Эрнест Хемингуэй. Собрание сочинений. В 7 томах. Том 7. Райский сад. Рассказы разных лет. Очерки, статьи

Он приник к ней и сказал про себя: «Я с тобой. Какие бы мысли еще ни таились в твоей голове, я с тобой, и я люблю тебя».

Раньше он даже не представлял, что можно настолько сильно любить, что все остальное теряет значение и словно бы не существует.

Их комната напоминала спальню Ван Гога в Арле...

Дорога в ад вымощена некупленными чучелами собак.

Он посмотрел на оленей, что лежали кучей, застывшие и мерзлые. Наверно, и они когда-то любили.

- Это забавно, - сказал я. - Это очень забавно. И быть влюбленным тоже страшно забавно.

- Ты думаешь? - Глаза ее снова стали плоскими.

- То есть не в том смысле забавно. Это до некоторой степени приятное чувство.

- Нет, - сказала она. - По-моему, это сущий ад.

- Никогда не скучайте на своем первом бое быков, Роберт, - сказал Майкл. - А то может выйти скандал.

- Мне приснился чудесный сон, - сказал Билл. - Ничего не помню, но сон был чудесный.

- Мне как будто ничего не снилось.

- Напрасно, - сказал Билл. - Все наши крупнейшие бизнесмены были сновидцами и мечтателями. Вспомни Форда. Вспомни президента Кулиджа. Вспомни Рокфеллера. Вспомни Джо Дэвидсона.

Он любил свою работу больше всего на свете при том, что он любил и многое другое, но он твердо знал, что, работая над произведением, нельзя думать о нем постоянно. Он должен лишь ненадолго заглядывать в этот мир, как фотограф, печатая фотографии, приоткрывает дверь темной комнаты, чтобы рассмотреть, как проявляется негатив. «Хватит думать о работе, – сказал он себе. – Может, во всем остальном ты совершенный дурак, но уж в этом кое-что понимаешь».

Завтра он должен вернуться в свою страну. Кэтрин ревновала его к этой стране, а Марита уважала ее и любила. В той стране он был счастлив, там ему было так хорошо, что это не могло продлиться долго. Сейчас его снова вырвали из столь дорогого ему мира и поместили в вакуум, где не было ничего, кроме сумасшествия, которое теперь приняло форму преувеличенной практичности.