
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Обычный вечер. Свечи в спальне горят так нежно, как колеблемая листва в начале октября. Три бокала с красным вином на столике.
Я ужинаю с Кобо Абэ и смуглым ангелом.
Нет, я не сошёл с ума. Пока. Точнее сошёл — от любви. Просто мне так легче пережидать ад разлуки с любимой.
Кроме того, зашторив окна, мне приятно думать, что я… умер. И просто в аду ужинаю с Кобо Абэ, и мой милый Барсик ласкается к моей ноге под столом. Хочется думать.. что это Барсик.
Да, я иногда ужинаю по вечерам: с Цветаевой, Платоновым, Дадзаем. Последние дни — с Кобо Абэ и смуглым ангелом.
Смуглый ангел — величина постоянная.
Просто, фото с Абэ и ангелом, я ставлю возле себя, с двух сторон. Перед бокальчиками вина.
Со стороны это выглядит чуточку жутко, но красиво: не то спиритический сеанс лунатика, не то поминки в сумасшедшем доме. Шариков не хватает. Но вместо них — свечи.
Вот, на Абэ пришло письмо. От смуглого ангела. Я чуточку ревную. Так порой за столом, влюблённые, на Азбуке Морзе касаний, перешёптываются каблучками и тапочками (смотря кто в чём). Как по мне — это более таинственно, чем спиритический сеанс.
Как я мог не ревновать мою московскую красавицу, к Кобо Абэ? Она ведь по духу.. японочка.
Я только на прошлой неделе ревновал её к Достоевскому и Набокову. Что она с ними вытворяла под столом, я не знаю, но ревновал сильно.
Поясню: фото и Достоевского и Абэ — было на моём телефоне, и потому письмо от смуглого ангела пришло как бы на Абэ, и он словно весь просиял на миг и даже.. затрепетал.
После расставания со смуглым ангелом, счастьем всей моей жизни, я живу словно в пещере: в лимбе.
Сами знаете, как экзистенциально страшно получать письма после расставания: там может быть что-то нежное, и тогда ты словно просыпаешься в раю.
Или же там может быть что-то жуткое, болезненное. И тогда ты вдруг оказываешься снова в аду.
Но когда кожа судьбы — содрана заживо, не столько любовью, сколько обстоятельствами жизни, то малейшая боль, даже упавший с веточки листик, может тебя убить.
Умереть не страшно. Умирают один раз. Страшно — умирать, а не умереть: ибо умирают множество раз.
Страшно жить в мире, в котором ты не знаешь толком, ты жив или нет, ты в раю или в аду.
А ещё невыносимей жить… с мыслью, что ты можешь умереть — завтра, или ночью. И не важно, по состоянию здоровья, или по состоянию изувеченной судьбы: эта готовность умереть в любой миг, выжимает все силы души и судьбы, и к вечеру ты уже доползаешь до постели, на карачках размётанных крыльев, рук и ног.
Это же чуточку ангелический дар: знать, как ты умрёшь. Слава богу, что большинство не знают этого.
Это дар человеческого счастья. Я точно знаю — что убью себя. Другой вопрос — когда.
И отправлюсь в пещеру.. Быть может, с Кобо Абэ.
Если бы можно было выбирать, кто прилетит за нашей душой после смерти, мне бы хотелось, что бы это были души Кобо Абэ и Андрея Платонова.
Мне, если честно, плевать на рай и бессмертие души. Без моего смуглого ангела, и рай и ад — одинаково безумны и нелепы.
Я бы простым котёнком-непоседой шёл рядом с ними по травке где-то среди звёзд и слушал их разговор.
Вот это рай… Мне иногда хочется умереть (чуточку) лишь для того, что бы послушать, как беседуют Достоевский и Набоков друг с другом, Кобо Абэ и Платонов…
У Платонова был брат в Японии, а он так и не узнал об этом. Всю жизнь искал родную душу в России… а она была в Японии. Грустно.
Я бы многое отдал... даже свою следующую реинкарнацию, чтобы просто послушать, как Платонов на небесах, лёжа в травке, читает роман Кобо Абэ и грустно улыбается, а я был бы.. простым котёнком чумазым, рядом с Платоновым.
Да хоть травкой… может это ещё лучше? Любимая попадёт в рай… и не узнает, что я её уже жду, что я тайно целую её милые смуглые ножки..
Целую вечность целовать милые ножки смуглого ангела.. может это и есть — рай? Тогда почему я ещё не травка?
Вошедшие в ковчег — это поздний роман Абэ.
Его стилистика прозрачна, и не так мглиста и густа, как его прежние романы: это прозрачность листа в конце октября.
Читается легко. Как.. на пляжах в раю.
А сюжет такой.. словно муза Платонова, нашла своего брата и весело устремилась к ней, как бабочка к заикающемуся фонарю в префектуре Никко, в Японии.
Помните платоновский Котлован? У Абэ почти о том же, но только веселее.
Знаете, есть чеширская улыбка искусства. Это та высшая стадия искусства, когда по сути не важен человеческий или академический посыл, не важна — цель, но важна лишь ускользающая красота твоего смысла. Важна улыбка твоего сердца и мысли.
