The Fault in Our Stars

-Думаю, они все мертвы. Но я бы не сказала, что у нацистов монополия творить зло.
-Точно, - сказал он. - Вот чем мы должны заняться, Хейзел Грейс: собрать команду и стать парой калечных виджиланте1, с ревом проносящихся по миру, исправляя несправедливость, защищая слабых, избавляя людей от опасности.
И хотя это была его мечта, не моя, я приняла ее. Он ведь потворствовал моему желанию.
-Наше бесстрашие будет нашим секретным оружием,-сказала я.
-Рассказы о наших подвигах будут жить, пока будет звучать человеческий голос, - сказал он.
-И даже после, когда роботы воскрешат в памяти абсурдность человеческой жертвенности и сострадания, они вспомнят нас.
-Они будут механически смеяться над нашей бравой недальновидностью, - сказал он. - Но что-то в их железных сердцах будет стремиться жить и умереть, как мы: героями.
-Август Уотерс, - сказала я, глядя на него и думая, что нельзя целоваться в Доме Анны Франк, а потом думая, что Анна Франк, конечно же, целовалась с кем-нибудь в Доме Анны Франк, и что, возможно, больше всего ей бы хотелось, чтобы ее дом стал местом, где молодые и неизлечимо разбитые сердца утопают в любви.

Мы лежали на спине, все было скрыто покрывалом, и через мгновение я дотянулась до его бедра и позволила своей руке проложить путь до культи, где была толстая кожа в шрамах. Секунду я подержалась за край. Он вздрогнул.
- Больно? - спросила я.
- Нет, - сказал он.
Он перевернулся на бок и поцеловал меня.
- Ты такой классный, - сказала я, все еще держа руку на его ноге.
- Я начинаю думать, что у тебя фетиш - ампутированные конечности, - ответил он, все еще целуя меня. Я рассмеялась.
- Мой фетиш - Август Уотерс, - объяснила я.

-Знаешь, - сказал он через какое-то время, - это ребячество, но я всегда думал, что мой некролог напечатают в газетах, что у меня будет история, которую
стоит рассказать. У меня всегда было тайное подозрение, что я особенный.
-Так и есть, - сказала я.
-Ты знаешь, что я имею в виду, - сказал он.
Я и вправду знала, что он имеет в виду. Я просто не хотела с этим соглашаться.
Мне все равно, если Нью-Йорк Таймс напишет для меня некролог. Я хочу, чтобы ты его написал, - сказала я ему. - Говоришь, ты не особенный, потому что мир не знает о тебе, но для меня это оскорбление. Я знаю о тебе.

-Хейзел, - сказала она, - мы с папой считаем, что мы едва ли видим тебя последнее время.
-Особенно те из нас, кто работает всю неделю, - сказал папа.
-Я нужна ему, - сказала я, наконец отключив БИПАП самостоятельно.
-Нам ты тоже нужна, детка, - сказал папа. Он взял меня за руку, будто я была двухлетним ребенком, готовым рвануть на улицу, и крепко обхватил запястье.
-Ну, так подхвати неизлечимую болезнь, пап, и я буду больше оставаться дома.
(...)

-Ты не можешь выйти из дома без разрешения.
-Господи, папа. Он хотел, что я написала для него прощальную речь, понимаешь? Я буду дома каждый. Чертов. Вечер. Начиная с сегодняшнего дня, ладно? - Это наконец их заткнуло.