметы своей старины. И вдруг - сокровища, которые находятся в самых неожиданных местах. Целый мир в зловещем доме с говорящими ступеньками…
И девочка двенадцати лет. Уже не ребенок, но еще далеко не взрослая. Умненькая, тонко чувствующая, а потому особенно ранимая. Вдруг осознавшая, что не все ладно в мире взрослых, окружающих ее. Пытающаяся
в меру своих умений и сил исправить то, что можно исправить, склеить то, что взрослые тщатся разбить. Она ищет свой путь, пусть даже проводником в прекрасный мир будет мрачный старик, художник-«самаука», успевший испортить отношения со всем миром, в том числе и с родными детьми.
Кстати, как же бесподобно Карелин пишет о красках – хоть самой бери в руки кисть!
Или в самом начале:
И все же книга не сулит Тане легких решений и светлого будущего. Здесь только посветлевший краешек неба на картине Черепанова. Еще не солнце, но уже обещание его...

Если бы повествование не ощущалось слишком скомканным (что неудивительно при небольшом объеме произведения и количестве затронутых тем) — она была бы прекрасна. Очень красиво и поэтично описанная глубокая история, не боящаяся поднимать неоднозначные социальные темы, рассказывать про трудности взаимопонимания между людьми... Которая так и не смогла ни один из сюжетов полноценно раскрыть.
Тема творчества? Таня немного поинтересовалась живописью, в первых главах очень метко и точно охарактеризовала игру света и тени — а потом эта тема забылась среди остального. А жаль, потому что именно эти рассуждения читались легко и интересно, ощущались живыми и мотивировали читать дальше.
Взаимоотношения в семье на примере родителей героини? Да, тут есть несколько объяснений полунамеками, есть несколько задушевных разговоров — но потом герои переключаются на другие проблемы. Да и в финале их примирение мне казалось слегка наивно-притянутым — уж очень резко они поменяли взгляд на жизнь.
Взаимоотношения Черепанова с дочерью? Вообще жизнь и наследие художника? Появляются под финал, заменяя собой кульминацию и развязку. Если этот сюжет главный — то непонятно, почему он вводится так поздно и почему финал все равно слегка скомкан. Если этот сюжет второстепенный... То почему за всю повесть героиня больше ни разу в руки кисточку не взяла?
Мне книга показалась скорее фрагментом из большого прописанного романа о взрослении, без внятного финала и с нераскрытием половины тем. Периодически в сюжете всплывают еще герои и друзья Тани, говорят пару фраз, которые к сюжету не относятся никак — и до финала исчезают. Зачем — непонятно. Но печально: уж больно слог красивый.

"Дорога, дорога, - горестно шепнула девочка. - Куда ты?..."
"И если бы не его умение творить из красок совсем похожий на правду мир, будто брал он на кончики кисточек крохотные волокна самой жизни и клал их потом - одно к одному - на холст, если бы не это волшебство, каким владел он, Таня ни за что бы на свете не стала дружить с ним".
"Вот и приходилось ей учиться терпеть да помалкивать, не ведая того, что это тоже наука - терпеть да помалкивать, - и наука не из малых".
"Отец, отец, где ты теперь?..Вот и ты тоже далеко-далеко. Вот и тебя тоже надо вспоминать, прикрыв ладонью глаза".
"Таня, склонившись над ящиком, разгоревшимися глазами разглядывала тюбики с красками - цветастых уродцев, пузатых и тощих, совсем как крошечные человечки. У иных уже не было сил, они были плоские, выжатые, с уроненными на грудь головками. Иные же полнились живыми соками. А были и такие, что еще и вовсе не работали, не растратили ни капельки своих сил. Эти были чистые, сытые, самодовольные. Но Тане больше нравились тюбики со следами жизни. Краска сверкала на них и в них, как кровь, - синяя, зеленая, красная. И все это, вся эта цветастая и будто даже гомонливая толпа смешных человечков была сейчас отдана Тане. Владей! Командуй! Бери в руки и выпускай на волю их живую, сверкающую на солнце силу! Отгороженные от тюбиков с красками, чинно лежали кисточки, кисти, какие-то скребки и лопаточки. Это были Танины солдатики - усатые, бравые, в удивительно пестрых, красивых мундирах. Один такой солдатик откатился к стенке и сам будто сунулся Тане в пальцы. Таня сжала его, высоко подняла над головой и, как это делал Черепанов, глянула поверх мольберта на реку, туда, где жил мир, который надо было ей перенести на холст".
"....и мольберты с накинутыми на них простынями, как мушкетеры в плащах, и полки с книгами, с толстыми, старинными книгами, которые даже страшно взять в руки, такие они мудрые...".
"Человек вообще не может сразу все про себя решить. Дел очень много, а ты один. ... главное - этой найти в жизни свое призвание. ... Призвание - это когда человек находит для себя дело, без которого не может жить".
"Талант, говорит, всегда ищет, прежде чем найти себя".
"Она не знала, что так бывает: куда ни погляди, о чем ни подумай - все пасмурно, тревожно, безысходно. Оказывается, бывает".
"-Жизнь проходит, - сказал Николай Андреевич вслух. - А жизнь-то проходит.
"Тогда ему казалось, что он прав, во всем прав. Он был убежден - надо уезжать. Городок засасывает его. Здесь ему нечего делать... Он был убежден, что едва лишь попадет в большой город, подойдет к большому делу, как все сладится, как все и начнет ему удаваться".
"Но то ли это, чего ты хотел? И еще: а где сейчас твой собственный дом? Где он? Куда подевалось все?".
"Это был родной его дом. И эта улица была родной ему улицей. И этот город был родным ему городом. И все окрест было родным. А сам он, а сам он был ныне заезжим здесь человеком. Всего три года, а сколько перемен...И сколько утрат. Но вот старик живет здесь всю жизнь, а и он здесь чужой, горько чужой. И уже ничего не поправишь, уже поздно что-либо поправить. А тебе?!".

Увиденное нежданно поразило его до оторопи. Затряслась жалко седая голова, судорожно сжались пальцы. Старик подался вперёд, впился глазами в картину, бессвязно что-то забормотал. Николай Андреевич, Таня, Саша тоже уставились на эту картину, столь поразившую, даже потрясшую старика. А картина была тихой, мирной, не тревожной вовсе. На ней был изображён небольшой домик в два этажа, но первый этаж был почти полуподвальный, и домик на два этажа так и не вытягивал.












Другие издания