В этом смысле, роман прелестен тем, что каждый читатель найдёт в нём свою умницу-тропку в траве, свой смысл, и он будет — главным.
И всё же есть в романе главные нотки, которые хорошо бы учесть: это, разумеется, нора из романа Алиса в Зазеркалье, куда скрылся кролик.
Это, разумеется — Пещера Платона. И — Ад Данте.
У меня есть одна мрачноватая тайна: я уже давно состою в одной секте. Страшная секта. Из неё сложно вырваться.
Что бы меня не распознали, я делаю вид, что я такой же как и они, но у меня.. это плохо получается. На меня смотрят как на дурачка и лунатика.
Что это за секта? — Жизнь.
Вам никогда не казалось, что люди — это мрачная секта? Что тратить силы души и судьбы на сидение в офисе каждый день — это мрачнейшая секта.
Да просто быть взрослым, следовать глупейшим законам морали, гордыни, обид, страхов и сомнений, ломающих людям судьбы и сердца — это всё та же тоталитарная секта, от которой хочется скрыться?
Быть может сами понятия «мужского» и «женского», и милое творчество — это всё та же мрачная секта, которая только отвлекает и сковывает Душу и любовь.
Пойдёшь в филармонию, думая, что там спасёшься, среди милого Дебюсси, Рахманинова..
Но нет, там всё та же мрачная секта. Сидят люди, как лунатики в школе, но без парт. Если бы музыки не было, то это было бы совсем жутко: сидят на одном месте — 3 часа и смотрят в шторы! И сопят, сопят, кашляют, шмыгают. Словно эту секту специально набрали в босховской очереди к врачу.
Герой Абэ, нашёл средство, как сбежать от ада жизни: ковчег.
Чуточку идиотический, но — ковчег: огромная заброшенная каменоломня под землёй.
Это как остров или даже — луна, под землёй.
Но одному, скучно на луне и даже в раю, да и на ковчеге, правда? Поэтому наш герой, которого все называют — кротом, ищет… нет, не каждой твари по паре, но хотя бы.. кого то, кто мог бы спастись с ним: он сам нарисовал чудесные пригласительные билеты в рай. В Ковчег.
Кто может откликнуться на это приглашение? Известно кто: кому больше нечего терять — авантюристы, смертельно больная девушка и парень, апокалиптическая горсточка подростков и стариков.
Так от чего он собирается спастись и спасти? От ядерной войны.
Впрочем, всё намного глубже. У каждого своя война в душе, похлеще ядерной.
Иной раз пообщаешься с человеком и думаешь: господи… чудик, ты из каких пещер вылез..ло? У тебя же 6 рук, хвост, жабры морали. Ты живёшь в будущем, где уже случилась атомная война?
Как тебя хоть зовут?
Хочешь не хочешь, а ночью, во время бессонницы, сама собой придёт мысль-лунатик (с кузнецом!) — а какой, интересно, секс, с женщиной, у которой 6 рук? И хвост? Наверно что то незабываемое…
Кстати, довольно яркая щепоточка Достоевского есть в романе. Тайная, правда, как у хорошей хозяйки в блюде: даже под пытками не сознается, что она туда такого добавила! И лишь улыбка её, словно ангел-непоседа, что то нашёптывает и кивает крылышком и зовёт тебя за угол, чтобы всё рассказать.
Записки их Подполья, угадываются сразу, как и эпизод из Идиота, когда главные герои рассказывают друг другу, чтобы скоротать вечность — самые тёмные свои грехи.
Главный герой был зачат так же, как Смердяков из романа Братья Карамазовы: его мать изнасиловал один мерзавец, который в пьяном виде убил свою жену: наступил на неё спящую. Наступил так.. что все органы в ней размозжил.
Этого отца звали — Свинья. Любопытно, правда? Словно эти звериные клички — тени имён, уже сами по себе есть тайные пассажиры любого Ковчега.
Вы никогда не думали, что Ной, плыл в ковчеге — один, или только с семьёй? Все остальные звери — томились в Человеке! Как самый страшный вирус: Ной — был ковчегом.
Когда сын вырос, то гены отца всё же чуточку мерцали и в нём: нет, сам он не насиловал, но был соглядатаем, когда другой насиловал.
За это, отец его на неделю отвёл в пещеру каменоломни и приковал за ногу к унитазу.
Все наши проблемы из детства. Грустно другое: когда мы победим всех призраков детства, всех драконов страданий детства, страхов, обид… у нас уже будет седина в волосах и сил жить и любить — хватит далеко не у всех.
Да и у нас самих вырастет то хвост, то ещё что нибудь удивительное, как любовь.
Скажу сразу, этот роман — литературное диггерство.
Если вы хотите уютно усевшись на диване под пледом или в чудесном платье, взять этот роман… то вы можете быть чуточку шокированы.
Нет, сцен 18 + в романе нет, но есть сцены 250 +.
