Тошнота. Рассказы

Моя мысль - это я: вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потму что я мыслю, и я не могу помешать себе мыслить. Вот даже в эту минуту - это чудовищно - я существую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую. Это я, Я САМ извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, мое отвращение к существованию - это все разные способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существование. Мысли, словно головокруженье, рождаются где-то позади, я чувствую, как они рождаются где-то за моим затылком...стоит мне сдаться, они окажутся прямо передо мной, у меня между глаз, и я всегда сдаюсь, и мысль набухает, набухает и становится огромной, и, заполнив меня до краев, возобновляет мое существование.

Дневник, по-моему, тем и опасен: ты все время начеку, все преувеличиваешь и непрерывно насилуешь правду.

Вести дневник стоит только в одном случае – если
( На этом недатированный текст обрывается (Примеч. издателей))

…одинокого человека редко тянет посмеяться…

- Скажи, ты заметила, какие у нее глаза?

• Как у кошки, когда она гадит на раскаленные угли.

я не мыслю, стало быть, я – усы.

Вторник
Ничего нового. Существовал.

- В самом деле? Совсем нигде не встречали? Стало быть, мсье, - говорит он, помрачнев, - эта мысль неверная. Будь она верной, она уже пришла бы кому-нибудь в голову.

Понимаешь, начать любить – это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность… В начале даже бывает такая минута, когда нужно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься и ты уже этого не сделаешь.

Карты падают на сукно по кругу. Руки с кольцами на пальцах подбирают их, царапая коврик ногтями. Руки ложатся на сукно белыми пятнами, на вид они одутловатые и пыльные. На столик падают все новые карты, руки снуют взад и вперед. Странное занятие – оно не похоже ни на игру, ни на ритуал, ни на нервный тик. Наверно, они это делают, просто чтобы заполнить время. Но время слишком емкое, его не заполнишь. Что в него ни опустишь, все размягчается и растягивается. Взять хотя бы движение этой красной руки, которая, спотыкаясь, подбирает карты: оно какое-то дряблое. Его бы вспороть и укрепить изнутри.

«В 1787 году неподалеку от Мулена на постоялом дворе умирал старик, друг Дидро, воспитанный на сочинениях философов. Окрестные священники выбились из сил: старик не желал принять соборование – он был пантеистом. Проезжавший мимо маркиз де Рольбон, который не верил ни в Бога, ни в черта, побился об заклад с муленским кюре, что ему не понадобится и двух часов, чтобы вернуть больного в лоно христианской церкви. Кюре принял пари и проиграл: больной, за которого маркиз взялся в три часа ночи, в пять утра исповедался и в семь утра умер. «Неужели вы так сильны в диспуте? – спросил кюре. – Вы заткнули за пояс всех нас!» – «А я вовсе не затевал диспута, – ответил маркиз. – Я просто запугал его адом».