Белая гвардия. Повести и рассказы

О, сколько таких вот псов, как Шарик, бродило раньше по России-матушке и бродит до сих пор. Бедных, несчастных, голодных, побитых, потерянных. Псов с ошпаренными боками, промерзшим нутром, истерзанными душами и ранеными сердцами. Псов, брошенных на произвол судьбы, рыскающих в подворотнях и вынужденных довольствоваться рытьем в помойках и объедками с барского стола.

Когда-то таких вот Шариков называли бобылями, когда-то люмпен-пролетариатом. Сейчас же они зовутся деклассированными элементами, или попросту безработными, попрошайками, иждивенцами, бродягами, сумасшедшими, маргиналами. И если такого голодного, ободранного Шарика поманить обещаниями сытой жизни, в которой у всех Шариков (и не только у Шариков, но и вообще у всех) якобы сразу же и в один миг всего будет поровну и в достаточном количестве, хорошенько и прочненько внедрить в его бедный, больной, слабоумный мозг эту идейку или, проще говоря, провести над ним некий эксперимент, о чем, к слову, он даже и не будет подозревать, то мы сможем понаблюдать за тем, как Шарики постепенно будут превращаться в Полиграфов Полиграфовичей Шариковых.

Однако, не стоит забывать о том, что подобного рода эксперименты чреваты тем, что Шарики, став Полиграфами Полиграфовичами, распустяться до такой степени, что начнут гадить в парадных, пачкать мраморные лестницы, воровать калоши (и не только калоши, а кое-чего и покрупнее), с завидным постоянством заливать за воротник, хамить, грубить, материться, шляться по кабакам, горланить песни под балалайку, а в перерывах этого лихого действа гордо и важно восседать в своих кабинетах, занимая посты начальников каких-нибудь подотделов и все им, конечно же, будет сходить с рук. А где-то рядом неизменно будут суетиться Швондеры, нашептывая им в уши всяческие идиотские лозунги и призывы.

И ведь ясно, как божий день, что Шариковы при покровительстве и поддержке Швондеров становятся до жути опасным народом. Охочие до халявы, они не пощадят ни тех, кто вытащил их из подворотни, ни даже самих Швондеров. Да, собственно, и поделом им - и тем, и другим. Первые не будут впредь устраивать подобных - сомнительного свойства - экспериментов, результатом которых будет выдворение их же самих из своего собственного жилища. Вторые... А что вторые? Швондеры, кажется, не умеют извлекать уроков, так что им просто поделом. Ну а Шариковы продолжат сидеть в своих кабинетах и не покинут их до тех пор, пока экспериментаторы не решатся на очередной эксперимент по созданию других Шариковых. Более стойких, более боевитых и более жизнеспособных.

Только вот бродячие дворовые псы совершенно не виноваты в том, что из них постоянно пытаются сделать Шариковых, и снова и снова превращают их в орудие революций, переворотов и путчей. Псов, как мне кажется, просто нужно кормить сытно, держать в тепле и ни в коем случае не пересаживать в их мозги чужие гипофизы, а в половые органы семенные железы и тогда Шарики будут с преданностью смотреть в глаза, довольно и сыто тявкать на пришедшего гостя и мирно подремывать в своих конурах. Но, кажется, это уже совсем другая история.

Так что, друзья, читайте Булгакова, наслаждайтесь его творчеством и помните - зачастую собачьи сердца бывают гораздо теплее, чем человеческие. И на сей раз это вовсе не метафора.

Я давно собирался написать рецензию на "Собачье сердце", люблю эту повесть и её харизматических героев: Шарикова, профессора Преображенского, Швондера, Борменталя. Поэтому, занес эту книгу в свой список для игры "Несказанные речи", и в результате оказался в ситуации, в которой уже бывал в детстве, тогда у меня появился котёнок, которого я назвал Пушок, а он вырос и оказался Пушкой.

