
Антиутопии
digi
- 231 книга

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Данную рецензию хотелось бы написать в ретроспективном стиле а-ля фильм Гаспара Ноэ "Необратимость" с Моникой Беллуччи или же в стиле "Вечное сияние чистого разума" Мишеля Гондри.
Несмотря на очевидную литературную шалость и гротеск Бёрджесса, в этом романе есть и тема насилия и "сияния разума", забвения, за которым, теряя своё "я", прячутся герои.
Итак, начнём...
Круизный корабль рассекает ночь воды и отражённые в ней звёзды.
В одной из женских кают, мечется странный мужчина, то зарываясь мысленно лицом в нежно отодвинутый ящик с женским бельём, то прячась в "волшебный шкаф" с прелестными платьями, похожими на маски, которые женское тело, словно милое лицо ангела, надевает на себя, скрывая себя, оставляя нам лишь карий посверк глаз, загорелых плеч и тёплую улыбку волос, когда она отворачивается, взвихряя их перед мужчиной.
Находясь в тёплом, улыбчивом сумраке шкафа, с бесконечно милыми призраками аромата женщины, мужчина целует край женского платья..
Кто этот мужчина? Фетишист? Маньяк? Нет.
Давайте перемотаем чуточку назад :
Совсем молоденькая девушка лежит посреди своей каюты, с мольбою глядя на шкаф.
Над нею, зловеще пыхтя, склонился раскрасневшийся советский милиционер, срывая с себя одежду, расстёгивая жадными, мерзкими руками её словно бы впавшее в обморок платье...
Упс... я кажется не туда "перемотал".
Вот, некий Хильер, очаровательный шпион, носящий сотни масок, уже почти забывший, кто он на самом деле, мечтающий о тихом домике на берегу озера где-нибудь в пасторальной Ирландии, с милой женщиной возле него на скамейке, тепло положившей свою головку ему на плечо... они перелистывают что-то из Перси Шелли ( Бёрджесс оказался любителем поэзии Шелли, что автоматически сделало нового для меня автора - другом), смотря на заходящее солнце.
Солнце заходит над кораблём. Сердце заходится у юной Клары, в которую влюблён наш шпион.
Ей - всего 16 лет. Она полна мечтаний и планов на жизнь, путешествуя с младшим проказливым братом ( если бы у Лолиты Гейз был брат, то это был бы именно он), похотливой мачехой и отцом - хлебным магнатом, - в Россию.
Клара, прижавшись к груди Хильера, со слезами на глазах просит его, чтобы он... тоже снял брюки, она ведь, подняла свою юбку... а отец, как даст ему подзатыльник... больно... Машка сидит в углу за столом, хлебает щи, улыбается... снег за окном...
Так бредил на холодном полу каюты советский милиционер, вспоминая что-то из детства...
Тьфу-ты, опять я нечаянно "перемотал" чуточку вперёд.
Ладно, оставлю-ка я все эти кинематографические игры и расскажу всё с самого начала.
Сам Бёрджесс вспоминал, что название романа - "Трепет намерения", родился у него одним хмельным утром, когда у него слегка дрожали руки, тянущиеся к чему-то заветному в холодильнике.
Вот это - трепет намерения, - проговорила с грустной улыбкой его жена ( почему-то вспомнился мужской, пошленький анекдот о "трепете намерения" и нескольких непредвиденных оргазмах одним хмельным утром, когда один паренёк решил сходить в туалет..)
Впрочем, в самом романе будут и оргазмы и секс, приключения и убийства, разговоры об атеизме, боге и конце света.
Будет даже символично описанный случай "сперматореи" ( кошмарная разновидность поллюции), т.е. множественного оргазма - до 6 раз за ночь, - у несчастного мальчика после смерти его отца.
Всё это расскажет из своего детства наш очаровательный шпион юной и смущённой Кларе и некоторым читающим этот роман смущённым мужчинам : у них то не было "6 раз за ночь", а у ребёнка, пусть и "вот так", было.
