Темные аллеи. Повести и рассказы

Она была бледна прекрасной бледностью любящей, взволнованной женщины, голос у нее срывался, и то, как она, бросив куда попало зонтик, спешила поднять вуальку и обнять меня, потрясало меня жалостью и восторгом.

Вода портит вино так же, как повозка дорогу и как женщина душу.

Когда жар спадал и мы открывали окно, часть моря, видная из него между кипарисов, стоявших на скате под нами, имела цвет фиалки и лежала так ровно, мирно, что, казалось, никогда не будет конца этому покою, этой красоте.

Она зачем-то училась на курсах, довольно редко посещала их, но посещала. Я как-то спросил: «Зачем?» Она пожала плечом: «А зачем всё делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история...».

Люди спа­са­ют­ся толь­ко сла­бос­тью своих спо­соб­нос­тей, — сла­бос­тью вооб­ра­же­ния, вни­ма­ния, мыс­ли, иначе нель­зя было бы жить.
Тол­стой ска­зал про себя однаж­ды:
— Вся беда в том, что у меня вооб­ра­же­ние нем­ного живее, чем у дру­гих…
Есть и у меня эта беда.

Как коротка и бестолкова жизнь! И какой мир и покой вокруг, в этом солнечном затишье, в ограде старого погоста!

И рад бы в рай, да грехи не пускают.

Твой отец, твоя мать, твой брат - все пережили тебя, молодую, но в свой срок тоже умерли. Да и у меня все умерли; и не только родные, но и многие, многие, с кем я, в дружбе или приятельстве, начинал жизнь; давно ли начинали и они, уверенные, что ей и конца не будет, а всё началось, протекло и завершилось на моих глазах, - так быстро и на моих глазах!

Терпение - медицина бедных.

Была у меня, понимаешь, стряпуха немая, подарил я ей, дуре, платок заграничный, а она взяла да и истаскала его наизнанку… Понимаешь? От дури да от жадности. Жалко налицо по будням носить, – праздника, мол, дождусь, – а пришел праздник – лохмотья одни остались… Так вот и я… с жизнью-то своей… Истинно так!