Так и с этой книгой, когда я заносил её в свой список прочитанного, она была повестью "Собачье сердце", а когда пришла пора мне писать рецензию, выяснилось, что это большой сборник, в который входит означенная повесть, но кроме неё там еще 3 другие повести, 1 роман и целых 12 рассказов. За это спасибо неравнодушным редакторам сайта, которые не жалея своего здоровья, наводят порядок в содержании книг, отделяя отдельные издания от сборников.

Но, ведь я взялся писать рецензию именно на это издание, можно, конечно, попросить замену, но можно "продолжить петь гимн, даже если музыка заглохла", в таких ситуациях оказывались наши спортсмены, так чем же я хуже? Поэтому пишу рецензию на сборник, тем более, что все произведения, в него входящие, я в самом деле читал, так что эта книга не случайно находилась в моем списке прочитанного.

Сначала об оценке, я поставил "пять", потому что львиная доля, представленных в сборнике произведений, оценена мною на "5", но была у меня мысль все же снизить оценку на пол-балла именно этому сборнику, но не за качество произведений, принадлежащих перу Михаила Афанасьевича, а за эклектичность составления самого сборника, но тогда оценка относилась бы не к автору, а к редакторам издания, которые умудрились собрать довольно разнокалиберный букет, но у Булгакова все цветы хороши, тем более, что нюхать (читать) их всё равно приходится по одному.

Основу сборника, составляя добрую половину его объема, занимает любимая мною "Белая гвардия". Мне особенно нравятся произведения Булгакова на белогвардейскую тему, кроме романа, это еще пьесы "Дни Турбиных" и "Бег", и очень жаль, что им не нашлось мест под этой обложкой. "Белогвардейщина" Булгакова относится к тому небольшому числу книг, которые меня иногда тянет перечитать, но не потому, что это о белогвардейцах, а потому, что про трагедию людей, очень любящих свою Родину.

Бывает я задаю себе вопрос: что мне нравится больше "Мастер и Маргарита" или "Белая гвардия"? И не нахожу ответа...

Три повести, включенные в сборник, очень разные: трагичная автобиографичная "Морфий", социальная фантастика "Собачье сердце" и "Роковые яйца", "Дьяволиада", в которой начинают пробиваться мистические нотки будущего "Мастера и Маргариты". Признаюсь, что последние две из четырёх повестей, кажутся мне слабее двух первых, которые претендуют на определение "шедевров", к "Роковым яйцам" и "Дьяволиаде" я бы этот термин не относил, но это, разумеется, моё личное мнение.

Что касается рассказов, то те, которые входят в цикл "Записки юного врача", из представленных в сборнике, мне ближе, нежели фантастические рассказы конца 20-х годов, хотя и их я ценю очень высоко и люблю, но первые люблю чуть-чуть больше, ну что тут сделаешь - сердцу не прикажешь.

Вот так я и написал первую для себя рецензию на любимого мною Булгакова, просто до сих пор я обходил его произведения стороной, в страхе где-то в оценках и в анализе сфальшивить, но лиха беда - начало, теперь, когда я перешел Рубикон, мне будет проще и надеюсь в обозримом будущем написать рецензии и на "Собачье сердце", и на "Белую гвардию", и на "МиМ", а еще очень хочется на "Ивана Васильевича" написать.

Белую гвардию давным давно бросили за ненадобностью, уничтожили и забыли, а "Белую гвардию" - нет.

Это история о войне в Киеве, но несмотря на полнейшую разруху, которая царит в Городе, его клозетах и головах, роман создаёт необъяснимое, но ясное ощущение уюта. Это потому, что в ту стальную дружбу, которая окружает семью Турбиных, хочется нырнуть даже под угрозой войны. Писатель смог сделать зимний, охваченный погромами, Киев притягательным местом, ни разу даже не назвав его иначе, чем Город. Только так и только с заглавной буквы. Будто не существует других городов и других дружб. Будто только эти будут существовать вечно.