Так я называю сцены, где сквозит инфракрасное качество секса и души, которое не воспринимается аутичностью морали или привычными мужскими и женскими нормами, по сути, не менее аутичными, со своими стенами.
Легко быть романтиком, читая что-то в духе Пруста или Тургенева, что то с прелестными розовыми шляпками, встречами в саду вечернем в беседке, увенчанной сиренью..
Нет, вы сбросьте с себя «мужское» и «женское», человеческое — как одежду, и будьте детьми души.
Не страшно? Не озябнете? Ведь опыт хорошего искусства, в идеале, дарит нам опыт смерти, загробных блужданий.
Хотите пример? Есть в романе дивный эпизод, с… унитазом. Предельно романтичный.
Тургенев бы упал в обморок.
Скажем прямо: вариаций, где вместе соседствовали бы унитаз и романтика, не так уж и много. Но они есть.
Усложним задачу. Нога мужчины застряла в унитазе. Он в пещере, наедине с женщиной.
Кажется — финита ля комедия. Романтика не возможна. Тургенев вновь падает в обморок, в объятия травки, и его за ноги и за руки уносят улыбающийся Достоевский и удивлённый Толстой, который шепчет ему, сбиваясь с русского, на испанский: господи.. а я то здесь что делаю? Или это.. ад? Я несу Тургенева куда то, быть может, мёртвого, с Достоевским. Боже, боже..
Но Абэ умудряется из этого, сделать — маленькое чудо романтики.
Вы любите цветы? Кого удивишь розой, лилиями? Порой для редкого и чудесного цветка.. нужно взобраться на самую мглистую гору, или.. на 23 этаж, в Москве.
Вот так и тут: этого редкого сорта красоты и романтики, вы не увидите ни у Пруста милого, ни у нежного Тургенева.
Да, это чуточку ирреально и может даже похоже на сон, или даже — ад. Но разве в аду не хочется любить? Разве там во тьме не пробиваются цветы?
Представьте, что вы — застряли в унитазе. И рядом с вами — тот.. — Та, кого вы любите больше жизни. Более того, представьте, что вы — девственница, или девственник, и мир несётся ко всем чертям, и вы ещё ногой застряли в унитазе.
Ну чистый ад.
И вот, любимый человек, впервые, подходит к вам сзади, и просто прижимается слегка, пытаясь помочь.
И вы спиной, бедром, плечом — словно крыльями, ловите малейшую росу касаний. У вас всё существо цветёт, ибо когда судьба и тело и жизнь, равно парализованы или обездвижены, тогда тело и судьба — становятся единой душой, и уже совершенно не важно, что перед вами, во что вы вляпались — в унитаз, в гордыню, в сомнения, в мораль, страхи, обиды..
Лишь для барствующей человечности, это может казаться чем то мерзким, а для любви обнажённой и бесприютной, для души — ставшей любовью, у ног любимого человека — начинается — рай.
И не так важно, что под ногами: унитаз, цветы, крылья..
Главное — любимый рядом.
Вам никогда не казалось, когда вы.. сидите на унитазе, что вы в этот миг похожи на странного жучка, на улиточку, думающей о тайнах вселенной?
Меня давно интересует вопрос: почему японцы так одержимы «попной» темой?
Её в романе много, но — косвенной и нежной. Так что будьте готовы. Но в этом смысле это великий и простой символ: как там у Сартра? У меня в груди дыра, размером с бога…
Просто Абэ сместил акценты: дыра может быть разной: в груди земли… в груди человека.
А чем хуже унитаз? А разве в любви мы не ощущаем.. что в нашей груди — словно бы помойка, слив, куда сливаются и уничтожаются наши надежды, чувства, ночи без сна, письма и сны?
Нажал на сердце и.. звук комнатного водопадика (эхо — адика).
В романе много тропинок мыслей, которые суть — сюжеты, сюжеты подкопные.
Например о том, как в одном японском городе в старину, отбросы человеческие победили людей и они просто перенесли столицу в другой город.
А если взять это как символ? Сколько духовного и нравственного, и, что страшно — невидимого дерьма мы производим, задыхаясь в нём и измазываясь в нём, и не замечаем этого, но почему то замечая, что нам душно и невозможно жить и дышать и в любви и в искусстве, в сытости демократической?
И хотим куда-то свалить.. а - некуда. Всё засрано. И что страшно, многие наши урбанистические, демократические надежды, моральные идеалы, наши милые хобби… есть лишь мрачные пещеры и бегство от себя и подлинной жизни.
В романе приводится как символ, редкий вид жучков-часов, которые в эволюции, утратили способность двигаться: ножки утратили, потому что они жрали свои экскременты и двигались по кругу, за собой — как змея, пожирающая свой хвост.
Это же смерть времени. И времени больше не стало.. (как сказано в книге Апокалипсиса).
Знакомо, правда? Но.. не очень то утешительно о нас, людях. Лучше спрятать эту мысль, да? В пещеру её отволочь, за ногу, и приковать.. к унитазу. Мы ведь люди, венец творения. А тут выходит.. что мы по сути жрём своё же дерьмо и гордо называем это — человечность. Мораль. Питаемся с наслаждением своими обидами, страхами, сомнениями и моралью..