Хотя, вдумчивый читатель, прошедший школу Набокова - меня из неё с позором выгнали, за чтение за уроками Достоевского, - заметит здесь грустный и оригинальный образ : смерть отца, это ницшеанская смерть бога в мире, и, как следствие, холостая, призрачная любовь в мире без бога. В романе вообще будет подчёркнута почти достоевская тема сиротства души в мире оставленном богом, с тремя смертями отцов : отца ГГ., отца его возлюбленной ( Клара) и, собственно, смертью бога.
Фактически, "6 холостых оргазмов" в ночи - это отсылка к русской рулетке и револьверу, в дальнейшем сыграющему свою роль в романе : выстрелы в ночь и в себя... а умереть, всё равно нельзя, как нельзя и породить новую жизнь, став отцом.
Нужно сразу оговориться, что данный роман поставил в тупик много критиков, потому читателям нужно быть предельно осторожными : знать, что именно вы хотите от романа.
В нём, как и в жизни, есть такое безумное смешение серьёзного и комичного, вечного и гротескного, что, если бы страницы романа были бы едой, то, поднося ко рту горячую чашку липового чая, мы в последний момент отхлёбывали бы красное вино, а ощутив во рту матовую, лиловую прохладу клубничного мороженого, мы бы неожиданно ощутили в следующий миг вкус чудесного лимонного ризотто.
Вы готовы к таким гастрономическим приключениям? Готовы увидеть стилистически выверенный приём пластического отражения в пейзаже повествования протеевой смены личности Г.Г., героев, в любой момент, словно в "Матрице", могущих из простого повара, горничной в объятиях, мучительно превратиться в "агента"?
Если вас это не смущает, тогда предлагаю вам, словно в "Матрице", две таблетки : красную и синюю, чтобы вы расслабились ( в романе роль этих таблеток сыграет сыворотка правды), и следовали за мной в реальный до безумия мир, где борются добро и зло, бог и дьявол, мужчина и женщина ( женское и мужское начало), где они мучительно сплетены, так что не совсем понятно, обнялись ли они в смертельной схватке, или же слиты в жарком порыве любви.
Этот прелестный роман - пародия на романы и фильмы о Джеймсе Бонде и на многие литературные произведения. Пародия на слишком многое в этом мире, с оскоминкой грустного смеха в конце или же серединке "сцены", как это иногда бывает у мучительных шутов Достоевского.
Роман начинается в религиозной школе для мальчиков, где царит разврат и поругание вечного.
В этой школе учатся два друга - Хильер, однажды увидевший книгу Пушкина на русском, и заинтересовавшийся этими странными для него буквами, чем-то похожими на жизнь ( он станет тем самым шпионом), и Роупер, его чувствительный друг, который пройдёт через ужасы войны, и, утратив веру, переметнётся к русским за мечтой, работая в космической сфере.
Мальчишки повзрослеют. Каждый пройдёт через свой ад жизни, и каждый возьмёт частичку этого ада с собой, в любовь.
Live and Love... вся разница между любовью и жизнью всего в одной мучительно свернувшейся в клубочек букве.
Чувствительный Роупер ощущает вину за войну, за то, что делают другие.. Хильер же просто чувствует, наслаждается жизнью, словно маски, меняя женщин.
Тему секса Бёрджесс обыграет изумительно.
У него всё дышит сексом, даже вещи и воздух, и даже шёпот в трубку, на конце которой тепло дышит любимая женщина, похож на прикосновение к эрогенной зоне, на некий спиритический сеанс секса.
Секс разлит всюду, а любовь? В мире без бога секс грубо искушает, затмевает, словно луна, солнце жизни, сапфирным посверком звезды вспыхивая на кольце затмения.
А можно ли... сразу получить этот нежно-сапфировый плеск звезды, без затмения, без грубой ласки, бреда плоти? Можно...
Ну, а пока Роупер, движимый чувством вины, женится на сексапильной немке, этой рыжеволосой Лорелее.