И нам повезло - до сих пор белогвардейский Киев практически весь на месте. Даже атмосфера подыграла, потому что пока я читал роман, Андреевский спуск пребывал в опустошении (его ремонтировали перед тем, как отдать на произвол Евро-фанов). До сих пор на спуске можно найти дом с квартирой Турбиных - Алексеевский спуск, 13. В доме до сих пор можно поглазеть на кабинет, в котором Михаил Булгаков с Алексеем Турбиным лечили своих любимых сифилитиков. Кстати, не сифилитикам вход воспрещен - в кабинет можно только заглянуть из гостиной. Зато по самой гостиной можно хоть сейчас шагать и хором петь "Боже царя храни", искушая петлюровцев и пугая Василису. Здесь все так же, только лучше, потому что установили еще и кондиционер. Но все-таки это не столько весело, сколько тревожно. Поэтому в гостиной навсегда осталось шесть часов вечера декабря знаменитого 1918 года.

Но счастье есть, потому что вместо всех политических слоганов гражданской войны, вытатуированных Николкой на груди камина, до наших дней отчетливо видна только одна запись: "Лен я взял билет на Аид". Конечно, имеется в виду Аида - любимая опера Булгакова и Преображенского, которая до сих пор ставится в Городе. На неё до сих пор можно взять билеты, что и сделала Лен.

Билеты эти - большой луч света, пробивающегося через тоннель, в котором лежит и умирает эпизодическая мать Турбиных, успевая сказать только: "Дружно...живите". Чтобы последняя буква больше не стиралась из "Аиды" так подло.

На фоне тех эпохальных произведений, что написал Булгаков, "Роковые яйца" выглядят как нечто, не то что второсортное, но как что-то тренировочное что ли, такое ощущение, что гений разминается, может быть, балуется, пробуя свою силу.

Опытному читателю, уже знакомому с романами Герберта Уэллса, сразу бросается в глаза некоторая общность повести Булгакова с романами "Пища богов" и "Война миров". К первому в самой повести есть отсылка, на роман ссылается ассистент Иванов, да и сюжетная линия схожа, там рост увеличивала чудесная пища, здесь - красный солнечный луч. "Войну миров" приходится вспомнить, когда полчища гадов подступают к Москве, только у Уэллса это были инопланетяне. А еще можно вспомнить роман чеха Чапека "Война с саламандрами", предтечей для которого наравне с книгами Уэллса, стала и булгаковская повесть.

Однако, мало кому известно, что у Булгакова и кроме Уэллса были источники, которые могли навести его на мысль о таком сюжете. В годы Гражданской войны в родном для писателя Киеве ходили слухи, что у французов есть мощный фиолетовый луч, которым они победят большевиков. А в 1923 году писатель Волошин прислал Булгакову газетную вырезку, рассказывавшую о том, как в Крымских горах объявился неизвестный гад, и на его уничтожение была отправлена целая рота красноармейцев. А уже через год была готова известная нам повесть.

"Роковые яйца" очень созвучны "Собачьему сердцу", в обоих случаях мы имеем дело с профессорами-энтузиастами своего направления, совершающими глобальные открытия, и не способными контролировать выпущенные ими на волю природные силы. И в обеих повестях исследователи находят пародию на современную писателю советскую власть. Я не хочу спорить с такими аналитиками, тем более, что во многом они правы, но мне кажется, Булгаков был выше привычного им либерального брюзжания, если уж в его произведениях есть критика власти, то любой власти в принципе, не зависимо от её политического содержания. А то, что детали соответствуют совдеповской действительности, так это издержки реализма, которого мастер придерживался даже в своих фантастических и мистических произведениях.

Пересказывать сюжет не стану, кто читал помнит, кто не читал - им же во благо - скажи нет спойлерам!, но в основе завязавшихся событий лежит случайность - посылки с яйцами перепутали, профессору Персикову для опытов прислали яйца кур, а заказанные им яйца крокодилов и страусов отправили в совхоз товарища Рокка (отсюда и название яиц - роковые, хотя и более явного смысла отвергать не стоит).