И топчемся на месте. Убивая и любовь и жизнь, летящую мимо нас, как раненый ангел.
Так вот, мне интересно, откуда такая тяга японцев к «попной» тематике?
Тут какая то ядрёная смесь из травм детства, эроса и чего-то ещё, экзистенциального.
Бездна пола, всё же уступает бездне «зада», как бы смешно это ни звучало.
Кстати, Ариадна Эфрон, дочка Цветаевой, пройдя ад, любила эту попную тему, как и японцы. Как и Платонов.
У Алечки, основа всех её шуток, грустных и забавных, и присказок — именно, попные.
Хотите ещё пример?
Фёдор Михайлович и Лев Николаевич, несите Тургенева обратно!
Представьте, вы — женщина, вы в огромной пещере с мужчинами. С одной стороны, это заманчиво: вы — как Ева, или даже — Лилит. Всё внимание — вам. Каждой женщине хочется быть единственной. А тут — буквально!
Одна беда: туалет. Точнее — акустика.
Вы только представьте, вы ходите в туалет… а звук вашего ручейка, слышится в пещере, как будто милая Аретуза убегает от Пана и весело смеётся.
В некотором смысле, это фотографический негатив платоновской Пещеры: словно бы слышны человеческие мысли.
Скажем прямо: мы так привыкли срать в своей душе, что уже не замечаем этого, и если бы вдруг наши мысли стали слышны всем — много людей умерло бы со стыда или даже покончило с собой.
Быть может так начнётся конец света. Для одних — это рай, для других — ад.
О мой смуглый ангел.. для меня это был бы рай. Ты бы наконец то увидела и услышала, как я беззаветно и безмерно люблю одну тебя и что все мои мысли только о тебе одной, словно ты уже сейчас.. единственная женщина на земле.
Усложним задачу. Женщина в романе, решила сходить в туалет по большому (с кем не бывает! говорят, даже с принцессами, иногда).
Женщина, ушла от всех подальше, в самое тайное место. Так порой в романах Тургенева, решительные женщины, ночью идут на свидание к любимому, сквозь тёмный лес..
Кажется — спасена! Никто не увидит и не услышит!
Какое там.. и читатель невольно улыбается, когда Абэ сравнивает это чуть ли не с громом и молнией в судный день.
Знаю, что многие женщины даже в отношениях и браке, стесняются этого и включают водичку или смыв, в самые оперные, так сказать, моменты.
Представляете какой ад пережила женщина в романе? Если бы ваши «звуки» слышали разом, в Японии, в России, Испании, Америке..
Вы бы что почувствовали?
Достоевский и Тургенев, уносят за руки и за ноги, потерявшего сознание, Толстого.
Наверно душа и человек, это и правда, с разных планет, существа.
Для человеческого — это ад и мерзость, стыд и ужас.
А для души.. любви, что звук дождя, что шелест вечернего платья, что улыбчивый звук ручейка в туалете где скрылась любимая… одинаково сладостны.
Да и в звуках грома, как нам доказал Байрон, есть своя вечная красота.
И вот в этом странном антураже, как бабочка в пещере Платона, мерцает идея, которой нет в полной мере, ни у Тургенева, ни у Толстого, ни у Моэма, ни у Пушкина: женщина — это небо. Лишь с женщиной можно увидеть небо.
О мой смуглый ангел… я бы с радостью отдал 1000 лет в раю, да даже бессмертие души, что бы недельку нежно поплутать с тобой в этой пещере Кобо Абэ.
Только ты и я… я и ты..
Как две тени в пещере Платона, подобно детям, делающих на пальчиках, тенями на стене — удивлённого зайчика, ласточку в небе… Тургенева без сознания, травку. Бабочку над ручейком..

Весь мир… больница, а люди в ней, всё равно — актёры.
Кто больше болен, мир — или человек? Или истина? Любовь?
Поздний роман Абэ, и любители писателя, привыкшие к его нежному экзистенциализму и абсурду, не менее нежному, словно ангел в ночи, лизнул крылом, ваше озябшее плечо, могут отвернуться от этого романа, в котором абсурд зашкаливает.
Хотя кому зашёл прелестный фильм Кин-Дза-Дза, тот может словить неплохой вайб от этого романа, где статус человека порой зависит от цвета халата.
На поверхности сюжета, разумеется, можно считать заблудившиеся, как ласточки в аду, эхо романов Кафки и Набокова — Приглашение на казнь, и всё же Абэ создал нечто иное, своё.
Читая роман, вы порой будете спрашивать себя (да-да, не удивляйтесь и не пугаетесь, ибо вы поймаете себя на том, что будете разговаривать с собой вслух и спрашивать себя: интересно.. я больной, или — Абэ? Или мы оба? Просто мы так блаженно понимаем друг друга… с нами что-то не так?