Далее Бёрджесс любопытно разрабатывает психоанализ, перекинутый с человека на страну, точнее, на нечто женственное в стране, подвергаемому насилию.
Желая предать забвению мучительную память об аде войны, желая её, сопротивляющуюся, уничтожить, наказать, приручить.. Роупер обнимает немку, жарче, грубее, мучительнее, со слезой... в конце-концов это уже похоже на насилие, а немка - наслаждается этим "насилием".
Что есть жажда насилия, как не смутное чувство вины?
Бёрджесс описывает, что множество немок после войны бессознательно "искали" отдаться другим, победителям, дабы нечто искупить.
Но не есть ли в самом сексе нечто, что желает искупить само чувство жизни и смерти?
Откуда у нас такая болезненная тяга к мазохизму и насилию совести над нашей душой?
Почему душа так сладострастно кокетлива перед иными "истинами -победителями", далёкими от нашей жизни и этого мира вообще? Миру? богу? или же душе мы мстим?
Далее следует гротеск намерения, да и трепета.
Немка в Лондоне истосковалась по Германии, по немецкому языку... и вот, "немецкий язык" в буквальном смысле материализовался у неё во рту в лице мускулистого, мефистофелеподобного "Ганса".
Немка стала очередной пародией и маской в этом безумном и ложном мире - пародией на фаустовскую Гретхен.
И как во многих пародиях, не Фауст совращает и покидает Гретхен, но Гретхен совращает и покидает несчастного Фауста.
Роупер ищет смысла жизни и мечты, перебегая к русским.
Его друг ( Хильер), изменяя свою внешность, садится на круизный корабль, дабы его похитить.
Вот тут то всё и начинается.
Бёрджесс, в лучших традициях Набокова ( которого он очень ценил), сыплет каламбурами - русскими, - рисует тени слов на почёсывающихся от смущения вещах от разговорах о сексе, о сексе среди них, вещей : вещи, словно бы закрывая глаза, зардевшись, отворачиваются.
Вообще, Набоков выделял творчество Бёрджесса среди современников, и данный роман по определённым и шальным моментам, арлекиниаде и русской проработкой темы, вполне мог ему понравиться.
Особенно могла понравиться Набокову одна из лучших постмодернистских сцен секса в мировой литературе, чем-то перекликающаяся с прелестнейшей и невинной сценой секса в "Король, дама, валет", описанной через отражение в расширенных глазах предметов вокруг влюблённых.
Но Бёрджесс тут поднимается на какую-то потустороннюю, фантомную ступеньку блаженства, души - так в темноте мы поднимаемся по ступенькам, делаем шаг на новую, последнюю ступеньку, которой нет, невесомо-прозрачно опуская ногу, - вот только Бёрджесс опирается на эту ступеньку, поднимаясь по ступенькам воздуха на седьмое небо.
Если честно, то вся книга могла задумываться только ради этой дивной песни любви, в которой участвует не тело - слепое, глупое, грубое... оно осталось где-то там, на бледной и жаркой постели, удивлёнными глазами смотря как две души, обнявшись широкими крыльями, плывут по тёмному воздуху, смотря, как в акте любви участвуют и звёзды и цветы и книга Шелли, которую читает в каюте какая-то кроткая девушка, и даже бледный лепесток цветка на ночном берегу где-то в Турции с сизой оскоминкой звезды на краю тучи, невесомо падая, целуя землю, тоже участвует в этой любви, как участвует в ней и сам корабль, осыпанный звёздами огней, медленно входящий в податливо-тёплый сумрак пролива Дарданелл, похожего на женское лоно...
Изумлённое тело переводит глаза с души, на роскошное тело женщины рядом, и в ещё большем изумлении видит, как женщина, словно гоголевская ведьма, панночка, оседлала его, мужчину, и жарко несётся на нём, расплескав тёмные волосы обнажённой груди и плечам мимо пения звёзд и сказочных стран...
Тут следует обратить внимание на индуистско- достоевскую карюю оскоминку секса, с паукообразной, шивоподобной восточной женщиной в жаркой комнате, похожей на баньку из сна Свидригайлова.