Далее следует эпических размеров экологическая катастрофа, разыгрывающаяся в СССР на 11 год советской власти. В первой редакции повести гигантские гады захватили Москву, в окончательной их сгубил лютый мороз, ударивший в конце августа. Булгаков спасет Москву от падения, но делает это не за счёт Красной Армии, которая не смогла остановить полчища монстров, а волею Господа Бога, пославшего страшные морозы. Тут просматривается аллюзия на войну 1812 года, когда французов сгубили русские холода. Булгаков мог только предчувствовать, но Всевышний придет на помощь России и в 1941 тоже, снова послав ранние и суровые морозы.

Но, если уж говорить об аллюзиях, нельзя умолчать о той, на которую обратил внимание Борис Соколов, автор Булгаковской энциклопедии. Он считает, что образ профессора Персикова, придумавшего новую технологию, контроль над которой потерял, списан с... Владимира Ильича Ленина. Что заставляет Соколова так думать? Действительно, есть ряд интересных деталей, которые вряд ли могут быть совпалениями; так профессор был лысоват, любил сгибать палец крючком, что-то доказывая, и частенько хитро щурился. Похоже, но не более того. Но... нам известна точная дата рождения профессорв Персикова - 16 апреля 1870 года, очень близко к дню рождения Ленина - 22 апреля того же года, а если мы вспомним, что по старому стилю Ильич родился 10 апреля, то 16 будет ровно посередине двух календарных дат. И еще одна деталь, раз уж мы назвали Ленина любовно Ильичем, Ленин - Владимир Ильич, Персиков - Владимир Ипатьич.

Но, оказывается, ряд аллюзий на этом не истощается, фамилия Персиков пародирует фамилию Абрикосов - это реальный крупный советский паталогоанатом, который бальзамировал тело вождя пролетариата. Право, не знаю, насколько такое совпадение значимо, но внимание на себя оно обращает.

Но красная цензура ничего такого в повести не увидела и она свободно издавалась и продавалась, принеся Булгакову неплохой доход. А вот на Западе её даже восприняли как некую агитацию за социализм, по крайней мере Черчилль в одной из своих речей заявил, "мы не желаем видеть на нашем столе московские крокодиловые яйца". Булгаков хранил вырезку с этой статьей, а слова о крокодиловых яйцах даже подчеркнул.

"Роковые яйца" – ёмкая, яркая и немного абсурдная сатирическая повесть. На её примере в очередной раз можно убедиться – чтобы быть хорошим автором, совершенно не обязательно расписывать километровые простыни, стараясь увеличить количество буковок любым честным или не очень способом, нужно просто уметь писать. И малая форма у Булгакова ничуть не уступает по качеству его общепризнанным крупногабаритным шедеврам.

В центре сюжета – талантливый профессор зоологии Владимир Ипатьевич Персиков, гроза студентов и увлечённый исследователь голых гадов. Абсолютно случайно профессор открывает красный "луч жизни", позволяющий организмам размножаться в геометрической прогрессии. Более того, полученные с помощью луча организмы явно выигрывают в размерах у своих "натуральных" собратьев, но являют собой создания, отличающиеся неконтролируемой агрессией и чрезвычайной злобой.

Не удивительно, что открытие профессора скоро стало достоянием общественности и привлекло к себе заинтересованных лиц. Одним из этих лиц стал заведующий показательного совхоза "Красный луч", Александр Семёнович Рокк. Тут Булгаков делает явный выпад в сторону безграмотности советской власти, стремящейся к достижению результата любым способом. Рокк явно получил свой пост не за заслуги перед сельским хозяйством, поэтому автор особо акцентирует внимание на его недальновидности и отсутствии навыков грамотного руководителя. Решив воспользоваться неопробованным изобретением Персикова, Рокк намеревается моментально увеличить куриное поголовье, пережившее недавний мор. За что он впоследствии и поплатился, так как вместо куриных яиц ему переслали с таможни яйца голых гадов профессора Персикова...

Если "восстание машин" звучит страшно, то "восстание голых гадов" звучит ещё страшнее. И дальше Булгаков предлагает совершенно сюрреалистическую картину гигантских гадов, которые стройными рядами двинулись в сторону столицы.