Когда Андрей Платонов, уже смертельно больной, не встававший с постели, написал свою незаконченную и гениальную пьесу об атомной войне между Россией и Америкой в контексте Второго пришествия, то прочитавшие эту рукопись, «литераторы и литературоведы» вынесли «диагноз» — разумеется, это мрачный бред и Платонов повредился в уме. Такое нельзя печатать. Платонову наверно что-то наврали про Америку..
Читая роман Абэ, думаешь с грустной улыбкой: кто так наврал ему на мир? На человека? А может.. не наврали? И мир именно таков и есть, просто мы стесняемся и стыдимся видеть в нём и в самом существе человека — мрачный и смертельный абсурд?
Почему? Потому что боимся вдруг оказаться одни в целом мире, в котором одуванчики летят по краешку земли, словно безумные и яркие метеоры?
Согласитесь, хороший образ. Поэтичный, его нет у Абэ, но он расцвёл в моем больном сердце… когда я подумал о моём смуглом ангеле, с которым я расстался.
Давайте сознаемся: хоть раз, но каждый из нас ощущал едкое и чеширское безумие мира, в самом привычном и разумном: вот идёт мужчина в галстуке.
Кто-то скажет: ну и пусть себе идёт с богом. А может он с богом и идёт? Потому что это реально бред: и галстук на человеке — бред, словно он повесился на его груди и болтается, как весёлый висельник.
Или человек ест курицу. Куда уж нормальней? И ладно бы живую, тогда да, человек болен. Но он ест мёртвую курицу, чёрт побери!! Это же ещё безумней!
Или вот ещё: два человека, созданные друг для друга — ссорятся. И расстаются. Потому что..
А почему, собственно? Почему мы теряем наших любимых, без которых не можем жить?
Потому что мы хотим быть.. здоровыми? Со здоровой моралью, здоровыми обидами, страхами, сомнениями.
Или ещё бредовей: наше сердце, словно Орфей, оглядывается вечно на глупое безумие мира, на мерзавцев, которые в похожей ситуации думали как-то похоже на чувства, например, мужчины, которого мы любим (уже эта строка — невыносимо больна: я пишу в третьем лице о себе, словно я умер или тайно подглядываю за собой в замочную скважину травки, да и кто это вечное «мы»? Словно мрачная секта миллионов людей, любит одного мужчину или одну женщину..
Может мы просто… все больны? Мир болен? Пора закрывать кавычку. Но.. страшно: кавычка порой, как улыбающаяся гильотина, падает на шею строки и мысли… вечно-незавершённой. Госпл..)
Уверен, что лет через 1000, некие ангелы в белых халатах, похожие на крылья, прилетят на землю и спросят воскресшего, выздоровевшего от жизни, человека, на руинах мира: ты почему расстался с любимым человеком? Почему не пошёл за любовью, которая выше жизни и человека?
И человек, краснея крыльями, словно ушами слона, выросшими у него за спиной, робко прошепчет: вот почему, милые ангелы — и протянет ангелу, цветочек обиды, или зелёный осколочек стёклышка страха, или веточку сомнения..
И сам устыдится этой чепухи, словно бы впервые поняв, что это безбожный абсурд.
И ангел скажет: веточка? Стёклышко? И из-за этого ты расстался с любимым человеком? Из-за этого вы, расстаётесь с любимыми? Вы, люди.. аутисты? Мрачная секта аутистов-дендрологов?
Роман начинается как у Кафки: спали в постели муж и жена, и вдруг к ним врываются санитары в белых халатах, в противогазах, и забирают полуголую жену. Увозят её в больницу..
Им не важно, больна она или нет. Жена пропадает.
Конечно, соблазнительно подставить на место этих апокалиптических санитаров — наши страхи, мораль, обиды, сомнения, эго…
Они же ни чем не отличаются от этих мрачных санитаров, не так ли? Только ещё.. апокалиптичнее.
А что же делает муж? Справившись с первым моментом изумления, он… ставит себе чайник.
Заметьте, чайник — то ещё инфернальное существо с хоботком, не хуже чем у санитаров в противогазах.
Муж отправляется искать жену в больницу. И начинается Одиссея нашего героя, превращающегося в грустного Орфея, ибо больница — это мрачный мир, как чёрная дыра, в которой искривляются время, пространство, и само вещество человека.
Не понятно, где заканчивается больница, и начинается мир: они плавно перетекают одно в другое, и проехав на лифте на пятый этаж, человек может выйти.. в сияющую облаками и травкой, природу.
Мужчина подозревает любимую, что она возможно устроила тайное свидание с кем-то: в больнице.
Более того, он нанимает детектива… но по какому-то недоразумению, им становится — он сам, но загадочный получеловек полужеребец, заставляет его искать не жену, а — фактически, себя же, и выдаёт ему чистые листы, чтобы он записывал в них всё-всё, говоря в них о себе — в третьем лице.
Абсурд? Как я уже говорил, мы слишком привыкли к этому безумному миру: человек стреляющий в человека — вот абсурд. Расставание влюблённых — вот верх абсурда. Человек, кушающий ночью курицу…
Ладно, согласен, с курицей я быть может и переборщил. Но чёрт побери! Есть курицу ночью!!