Разумеется, всё описание секса выше - ложный спойлер, так сказать, лишь пробник секса, выдуманного мной ( представил себе магазин с подобными "пробниками" : короткое, лиловое "ох!", протяжно-сдержанное, карее "А-а-х!"
Но всё это будет потом, а пока, наш Дон Жуан знакомится с грустной дочерью хлебного магната, Кларой, зачитывающейся книжками о сексе, и её младшим братом, которому предстоит претерпеть добровольное насилие от одного двойного шпиона-педераста за симпатичный револьвер ( внимательный читатель подметит, что в конце романа Клара станет актрисой - всё та же тема масок, её брат - шпионом, а наш герой... тем, кем Дон Жуан стал в реальной легенде о себе)
К слову сказать, в романе вспыхнет целая радуга насилия : над собой, страной, женщиной, мужчиной, и даже над душой, говорящей под воздействием сыворотки правды, говорящей что-то такое, отчего несчастное тело в муке прикрывается ладонями.
Самая тонкая тема романа - поиск любви и её утрата в мире, похожая на утрату души человеком.
Люди опошлили плотскую любовь, половой акт, и он из таинства превратился в пошлость и порок : любовь попросту похители, изнасиловали, надев на неё маску, а ведь тело любимого человека - гениальная мысль Бёрджесса!!, - должно было стать подобием хлеба причастия, а губы любимого - как сказал бы Северянин, - живой чашей, наполненной вином.
При виде любимого человека, искусства, мы, словно в стихе Гумилёва "6 чувство", испытываем странный голод, но не можем его утолить, и он вырождается в порок и насилие, в ад любострастия, чревоугодия сердца и глаз.
Наш Дон Жуан спустился в ад любви, где царит похоть и разврат, где люди, боги и страны подвергаются насилию, а иные страны даже наслаждаются этим насилием ради сверкающей лжи чудес цивилизации, обращающей камни, в хлеба.
И вот, в этом аду, наш герой встречает свою Беатриче - Клару : живую память о душе, тоже словно словно бы уже почти забывшую, кто она, зачем она здесь : они оба словно бы не узнают друг друга.
Но что-то в их душах им говорит о любви, о добре и зле, о том, что самое страшное зло - это так называемые "нейтралы", которые "не теплы и не холодны" ( как сказал Бёрджесс, обыгрывая слова Христа), которые - как и многие "Пилатовы" страны, - стоят в стороне от поля битвы, не веря ни в добро ни в зло, извлекая из трагедии лишь пользу для себя, теряя свою личность под маской насилия над женщиной, ребёнком, красотой... для кого жизнь - лишь иллюзия, игра.
Но все эти бездны романа вы увидите, если возьмёте "красную" таблетку.
Если же возьмёте синюю, то просто скрасите себе вечер дивным приключенческим романом с чашкой чая в руках.
Закончить рецензию ( блаженный выдох читающих данную рецензию, пожалевших, что выбрали "красную" таблетку) хотелось бы одним эпизодом из романа, который не мог не отозваться в сердце Набокова : наш герой, переодетый, неузнанный, словно в одном из романов Набокова, сходит с корабля на ласковый, облитый лунным вечером Крымский берег, с которого когда-то Набоков навсегда покинул любимую им Россию, но столько раз в неё возвращался по тёмной лесной тропинке ли в "Подвиге", на самолёте ли в "Арлекинах", мотыльком ли в "Пильграме", или же переодетым в святого отца, американского священника - нежно-задумчивый спойлер, - в стихотворении " К Князю Качурину".
По крайней мере, это тоже, трепет намерения. Намерения вернуться на Родину.

В аннотации "Трепет намерения" именуется "ранним романом" Бёрджесса. При этом не уточняется, что написан он на четыре года позже, чем "Заводной апельсин", на обложке которого пометку "ранний" ставить почему-то не принято. Мелочь, конечно, но занятная. Может, издатели решили, что писать пародии на что бы то ни было - не дело для зрелого писателя?