Писателю сказочно повезло, что цензура того времени увидела в нашествии гадов лишь намёк на интервенцию против Советского Союза. Решив, что это пародия, цензура повесть всё-таки пропустила, чем несказанно порадовала многочисленных читателей.

Роман Булгакова был, наверное, первой попыткой в советской литературе серьезно осмыслить судьбы российской интеллигенции, оказавшейся в горниле Гражданской войны. По глобальности замысла осмысления переломного момента в истории страны "Белую гвардию" иногда сравнивают с толстовской "Войной и миром".

Булгаков взялся показать место, роль и историческую судьбу русской интеллигенции в обжигающем пламени Гражданской войны. Для своего романа он выбрал эпизод войны, имевший место в Киеве в конце 1918 года - крушение Гетманства, поддерживаемого германскими войсками, и приход в Город войск Директории, а другими словами - петлюровцев.

Семья Турбиных, вокруг которой складывается сюжет романа, во многом напоминает семью Булгаковых. Глава семьи - старший брат Алексей, как и автор - врач, правда, он именно военный врач и кадровый офицер. Младший брат Николай у автора тоже был. То, что прототипом Елены Турбиной стала сестра Варвара, написано в каждом анализе романа, а прототипом её мужа Тальберга стал Иван Павлович Воскресенский, которого Булгаков явно недолюбливал. Да и остальные главные герои вполне узнаваемы, так Мышлаевский списан с друга детства автора - Николая Сынгаевского, а Шервинский с другого друга юности - певца-любителя Юрия Гладыревского.

Но это всё косвенные доказательства автобиографичности, есть более весомые. Например, то что фамилия Турбины возникает здесь не случайно, это девичья фамилия бабушки писателя по материнской линии, а все события разворачиваются в доме с конкретным киевским адресом: Андреевский спуск, дом 13 - это и есть дом, в котором в то сложное время обитала семья Булгаковых.

Киев в романе именуется просто Городом, и такой подход делает описываемые события более глобальными, проецируя их не только на конкретный эпизод, но на все годы войны, появляется некоторый элемент мифичности. Мифичность проявляется и в присутствующем в начале романа сравнении революции с метелью, которая лишь нарастает и, кажется, что ей не будет конца. Так и семья дворян-интеллигентов Тубиных и кружок их друзей выглядит группой людей, затерявшихся в метели.

Роман называется "Белая гвардия", но это не та белая гвардия, которая шла в бой под знамёнами Деникина и Врангеля, это гвардия русской интеллигенции, белая она, потому что, конечно же, еще руководствуется идеями монархизма, недаром герои романа поют "Боже царя храни", а еще её белизна, по крайней мере, в моём восприятии, от той самой метели, которая уносит эту гвардию в неизвестность гражданской войны.

Следует отметить, что народа как такового в романе нет, этим, безусловно, "Гвардия"отличается от книги Толстого. Народная тема присутствует опосредованно через разговоры о судьбах страны и нации, которые ведут герои романа, так звучит мысль о враждебности крестьянства к белому движению, и об отстраненности от белых идей городского мещанства. Но логика приводит автора и героев романа к тому, что народ сам решит судьбу страны, поддержав ту силу, которая в большей степени выражает его интересы. Поэтому и концовка у романа - приход Красной Армии в Город.

Учитывая специфику Города, он все же не Москва, не Царицын, а Киев, то присутствует в романе и тема независимой Украины. Булгаков откровенно иронизирует над этой темой, высмеивается гетманство Скоропадского, официальные чины которого переживают ту же проблему, что и нынешние представители украинской администрации - незнание украинского языка. Опереточность гетманской незалежности сменяется злобной яростью националистически настроенных петлюровцев. Явление последних в Городе начинается с убийства еврея, бегство их из Города заканчивается убийством другого еврея. Эти убитые евреи, конечно же, свидетельства петлюровского антисемитизма, но в системе образов романа эти смерти следует понимать шире - это общая характеристика националистического режима, неприемлемого в русском тогда еще по сути своей городе. Кстати, эпизод с убийством еврея у Цепного моста в ночь на 3 февраля, не придуман писателем, Булгаков в ту ночь в самом деле стал свидетелем этого убийства.