Слава богу, что у Абэ нет и слова о курице. Иначе бы меня понесло.. вдоль по матушке да по Миссисипи.
Во первых, в этом есть резон (я не про Миссисипи и не про прости господи, ночную курицу, которую её, к её же удивлению, едят: кстати, вот было бы здорово, если бы мы ели милых животных и они издавали бы звуки: едим крылышки куриные, и они робко так: не ешь меня… а как тебя зовут? Меня — петух Василий.
Сразу станешь веганом!
Кушаешь авокадо, с ощущением безупречного алиби (на всякий случай, под кроватью), и авокадо… вдруг грустно мяукает), мы в ссорах, в обидах, страхах, словно бы думаем о себе в третьем лице, прыгаем как солнечные кенгуру (может в Австралии так называют солнечных зайчиков? Ах, хоть бы, хоть бы!), прыгаем со второго лица в третье, в четвёртое и обратно.. перепрыгивая через себя, через душу свою.
Я к тому, что главный герой, потерявший жену, быть может потерял.. себя?
Понятно, чайник, который он поставил на огонёк, после исчезновения жены, это абсурд и символ.. да и на шок можно списать.
Но… не хочется. Значит, какая то трещинка была в отношениях. Что сначала бросился не к жене, а — к чайнику, словно к любовнице.
Во вторых, загадочное существо, получеловек полужеребец — как по мне, это не просто абсурд ради абсурда, а вполне себе прозрачный символ.. лабиринта-больницы и кентавра.
Да, этот жеребец — директор больницы. Т.е. чудовище лечит людей. Превращая их… в себе подобных?
Конечно, тут Абэ дал таки японского перчика: этот жеребец страдает импотенцией и он мечтает стать настоящим жеребцом, в прямом смысле, и даже бегает на ипподроме на весёлых четвереньках (Абэ — напророчил квадроберов?).
Но это не абсурд, как мы знаем из нашего времени. Абсурд, когда этот жеребец убивает охранника больницы, который быть может что то знает об исчезновении жены нашего героя и отрезает от него нижнюю половину, с весьма приличным мужским достоинством и… мечтает переспать с тринадцатилетней дочкой этого охранника: т.е. мы видим мрачнейшие тени инцеста.
Эта милая девочка — больная, на 5 этаже. Она почти не может ходить: у неё кости превращаются в вату и тают, как облака на заре.
Ей нужен покой. У неё трагедия: папу разрубили на части, и пытаются её изнасиловать «мёртвым папой» (О Фрейд, как же ты рано умер и не дожил до этого романа! Ты бы сошёл с ума от счастья и застрелился бы из одуванчика), а мама.. а мама превратилась в одеяло. Из её кожи стала расти вата.
Конечно, есть соблазн запустить томиком Абэ в стену, и сказать перепуганному и навеки удивлённому коту: какого чёрта здесь происходит?!
А кот бы ответил: гав..
С другой стороны, читателю предлагают сыграть по правилам снов.
И тогда всё встаёт на места: мама превратилась в одеяло… видимо, не просто так. Где вы видели, чтобы в одеяло превращались просто так?
Но если вам в любви или в отношениях очень зябко, то, согласитесь.. вам хочется иногда превратиться в тёплое одеяло и накрыть своё озябшее сердце или судьбу.
Другими словами: внимательный читатель.. ладно, просто, читатель с разбитым сердцем, в итоге поймёт, что всё происходящее в романе, все его герои — суть единый распятый луч, распятый на цвета разных героев.
Т.е. все герои в романе — это образы жены и мужа.
И сексапильная секретарша, соблазняющая нашего мужа — это всё та же жена, как бы сказал Гегель — монада жены.
И этот чудовищный жеребец — это всё тот же муж.
И изнасилованная секретарша (охранником, которого убили), это всё та же жена, быть может… перенёсшая от мужа не насилие, в буквальном смысле, но боль души.
Давайте сознаемся: мы часто любим себя считать хорошими и добрыми. Но малейшие вылетевшее из нас слово, или воспоминание, или сомнение… может таким холодком и мраком ранить родное сердце, что мы будем пить с улыбкой, чай, искренне думая, что мы хорошие и «здоровые», а любимый наш человек, в далёкой и тёмной комнатке своего сердца, от боли превратится — в травку или в дождик: в постели.
Узнаем ли мы о том, что нечто в нас, тайно изнасиловало.. любимого нами человека? Или нашу любовь? Сердце?
Внимание к деталям: муж и жена — 5 лет в браке. На пятом этаже больницы, он встречает маленькую парализованную девочку, которую хотят изнасиловать.
Странно… он ищет жену, ревнует её то к одним, то к другим, бог знает что думает о ней, и даже выносит постыдный вердикт: а секретарша то.. красивей жены (значит, вина таки есть и есть от чего озябнуть сердцу жены и… пропасть), а сам… погружается в трепетную нежность к девочке, и, забыв о жене, спасает её, девочку, носится с ней, носит её на руках, беззащитную, милую, пахнущую как и жена — топлёным молочком (о мой смуглый ангел! тут я вспомнил тебя, и мои крылья, словно уши слона — покраснели).
