Иван Грозный. Полное издание в одном томе

Уже второй в течение последнего месяца автор - обладатель Сталинской Премии. И опять в центре повествования спорная историческая личность. Ранее это был Степан Разин, теперь Иван Грозный - представитель монархии, ставший синонимом страха и одним из основателей централизованного Российского государства. Для советской идеологии Иван Васильевич с одной стороны представитель отжившей формации, а с другой стороны, если подходить диалектически, то для 16 века рановато было строить капитализм, демократию и прочие современные ценности, и не надо мерить современными марками. С учётом того, что Иван Грозный активно участвовал во внешнеполитической деятельности и имел противостояние с Западом, а автор застал революцию, Первую, мировую войну, Вторую Мировую войну, то он не мог не отразить происходившее на его глазах через фильтр времени.

Образ Ивана Васильевича тут меняется от книги к книге. Если у него и появляется  что-то похоже на сумасшествие, то уже в третьей книге, где погибает сын его Иван, хотя и без лишних подробностей. Сейчас версия убийства под вопросов с учётом актуальных научных данных, но при жизни автора посмертная экспертиза ещё не была проведена. Царь здесь, может, и жестокий, но в меру справедливый. В начале романа, где трое холопов сбежало из-под Нижнего Новгорода жаловаться на своего боярина за убийство ведьмы получили плетей, но умеренно за неуважение к господину, под лёгкие репрессии попал и их барин. Иван Васильевич был активным деятелем процессов в том числе в период Избранной Рады, мог молвить мудрое слово и в целом показан человеком образованным. Ближе к концу Иван Васильевич, постарел, осунулся, стал и более жестоким, но не дошёл до полного сумасшествия. Даже с сыном Иваном были хоть какие-то подводки к случившемуся.

Интересен образ его на Западе и в контрасте с Западом. Здесь были рассуждения там о том, что Иван Васильевич ест младенцев, что наши путешественники опровергали. Поражались строгостью английской королевы, Виндзором, как родины английского страха, обезглавленным английским королевам, припомнили герцога Альбу, Варфоломеевскую ночь и прочее. Русские мужики считали, что наш царь мягче. Хотя Лаврентий Павлович... Скуратов работал в подземелье, пытал.

Вообще из Ивана получилась такая своеобразная бета-версия Петра I, не случайно и в конце в эпилоге появляется Петр Алексеевич и рассуждает о том, что продолжил дело Ивана Васильевича, с чем в принципе с автором согласен. В чём-то с поправкой на эпоху вышла схожая картина. После Петра своя "Смута" с Дворцовыми переворотами и по сути с приходом к власти Гольтштейн-Готторпской линии Романовых.

Помимо Ивана Васильевича здесь очень много разных героев. Тут и Иван Шуйский прославившийся обороной Пскова, Годунов, Шуйские, Скопины-Шуйские, Колычевы, Иван Федоров, Андрей Чохов, разные иностранные специалисты руссоагенты и западные релоканты на Руси. И даже тут на 1000+ страниц все не уместились и не все события подробно описаны, но дух эпохи в интерпретации СССР времен ВОВ и после передан. Есть и простые люди, юродивые. Преимущественно здесь позитивное отношение к Ивану Васильевичу, но и негативного хватало. Даже пожалуй больше, чем в современных "непредвзятых" кино- и литературосодержащих продуктах. Есть здесь и Православие и Иван Васильевич как его защитник.

Язык книги современный с некоторыми народными вставками красивыми метафорами, описаниями природы. Здесь нет потоков сознания, но есть наполненные смыслами диалоги, голоса служилых людей, простых людей, которые тоже дают определённую полифоничность.

Определённо ещё бы кого-нибудь почитал из Сталинских лауреатов на тему формирования централизованного Российского государства.

Мда, Сталинская премия - это вам не Нобелевская, за пошлые любовные рассказики, за тенденциозную журналистику да за стишки поэтов-песенников ее не давали.

Роман Костылева - многоплановая реконструкция эпохи. Проделана оглушительно большая работа, и проделана честно. Всему нашлось место, и царскому замыслу, и холопьей тоске. Здесь тебе и вектор истории, и любовные мотивы, и широкий социальный срез, и авантюрные линии, и политическая драма, и семейная трагедия, и частушка, и эпос, всего полно, и все это уложено в общую композицию рукой мастера, который если и выпустил какие ниточки, то разве только парочку, и те пустяковые.

Язык Костылева, по заветам Пушкина и Чехова, скупо выразителен. Никаких глядящих желтыми глазами яиц у него нет, но, не нанизывая чванливые метафоры, он умеет тремя строками воссоздать зримую картину происходящего, пейзаж ли то, патетическая сцена или душевное состояние героя.
Подобная же скромность отличает Костылева и в авторских высказываниях - он лишь незримо присутствует в своем тексте; все, что он хочет сказать, выражается через мысли, чувства и речи персонажей. Если, к примеру, сравнивать "Ивана Грозного" с "Войной и миром", очевиден контраст: незаметно Костылев идет за толпой своих героев, тогда как Толстой всегда владыкой шествует впереди. Впрочем, с другим Толстым сходство налицо - "Иван Грозный" родственен "Петру Первому" в своем творческом методе.

Множество открытий фактических ожидает читателя. Для меня таким стал, например, образ датского корсара Керстена Роде, пришедшего на службу русскому царю. А уж сколько государственных преобразований осуществил Иван Васильевич! Те, кто только про опричнину слышали, были бы ошеломлены.

В "Краткой литературной энциклопедии" пишут, что де "образ Грозного идеализирован, он изображен царем, все дела к-рого подчинены интересам народа... Чрезвычайную жестокость и крайнюю неуравновешенность царя автор оправдывает внешними обстоятельствами" - так это чепуха и неправда. Да, для Костылева Грозный - государственник, а не временщик, царствует он, радея о России, и дела его, не все, конечно, а относящиеся к делам правления, действительно были подчинены интересам России, что в переложении на современный политический язык равносильно интересам народа. И тому, что прав Костылев, таким образом оценивая исторический вклад Ивана Грозного, а не Лунин, автор энциклопедической заметки, свидетелем сама нынешняя Россия, - она, приросшая Сибирью, нерушимым памятником стоит царю.
И вовсе Костылев не оправдывает своего героя. Как раз любой способен бы заметить, как старается он быть объективным. И когда является перед нами постаревший Иоанн в третьем томе, разве не вызывает он ужас - словно тот портрет Дориана Грея, на котором проступили все грехи и преступления хозяина? Вот он, закосневший во власти, старый сладострастник, трусящий своей возрастающей немощи, жалкий в своих надеждах. Но подлинно великий, когда надо принимать тяжелое решение, опытный, понимающий мастер политики. Ну, псих, не без этого, но разве поминать рядом с Грозным французских Людовика Одиннадцатого, Карла Девятого, английских Генриха Восьмого и Марию, любовно прозванную в народе за подвиги Кровавой, испанских Фердинанда, Изабеллу, герцога Альбу, папу Григория Двенадцатого, - разве указывать на них означает "оправдывать внешними обстоятельствами"?
Образ Ивана Четвертого предложен читателю во всей возможной сложности и, что особенно важно, в развитии: мы можем сами решать, казнить его своим судом или миловать, но, право же, любое решение будет выглядеть поверхностным, учитывая многогранность и масштаб изображенной личности, и останется только смиренно отступить, предоставляя грешного властелина милосердию Божьему.