В целом Булгаков справился с главной задачей, которую он ставил перед собой, работая над романом, формулируя её в письме Правительству от 28.03.1930 следующим образом: "изображение русской интеллигенции, как лучшего слоя в нашей стране" и "стать бесстрастно над красными и белыми". По второму тезису рядом с "Белой гвардией" можно поставить шолоховский "Тихий Дон", а вот по первому роман Булгакова остаётся в нашей литературе единственным, если, конечно, не считать, написанную по роману пьесу "Дни Турбиных".

Запоминающийся своим трагизмом рассказ, открывающий цикл "Записки юного врача". Сам цикл считается отчасти автобиографичным, ведь в нем рассказывается о молодом враче, работающем в сельской земской больнице на сломе эпох. Где-то там - в столицах - гремят революции, решается судьба мира, а здесь, в глуши, живут и работают люди, болеют, выздоравливают и умирают, все идет своим чередом, как и десятки лет до того. Сам Булгаков как раз с 1916 по 1918 годы, то самое время смены эпох, работал земским врачом в деревенской больнице в Смоленской губернии, а затем в Вязьме - уездном городке той же губернии.

Впечатления от встреч с людьми, от глубокого освоения профессии врача, легли в основу рассказов, составивших "медицинский" сборник. "Полотенце с петухом" посвящен самому трудному и в то же время сакральному моменту - вхождению в профессию. В институтах и техникумах, как правило, на первом курсе есть такой предмет - "Введение в профессию", но сколько не читай подобных спецкурсов, сколько не вводи в профессию, момент первого выступления в качестве профессионала представляет серьезную часто труднопреодолимую преграду. Этому преодолению самого себя и посвящен рассказ Булгакова.

Для меня особый интерес в рассказе представляют два аспекта: время и пресловутый петух. Время у нас указано точно - 2 часа дня 17 сентября 1917 года. До потрясшего основы бывшей империи Октябрьского переворота оставалось чуть больше месяца. Это то, о чем я говорил чуть выше - простые человеческие дела творятся на грозном фоне исторических событий, но эпохальность отступает перед скромной повседневностью с её проблемами и заботами.

Петух же кажется мне здесь фигурой совершенно не случайной, а прямо таки ключевой. Для начала давайте вспомним, каков был первый ужин юного доктора в Мурьине - супруга сторожа Егорыча ,востроносая Аксинья, зарубила в честь нового врача петуха. Затем петух появляется снова, но уже в вышитом виде, на полотенце, которое дарит спасителю одноногая красавица.

Был в древнегреческом пантеоне бог врачевания Асклепий, его латинизированное имя - Эскулап - стало для медиков священным, и они, как язычники, до сих пор приносят ему клятву. На самом деле в этом акте уже нет ничего от язычества, это своеобразная профессиональная инициация, позволяющая ощутить момент вступления в великое медицинское братство. Так вот у каждого греческого бога было свое жертвенное животное, которое данный бог предпочитал более других. Жертвенным животным Асклепия считался петух. Его приносили в жертву, и прося выздоровления, и благодаря за него.

Так что зарубленный Аксиньей петушок вполне может считаться принесенной Асклепию жертвой в начале профессионального пути молодого врача, он должен был обрести покровительство небожителя. И последовавшие за этим события вполне укладываются в такую концепцию. Начинающий врач спасает девушку с раздробленной в мялке ногой, но это спасение случается не потому что, а, скорее, вопреки; над операционным столом витает дух судьбы, управляемый богом-покровителем. Девушка должна была умереть от потери крови, в этом не сомневался ни сам преобразившийся в хирурга врач, ни его ассистенты, и все же этого не случилось - жертва петуха была принята благосклонным богом и человеческая жертва не потребовалась - врач состоялся.