Интересно, сколько читателей догадаются, что эта девочка — самая нежная и ранимая часть его жены?
Это уже мотив Набокова и его Приглашения на казнь: помните — Эммочку, нежное привидение Лолиты, которая по тайным тропкам выводила заключённого на свободу?
Давайте не забывать, что обижая любимого человека, мы причиняем боль — ребёнку: душе.
Вот было бы здорово, если бы в ссорах, люди вдруг превращались.. в детей! Буквально!
А ещё лучше — мерцали бы: вот ты ребёнок, а через миг — травка, а любимый — мотылёк, или росинка на травке, или кленовый лист, с самозабвением парашютиста падающего в карюю лужицу: падает в небо!
А ещё лучше.. после ссоры, в нежном примирительном сексе, что бы и пол наш мерцал, как солнечный зайчик, то перебегая по телу, мурашками рая, то ласково покидая его, превращаясь на миг — в дождик, в ласточку за окном.
Ах, славно было бы, о мой смуглый ангел, если бы в сексе с тобой… твой нежный пол, вдруг «вынырнул» у тебя на груди, или распустился бы нежнейшим цветком у тебя на ладошке, которой бы ты прильнула к моим губам, шепчущих тебе: прости меня, прости, прости…
На лл, всего три рецензии на этот роман, и все — дефективные. Больные, с оценкой — 3.
Моя то рецензия больна на голову, а то и больше: по самый хвост и крылья.
Просто обидно, когда нечто ненормальное и нежное, не такое как «все», фактически — произведение-лунатик, как иногда человек необычный, воспринимаются — ущербно, в штыки, а не сердцем.
Я так и вижу своим внутренним пятым глазом (господи! о мой смуглый ангел… вот бы в разлуке, влюблённые, что бы не сойти с ума, нежно бы умирали раз в неделю и становились — зрением любимого человека!
Вот бы я стал твоим милым зрением.. не важно: на кухне, в душе… в парке, в душе… я в душе уже говорил?), что многие читатели, интеллигентно будут морщиться, встречая на страницах романа, словно пьяные фонари-экзсгибиционисты (вот меня понесло, да? Но Абэ бы понравился мой образ), образы мастурбации.
То директор клиники мастурбирует в кровати, под записанные на кассету стоны женщин (тайно), то сексапильная секретарша, словно это верх галантности, предлагает мужу пропавшей жены… посмотреть как она мастурбирует: мол, это верх этикета в больнице.
Но как я уже говорил, не всё так просто. Внимательный и чуточку.. поддатый читатель, догадается, что, оказывается, навязчивый образ мастурбации в искусстве, может быть не грубым и пошлым, как, видимо, думают многие читающие этот роман, но нежным и ранимым, как.. как… эпилепсия светлячка в травке.
Ладно, со светлячком я перестарался. Зато смуглый ангел улыбнулся в Москве..
Я к тому, что навязчивые, как призраки, образы мастурбации в романе, играют важнейшую роль.
Как по мне, мастурбация вообще метафизически недооценена (только хотел вновь вспомнить о смуглом ангеле, но потом передумал, что бы не смущать его) и опошлена кретинами морали, а между тем это почти эдемическая попытка мыслить о любимом человеке — всем телом своим, словно и тело было когда то звёздной мыслью о вселенной и и любимом.
Что то я поплыл по Матушке Миссисипи, правда, мой смуглый ангел? Что то ты покраснела..
Так вот, как уже писал, секретарша — это монада жены. А значит её мысли о мастурбации, это телесная рефлексия озябшего сердца, которое говорит ночами само с собой.
Поработаю на полставки дешифровщиком текста Абэ: желание секретарши, что бы мужчина посмотрел как она мастурбирует, равна мысли жены, как бы говорящей: посмотри на мою боль и ночи без сна! Посмотри на моё озябшее и кровоточащее сердце!
А мастурбация директора клиники (монада мужа), это его диалог с собой, не обращающий внимания на озябшее сердце жены.
Сюда же, видимо, и образ жеребца.
Давайте сознаемся: мы все — больны. Мы порой ложно и мерзко стыдимся некой нормы ранимой и трагичной — мастурбации, например, и с высокомерием интеллигента, совершаем мрачнейшую и грязную мастурбацию на уровне… чувств: в обидах, гордыне, сомнениях.
Разве не об этом роман? Холод и равнодушие — вот болезнь. Если сердце любимого замерзает без тебя, а ты в это время «разговариваешь» с собой, с наслаждением, то это — болезнь, а может и гибель — любви, души.
Вы бы хотели жить в мире, где от вашей неземной нежности к любимому человеку, вдруг зимой распустилась бы.. сирень?
Или нашёлся стих Пушкина, неизвестный ранее, с именем вашего любимого человека?
Или просто, вы тоскуете по любимому человеку так самозабвенно, что цветок под ногами.. мяукнул от нежности?
О смуглый ангел, ты вновь улыбнулась? Чудесно...