Вообще с "Заводным апельсином" сходство заметно сразу (а больше мне не с чем сравнивать, других романов Бёрджесса я не читала). Главный герой так же сыплет русскими словечками, пусть и по другой причине; он, правда, чуть более нравственен, чем коротышка Алекс, но точно так же зациклен на собственном удовольствии - мечется между гастрономическими изысками и сексуальным влечением. Точно такое же - за уши притянутое - название (автор потратил две страницы предисловия, чтобы объяснить, при чём здесь "трепет намерения", и всё равно выглядит неубедительно). Такая же смутная и не особенно глубокая основная мысль при великолепном исполнении.
Сюжет книги - пародия на шпионские приключения на фоне "холодной войны". Интересно, что как раз "холодной войне" уделено очень мало внимания, всё больше психология бравых английских солдат. Что касается основы, на которой роман построен... обращаясь всё к тому же авторскому предисловию, читаем:
Наверное, именно поэтому герои периодически пускаются в туманные богословские рассуждения. Лично у меня были сложности с поиском ещё каких-то проявлений "фундаментального противоборства" и т.д. По-моему, это тот случай, когда авторский замысел и то, что получилось в итоге - две разные вещи.
Я плохо знакома с литературой о шпионах и даже фильмов про Джеймса Бонда не смотрела, поэтому мне трудно оценить, насколько удачной вышла у Бёрджесса пародия. Тем не менее, даже меня повеселили гротескные злодеи и утрированная "остросюжетность". На самом деле, при всей своей нелепости, события быстро затягивают читателя - "Трепет намерения" глотается за ночь, не оторвёшься.
Роман прост, понятен и содержит несколько интересных мыслей и наблюдений; юмористическим его не назовёшь, мрачных красок больше, но и к тяжёлым в эмоциональном плане произведениям я бы его тоже не отнесла. Первая часть, которую можно считать вступительной - самая интересная и живая. Не могу сказать, что "Трепет намерения" мне действительно понравился, но и обратного сказать не могу тоже. Нейтральная оценка с небольшим перекосом в плюс.
Из ярких особенностей: в этой книге присутствует самая странная интимная сцена из всех, что мне когда-либо попадались. Бёрджесс отнимает пальму первенства у "Дней между станциями", его описание плотских утех - просто гимн постмодернизму. Цитировать не буду, это три страницы текста.

Сложно было читать этот роман, много философии в поступках и диалогах, плюс мощно закрученный сюжет. Я прочла немного критики , спасибо А. Дорошевичю, чтобы прояснить себе задумку в целом. Читатель который ознакомлен с манихейским философским учением, а также примерно представляет суть спора Пелагия с Августином, быстро расставит все по полочкам, я к сожалению темна в этих вопросах и суждение мое очень поверхностное. Еще читая «Заводной апельсин» я отнесла этого автора к сложным интеллектуалам. Берджесс получил католическое образование, сочинял музыкальные произведения, очень начитанный человек, и это все ощущается сквозь его романы. Поэтому будь любезен дорогой читатель знай контекст, либо до сути тебе не докопаться. Приведу немного цитат из критики:
«Характерное для манихейства разделение на абсолютные противоположности автор проводит по всем регистрам, начиная с борьбы сторон в «холодной войне», кончая противопоставлением двух женщин , индианки мисс Деви (от «дьявола») и юной Клары («светлая»).»В целом, легкого чтива не ждите, приготовьтесь поучаствовать в международной борьбе и войне убеждений.

От автора
Настоящих врагов следует искать среди нейтралов - тех, кто извлекает выгоду из непрекращающейся жизненной борьбы, стоя от нее в стороне.

В свободе выбора есть пропагандистская ценность, хотя я-то знаю, какие посулы содержаться в зашитых у меня в подкладку официальных письмах, полученных из первых рук, знаю, как эти первые руки призывно машут. А вернись он, и через месяц-другой - суд.














Другие издания