И наградой ему стал вышитый петух, ведь кроме роли жертвы, тот же петух символизирует у Асклепия гонорар врачу. Ясно, что молодой земский врач не гонится за богатством, на ком богатеть в нищей деревне в такое трудное время, для него гораздо важнее профессиональное признание, и потому он и отказывается сначала от полотенца с петухом, что считает его именно гонораром, но бывают случаи, когда самые бескорыстные врачи не могут отвергнуть приношений вылеченных пациентов.

Кстати, пациентка так и осталась безымянной одноногой красавицей, как, впрочем без имени прошелся по страницам рассказа и её отец. Это говорит о том, что главное в рассказе именно рождение врача, при котором совсем не важны имена пациентов, зато важно имя предшественника, который так и не появился, но имя его повторялось неоднократно - Леопольд Леопольдович.

Второй по порядку рассказ в раннем сборнике Михаила Булгакова "Записки юного врача". Главный герой уже несколько обжился в своей деревенской больнице и ощущение новизны происходящего, которым был наполнен рассказ "Полотенце с петухом", отступает перед монотонностью хаотично складывающейся повседневности. Суть обозначившегося образа жизни составляет практически каторжная работа - молодому доктору, который себе на голову завоевал солидный авторитет у местных жителей, приходится принимать по сотне больных в день, времени кроме как на поесть и поспать у него совсем не остается.

И вдруг случается самая настоящая вьюга, до больницы добрались только два человека, и у доктора выдается незапланированный выходной. Наконец-то он устраивает "банный" день и принимает ванну. Но недолго музыка играла, сработал закон подлости - в соседней деревне происходит трагический случай, и за доктором присылают лошадей. Деваться некуда - надо ехать к больной.

Булгаков показывает эту неизбежную борьбу внутри человека, призванного нести службу во благо других. Доктору неохота никуда ехать, но долг оказывается выше - расслабляющая ванна оставлена и вот он уже несется в саночках сквозь метель и сгущающуюся тьму наступающего вечера.

Увы, на этот раз спасти больную не удалось - травма оказалась, как говорится, не совместимой с жизнью. Это, кстати, единственный рассказ в цикле, в котором герой-доктор терпит профессиональное фиаско, хотя у него и шансов-то тут не было. Но всё равно настроение испорчено, пессимистические мысли одолевают.

И вот тут намечается некоторая параллель с повестью Льва Толстого "Хозяин и работник". Доктора, как и купца из толстовской повести, упрашивают остаться на ночь, но он хочет вырваться из этого места, которое так депрессивно на него действует. Возница тоже, как и у Толстого, ехать не хочет, но вынужден уступить "господскому" желанию. И ситуация повторяется - путники сбиваются с пути.

А потом за ними увязались волки, вот тут-то доктор и вспомнил ту самую повесть Толстого, представил, что всё может закончиться так же, как и там, и это заставило его почувствовать злобу по отношению к яснополянскому писателю.

Но в отличие от толстовских героев, доктор и его пожарник-возница не вступают друг с другом в конфликт, а объединяют усилия, дело доходит до стрельбы в преследующих их хищников. Кажется, что и здесь произойдет трагедия, но, как награда за отчаянные усилия победить и выжить, перед ними неожиданно выплывает из тьмы смешанной со снегом больничный фонарь - приехали!

На первый взгляд рассказ - зарисовка о докторских буднях, но есть в нём и некое философское содержание: одно и то же событие, в рассказе это вьюга, несет в себе и позитивные, и негативные аспекты, всё зависит от дополнительных условий. При одних вьюга могла подарить доктору самый приятный день за многие месяцы, при других - могла стоить ему жизни...

В этот раз проблема, которую поднимает Булгаков касается не столько его самого, как в предыдущих рассказах цикла, сколько состояния здоровья нации, страдающей от нищеты и войны. Автор заостряет внимание на жутком распространении венерических болезней в русской деревне, а в целом, и во всем российском обществе.