Мы не знаем, что было между мужем и женой, и кто кого искал, в итоге, кто потерялся. Иногда теряется любовь… и самые отважные, словно Орфеи, идут её искать, в эту странную больницу — в мир и в творчество.
Любопытно, что Абэ, фактически набрёл на мысль Марины Цветаевой, которая в стихе своём — Ариадна, писала, что по голосу-нити, Тесей вышел из лабиринта, к любимой.
Голоса было два: творческие записки нашего героя, его расследование: эти записки, жеребец передавал жене (которую ищут!).
А сам возлюбленный Тесей, слушал голоса больницы и мира, напичканного прослушивающими устройствами: слышно было, что кто-то плачет в палате, кто-то ходит в туалет, шаги в ночи..
В этой больнице многие похищали женщин и мужчин — для свиданий. Тайных.
Так может не только муж был виноват к холоде, по отношению к жене, но и жена в чём-то была виновата?
Потому как именно сексуальная секретарша (как мы помним — монада жены), напичкала больницу и мир, подслушивающими устройствами.
Может это про недоверие? Может нам просто нужно слушать своё сердце, свою любовь, а не этот напрочь больной мир?
И тогда тайное свидание будет вновь назначено в белых палатах наших писем.
И из писем, или.. мира, души влюблённых, убегут, взявшись за руки, как дети из школы, в свободный мир любви и снов.
Может это и есть главный диагноз этому миру? В нём всё больное, всё… кроме любви.

Символом своего предприятия главный герой избирает жука, который всю свою жучиную жизнь, не двигаясь с места, питается собственными испражнениями – и это исчерпывающая, хотя и метафорическая, характеристика как предприятия, так и самого героя.
Роман «Вошедшие в ковчег» впервые был издан в 1984-м году и, помимо метафорической энтомологии, в нём нашёл отражение один из главных общемировых страхов как того, так и, увы, нашего времени – страх ядерной войны. Собственно, тот самый «ковчег» из названия (которое дословно переводится как «Ковчег "Сакура"») – это убежище, в котором главный герой намеревается укрыться от ядерного взрыва вместе с выбранными им товарищами; а пока война не началась, он просто живёт там один.
Главный герой вызывает одновременно жалость и брезгливость; он из тех людей, с которыми даже в одном помещении находиться неприятно, но и признаваться в этом неловко: да, крайне несимпатичный, да, у него явные проблемы с гигиеной, но в целом он безобидный и зла никому не причиняет. Ну, трёхнутый, в каком-то смысле даже отбитый, с калечной социализацией – но когда читаешь о его детстве, видишь, в каких условиях формировался его характер, понимаешь, что могло быть намного, намного хуже. Нормальную жизнь главный герой если и видел, то лишь со стороны и издали, но при этом вырос не агрессивным и не тупым (хотя и не умным). Судя по множеству разнообразных устройств и приспособлений, которыми он нашпиговал свой «ковчег», главный герой имеет явные способности к механике. Если бы не порождённая сверхстрахом сверхидея с убежищем, он мог бы успешно освоить рабочую специальность, жить в обществе и, не исключено, даже жениться (но из этого, конечно, книги не получилось бы).
Женщина – не только один из персонажей романа, но и вторая сверхидея главного героя. Он великовозрастный девственник и вроде как с этим смирился... пока не встретил женщину в короткой обтягивающей юбке. Эта женщина одним своим присутствием ставит под сомнение примат сверхидеи убежища, и наблюдать за тем, как главный герой пытается добиться от неё близости, могло бы быть забавно, если бы не способы, которые он использует. А способы эти – неосмысленное копирование чужого поведения. Вот увидел главный герой, как неглавный герой хлопнул женщину по заду, и решил, что о! с женщинами так и нужно. Результат слегка предсказуем.
И по тем же причинам – неумение общаться и понимать, неприспособленность к жизни в социуме – терпит крах такая красивая в теории идея ковчега, когда в убежище появляются новые обитатели. Главный герой – маргинал-одиночка, и он может сколько угодно считать себя рациональным и подготовленным к любой неожиданности, но по факту оказывается совершенно беспомощным перед другими людьми со своими идеями, устремлениями и недостатками (потому что недостатки есть не только у маргиналов-одиночек).
Центральным элементом убежища и сюжета, вокруг которого не только в переносном, но и в буквальном смысле крутится вся история, является уникальное устройство, которое персонажи называют унитазом и используют как унитаз. Это устройство подробно описано (ха-ха), поскольку оно довольно сильно отличается от того, что обычно представляют, прочитав слово «унитаз». Расположено оно в обширном помещении и ничем не огорожено, что не причиняет главному герою никаких неудобств, пока он живёт один. Хотя, в принципе, выставленный на всеобщее обозрение действующий унитаз сам по себе тянет на философскую концепцию, или, по меньшей мере, метафору. Конечно, отхожее место – необходимая часть человеческого жилища, но если, как главный герой, выстраивать вокруг унитаза всю свою жизнь, странно ожидать, что в ней произойдёт что-то хорошее.

- Надоели мне ваши разговоры.















Другие издания

