
Азбука-классика (pocket-book)
petitechatte
- 2 451 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Вряд ли кто-то узнает что-то новое о русском менталитете, прочитав "Русскую идею" Бердяева, кроме, конечно, исторического отсутствия у русского духа имперских амбиций. В остальном же книга и не призвана открывать кому-то глаза. Здесь должным образом собрана и систематизирована информация о российских мыслителях, когда-либо болевших за судьбу своего народа, определенным образом его идентифицируя и предлагая свои способы каких-либо изменений... Труд проделан автором огромный, оценки деятелей блещут своею субъективностью, но конкретно мне точка зрения Бердяева близка, потому от книги я получил реальное удовольствие.
Чем больше всего удивляет сам Бердяев - этому человеку не нужно отстраивать никаких структуры для сравнения, даже мысленно, он оперирует каким-то всепроникающим чувством, которое может и не логично, но производит впечатление. При этом он не забывает оценивать всех и каждого с точки зрения человеческой совести и мир российской словесности очень скоро окрашивается в бердяевские краски. Почему словесности? Собственно, действительно, сборник у Бердяева получился в какой-то большей мере о литераторах, этому вопросу писатель посвятил отдельный семинар, объясняя форму российской философии, которая менее социальна, нежели западная, а потому у нас не было таковых нахлебников на зарплате, которых величали "философы", не было эпохи ренессанса.
Как я это понимаю, Россия никогда не жировала до такой степени, чтобы позволить себе культурное свинство, оплатить неких признанных жрецов, чтобы они при этом еще начинали трепать судьбу великой страны. Игра в бисер у нас всегда велась за незамедлительный наличный расчет. Был некий период, зовущийся "русским ренессансом" (серебряный век), но его представители были однообразными и однообразно упоротыми, их Бердяев в присущей ему джентльменской манере называет "поклонялись не только Богу, но и Дионису". Кому-то, впрочем, они, безусловно, все, как на подбор, нравятся. Что еще раз подтверждает тот факт, что все они в основном похожи. И не нужно уповать на собственную тягу к разнообразию.
Именно потому наши философы напрямую связаны с литературной деятельностью. Один мой знакомый, например, в настоящий момент защищает диссертацию на философском факультете на тему сравнения Толстого и Достоевского. В России не было философов, которые бы более характерно выразили русский дух. Таким образом, русская идея у нас с полным набором мыслей о религии, самоидентификации и без людей, которые открыто называли себя философами. Мне кажется, что именно это и связано напрямую с особенностями национального характера, у нас никогда не любили дармоедов-умников, которые целыми днями ходят из угля в угол в своих туниках, а при этом не занимаются ничем полезным. Мы предпочитаем их попроще и обличенных должной степенью власти.
"Русская идея" рассматривает полный набор деятелей, преимущественно 19 века, частично обращаясь в век 18-й, к Радищеву, и заканчивая веком 20-м, самим Бердяевым. Мысль о менталитете отслежена Бердяевым исторически, он даже предлагает некую связь, в которую, впрочем, я не поверил, ибо придерживаюсь здесь мнения Льва Толстого - не люди выдвигаются в определенное время, а время выдвигает определенных людей. Также, Бердяев немного задалбливает своей манерой сравнивать людей в выводах, это выглядит надуманным и порою не так и важно. Другое дело, что надумано, конечно, у него абсолютно все, но в ходе повествования это совершенно незаметно. Текст производит впечатление максимально объективного.
Терминологически произведение мне показалось довольно простым, это хорошее свойство автора, который использует специальные слова только в тех случаях, когда избежать их уже невозможно, но, к сожалению, книга требует какого-то общего представления о русской литературе 19 века. В противном случае имена Писемского, Чернышевского, Льва Шестова покажутся только именами. Не считая самого себя вовсе не подготовленным в данной области, и я периодически натыкался на людей, которых никогда не читал. Да и одного чтения, определенно, мало. Скажем, ну, знал я Чернышевского в школе, но ничего кроме какой-то идеализированности и общей скучности оттуда не вынес.
В любом случае, большое спасибо Николаю Бердяеву за его труд, сам бы я никогда в подобном ключе русскую литературу оценить не смог. Произведение, как я понимаю, хотя бы в части последней главы, где делаются выводы о природе большевизма, было запрещено при советской власти, да и, насколько я помню сам начало девяностых, когда все бросились читать Бердяева, сам автор не был в чести после революции. Это делает образ автора еще более притягательным.
Рекомендую всем, кто хочет систематизировать свои представления о русской мысли 19 века, всем, кого данный вопрос особо интересует, всем, кто любит Бердяева. Книга написана широко, необъятно охватывает историю, философию, литературу и психологию. Автор - несомненный монстр, способный делать выводы о глобальном, проникший абсолютно везде и постучавшийся во все двери.