Сифилис тогда зверствовал по всему миру, болели им не только в Российской империи. Почитайте романы о первой мировой, хотя бы самые известные - Хемингуэя, Ремарка или Гашека. Везде война, везде смерть, везде горе, и везде сифилис. Но это такое верхоглядство, нам легко сейчас обобщать и анализировать, а Булгаков в своей земской больнице был вынужден ужаснуться масштабам заболевания и той самой "тьмы египетской", которая господствовала в мало образованной деревенской среде. Люди просто не понимали всего трагизма того, что с ними происходило, не осознавая что значит, появившаяся на теле сыпь, поэтично названная автором "звездной".

1917 год, когда происходят описываемые события, с фронта хлынула волна солдат, большинство из которых везли домой, ждущим их женам и подругам, ту самую звёздную сыпь, с которой потом и солдаты, и их жены, приходили к "юному врачу".

Масштаб заражения можно оценить по следующему факту: Булгаков, выпускаясь из университета, по сведениям Бориса Соколова - автора "Булгаковской энциклопедии", планировал специализироваться по детским болезням, говоря сегодняшним языком - видел себя педиатром. Но тот опыт по лечению венерологических болезней, который обрушился на него в земской больнице, сделал из него настоящего венеролога. Булгаков ведь не только лечил, он хлопотал об открытии венерологических пунктов в уезде, о принятии профилактических мер.

В результате, когда в 1918 году он вернулся в Киев, то начал в этом городе врачебную практику уже именно как венеролог. С одной стороны, был наработан серьезный опыт в этом направлении, с другой - это была крайне востребованная специализация, потому что сифилис продолжал во всю свирепствовать. Это, наравне с тифом, будет главный фронт молодой советской медицины, но Булгаков к этому времени уже полностью уйдет в литературу, он уже сделал всё, что смог в борьбе с венерологической катастрофой.

Наверное, самый экзистенциальный рассказ из всего цикла, по большому счету он целиком и полностью о внутреннем мире, вертящемся в голове молодого врача, оказавшегося в замкнутом, для него новом и мало знакомом мире русской деревни и земской больницы.

А главный лейтмотив повествования - неуверенность в себе молодого врача, проходящего, и вполне успешно, непростой путь профессионального становления. Путь он проходит, как я уже написал, вполне успешно, но это не мешает ему рефлексировать, что называется, по полной. Это нормально для образованного человека, особенно, для русского интеллигента.

Профессиональный быт, полная загруженность, оборачивающаяся дикой усталостью, непрекращающаяся борьба со стрессом - угрожают его самоуважению, под ударом оказывается самоорганизация - молодой врач перестает в должной мере следить за собой, перестав регулярно бриться. И сам же от этого страдает, ощущая свою некоторую ущербность. В то же время, он себя оправдывает, припоминая историю об одном англичанине, который, оказавшись на необитаемом острове, регулярно брился, как и подобает джентльмену, но все равно поехал рассудком, открыв стрельбу по тем, кто прибыл его спасать.

Всё это, как мне показалось, было своего рода прелюдией к простой мысли, что в подобной обстановке неизбежно нарастание хаоса, а хаос рано или поздно приводит к фатальным ошибкам. Что, в принципе, и происходит в рассказе, где герой, прототипом которого выступает сам автор, чуть было не совершает эту глобальную ошибку. Молодой эскулап не разобрался в ситуации, но, слава Богу, все обошлось. В этом случае решающее слово осталось за мамой больного ребенка, которая не дала воплотить в жизнь решение медика, и, в кои-то веки, оказалась права. Хотя, на первый взгляд, её поведение выглядело такой же "тьмой египетской", как и в соответствующем названию рассказе.

С глазом у мальчика всё обошлось, а вот "юный врач" сделал из случившегося самый правильный вывод: в своих ошибках ты всегда виноват только сам, а чтобы не ошибаться, или, хотя бы, свести риск ошибок к минимуму, "нужно покорно учиться" - это последние слова рассказа. И надо полагать, что с такой философией этот врач не скатится в жерло беспросветного хаоса, пожирающего мечты, чаяния, желания и цели жизни.