Пытаюсь вникнуть в новую идеологию современного государства Российского. Ориентируюсь на тех, на кого ссылается читает действующий Президент РФ. По большей части собраны идеи разных российский мыслителей, писателей. По вершкам что-то сказано, но по мне не достаточно. Староверы, например, оказались, прогрессивными. В чём? Так и не понял. И далее по всем. Внезапно оказалось, что в России не существовало сложившейся буржуазии до революции. Такое ощущение, что прочитал агитку от современных охранителей либо левых, скатившихся в охранительство, которые утверждают, что олигархов нет, капитала нет. Хотя понятно откуда ноги растут.
В чём же особая русскость? Самое правильное христианство - православие. В принципе это всё повторяется в учении Ивана Ильина и транслируется в современной государственной пропаганде. Почему-то сложилось чувство, как вопрос у нового русского к Татарскому из "Generation П" о русской идее. В итоге на вопрос не пришлось давать конечный ответ в связи с отрицательным выживанием нового русского.
В целом я не отрицаю русскую культуру и осмысление в её рамках разных мировоззренческих проблем. Есть определённые особенности экономического развития. Просто, что автор хочет этим сказать. У нас русских есть идеологический карт-бланш над другими народами?

Сквозь труды этого патриарха русской философии я продирался без малого полтора года. Иногда было почти интересно, но по большей части я недоумевал зачем купил эту книгу. Если попробовать резюмировать идеи автора (неблагодарное, конечно, занятие), то получится что-то вроде: славяне и русские в частности - совершенно особый народ (-ы), которому (-ым) суждено вдохнуть в современное существование новый смысл и направить западную цивилизацию. Русские - противоречивый народ, славящийся своими крайностями. Он должен принести миру новое понимание христианства.
Как видно, идеи не сказать, чтоб очень новые. Достоевский говорил о чём-то подобном. Казалось бы, можно прочесть один раз, повысить самооценку и захлопнуть книгу, никогда более не возвращаясь к Бердяеву и только изредка его поминая добрым словом. Но тут начинаются детали. Оказывается, Бердяеву не нравятся ни капитализм, ни коммунизм, ни домократия, ни тоталитаризм. Нравится ему некая абстрактная свобода, которя внутри человека и не детерменирована внешним миром (или как-то так). И такую свободу может дать только религия, точнее: только христианство. Прочитав этот пассаж, я подумал:"И этот человек считается величайшим русским философом!"
С такой постановкой вопроса я в корне не согласен. Нет, конечно, позиция Николая Александровича имеет право на существование, её даже можно назвать интересной, но меня от подобного благолепия увольте.
Я хочу видеть свою страну великой и счастливой. И возгласы типа "Россия не создана для демократии" никак этому не помогают. И уж конечно я хочу её видеть светской - насчёт религии мне ближе позиция Зигмунда Фрейда (статья "Будущее одной Иллюзии").

Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной. В душе русского народа есть такая же необъятность, безгранность, устремленность в бесконечность как и в русской равнине. Поэтому русскому народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У русского народа была огромная сила стихий и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он. не знал меры и легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все гораздо более детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к бесконечности и не желающего знать распределения по категориям. В России не было резких социальных граней, не было выраженных классов. Россия никогда не была в, западном смысле страной аристократической, как не стала буржуазной. Два противоположных начала легли в основу формаций русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм; вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт. Но никогда русское царство не было буржуазным, и определении характера русского народа и его призвания необходимо делать выбор, который я назову выбором эсхатологическим по конечной цели. Поэтому неизбежен также выбор века, как наиболее характеризующего русскую идею и русское призвание. Таким веком я буду считать XIX в., век мысли и слова и, вместе с тем, век острого раскола, столь для России, характерного, как внутреннего освобождения и напряжённых духовных и социальных исканий.

Теме оправдания культуры принадлежало в русском сознании большее место, чем в сознании западном. Люди Запада редко сомневались в оправданности культуры. Они почитали себя наследниками средиземноморской греко-римской культуры и были уверены в священности ее традиций. Вместе с тем эта культура представлялась им универсальной и единственной, весь же остальной мир варварским. Это было особенно остро у французов. Правда, Ж.-Ж. Руссо усомнился в благе цивилизации (это слово французы предпочитают слову «культура»). Но то было явление исключительное, почти скандальное, и вопрос ставился иначе, чем у русских. Мы увидим разницу с Л. Толстым. У русских нет культуропоклонства, так свойственного западным людям. Достоевский сказал: все мы нигилисты. Я бы сказал: мы, русские, апокалиптики или нигилисты. Мы апокалиптики или нигилисты потому, что устремлены к концу и плохо понимаем ступенность исторического процесса, враждебны чистой форме. Это и имел в виду Шпенглер, когда сказал, что Россия есть апокалиптический бунт против античности, т. е. против совершенной формы, совершенной культуры. Но совершенно ошибочно мнение о. Г. Флоровского, что русский нигилизм был антиисторическим утопизмом. Нигилизм принадлежит русской исторической судьбе, как принадлежит и революции. Нельзя признавать историческим лишь то, что нравится консервативным вкусам. Бунт есть также историческое явление, один из путей осуществления исторической судьбы. Русский не может осуществлять своей исторической судьбы без бунта, таков уж этот народ. Нигилизм типически русское явление, и он родился на духовной почве православия, в нем есть переживание сильного элемента православной аскезы. Православие, и особенно русское православие, не имеет своего оправдания культуры, в нем был нигилистический элемент в отношении ко всему, что творит человек в этом мире. Католичество усвоило себе античный гуманизм. В православии сильнее всего была выражена эсхатологическая сторона христианства. И в русском нигилизме можно различать аскетические и эсхатологические элементы. Русский народ есть народ конца, а не середины исторического процесса Гуманистическая же культура принадлежит середине исторического процесса. Русская литература XIX в., которая в общем словоупотреблении была самым большим проявлением русской культуры, не была культурой в западном классическом смысле слова, и она всегда переходила за пределы культуры. Великие русские писатели чувствовали конфликт между совершенной культурой и совершенной жизнью, и они стремились к совершенной, преображенной жизни. Они сознавали, хотя и не всегда удачно выражали это, что русская идея не есть идея культуры. Гоголь, Толстой, Достоевский в этом отношении очень показательны.

Интеллигенция была поставлена в трагическое положение между империей и народом. Она восстала против империи во имя народа. Россия к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным правом, с самодержавным царем во главе, власть которого опиралась не только на военную силу, но также и на религиозные верования народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной царя от народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим культурным слоем, который легко мог быть разорван и раздавлен. Интеллигенция и была раздавлена между двумя силами — силой царской власти и силой народной стихии. Народная стихия представлялась интеллигенции таинственной силой. Она противополагала себя народу, чувствовала свою вину перед народом и хотела служить народу. Тема "интеллигенция и народ" чисто русская тема, мало понятная Западу. Во вторую половину века интеллигенции, настроенной революционно, пришлось вести почти героическое существование, и это страшно спутало ее сознание, отвернуло ее сознание от многих сторон творческой жизни человека, сделало ее более бедной. Народ безмолвствовал и ждал часа, когда он скажет свое слово. Когда этот час настал, то он оказался гонением на интеллигенцию со стороны революции, которую она почти целое столетие готовила.












Другие издания


