The Origins of The Second World War

Можно сколько угодно рассуждать об исторической объективности и пытаться искать труды и работы, отражающие этот аспект, но важно помнить, что историческая наука, вопреки всем заявлениями и стремлениям, пишется живыми людьми. Людьми, которые вряд ли будут стремиться к сухому и хронологическому перечислению событий и фактов, а прежде всего попытаются дать ответы на вопросы: «как», «почему», «к чему это приведет»… История – это прежде всего рассуждение о прошлом. Рассуждение, которое возникает на основе фактов и их интерпретаций, а также домыслов, закрывающих белые пятна прошлого, не нашедшие фактического обоснования. В таком ключе исторический труд становится чем-то большим чем просто изложение событий, это изложение событий под определенным углом, где историк, интерпретируя прошлое, пытается сформировать свое виденье, или, если угодно, свою концепцию. Право же читателя, на основании своей начитанности, здравого смысла, анализа, наконец элементарного субъективного чувства, принять или отринуть предложенную историком концепцию, согласиться с ней полностью, или частично. Думается, что каждый из нас, кто увлекается исторической наукой, перечислит авторов и труды, которые произвели на него впечатление, убедили в своей обоснованности, породили интерес. Однако, даже самый высоко оцененный историк не избежит той характеристики, что мы увидим в отрывке из некролога Алана Тейлора: «вероятно, самый неоднозначный».

«Подобным образом в нашей стране до сих пор читают “Историю государства Российского” Карамзина» — это редакторское предисловие к «Истокам…», преследует вполне определенные задачи, на которых фактически и покоится данный труд: с одной стороны подчеркнуть популяризаторский характер исследования, а с другой обозначить его спорность, выраженную объективными факторами: «не как свод актуального исторического знания, а как не стареющую литературную классику». Характеристика не бесспорная, но скорее все же справедливая.

Алона Тейлора не случайно принято считать «историком-шоуменом», так как, во-первых, и в последних, его научная деятельность очень тесно связана с деятельностью медийной. Будучи крупным историком, выпускником Оксфордского университета, профессором и преподавателем, Тейлор прежде всего стремился к лекторской деятельности, которая дала бы ему возможность вовлечь широкие массы в дискуссии об историческом прошлом и современной политической ситуации. Сделать это в стенах исключительно учебного заведения было невозможно именно с точки зрения широкой вовлеченности, что хорошо осознавал не только сам историк, но и многие его коллеги, а также правительственные структуры. В 40-50-х годах на фоне Второй мировой войны и начала Холодной войны, агитационная и пропагандистская деятельность стали, как никогда востребованы. Военные столкновения и противоборства режимов, а также осознание того факта, что «Мы живем в моменте большого исторического процесса»; породили у общества интерес как к историческому прошлому, так и к поиску национальной идентичности. В определенной степени подобный общественный интерес не был чем-то новым, его аналогии можно увидеть, как в национальном, так и в общемировом масштабе, в годы последующие после глобальных или национальных потрясений (достаточно привести в пример развитие исторической науки после Наполеоновских войн, или интерес к Отечественной истории на фоне событий Перестройки). Однако в интересующие нас десятилетия общественный исторический резонанс оказался тесно связан со стремительно меняющимся, как в техническом, так и в интеллектуальном смысле, обществом. Широкое распространение образования, доступность получения информации за счет развития радио и телевещания, породили новые способы просветительской деятельности, общество испытывало потребность в знаниях, выраженных в доступной и интересной форме; правительство, корпорации и ряд ученых попытались этот спрос удовлетворить. Тейлор, по всей вероятности, не был первым популяризатором истории, который в те годы обратился к СМИ, как площадке для вовлеченности общества в историческую дискуссию, однако, безусловно, был одним из наиболее успешных представителей научного цеха, сделавших себе имя теле и радио выступлениями: «Многие современные Британские ученые в последствие вспоминали, что их интерес к гуманитарным дисциплинам был заложен в детские годы благодаря телевизионным лекциям Тейлора». Выступления «историка-шоумена» отличались подкупающей простотой, доступностью, что в определенной степени имеет место быть и в его научных трудах. На примере тех же «Истоков…», хорошо заметен отход автора от привычной исторической академичности в сторону массового читателя. «Истоки…» написаны простым и доступным языком, не перегружены фактографией, статистикой и анализом, но вместе с тем и сохраняют черты большого исторического исследования – выраженная проблематика, задачи и цель, база источников и историографии, а также их анализ. Впрочем, думается «Истоки…» изначально были нацелены на разные категории людей, Тейлор стремился в этом исследование ниспровергнуть существующие исторические концепции и взгляды на события, предвосхитившие Вторую мировую войну. Выступая этаким «нарушителем спокойствия», автор был заинтересован в широком диспуте, как с общественностью, так и с маститыми историками.

Сегодня принято считать, что Британская историография Второй мировой войны делится на две большие группы, водоразделом между коими фактически и пролегают «Истоки…», первая публикация которых появилась в 1961 году. В период 40-50-х годов взгляды историков на события 30-х годов (преддверие Второй мировой в те годы акцентировалось именно на этом на десятилетие) зиждились на двух столпах. Во-первых, это безусловное указание на агрессора в лице Германии и Адольфа Гитлера, где подчеркивалось исключительное стремление последнего к военным действиям, нашедшее выражение во взглядах, предвосхитивших его политический триумф, а также в планировании этих действий, как основой Немецкой политики второй половины 30-х годов. Во-вторых, это принцип «guilty men» («виновные люди»), где не просто проводилось осуждение политики «умиротворения», а высказывалась идея, что исключительно данная тактика таких политических деятелей как Чемберлен, Галифакс, Бонне, Лаваль, побудила Гитлера к военной экспансии в Европе, отчего вышеназванных политических деятелей было принято: «изображать глупцами, слишком напуганными…, готовыми предлагать все новые и новые территории». С выходом в 1961 году «Истоков…» принято связывать возникновение новой историографической концепции – ревизионисткой – где вышеназванные позиции историографии 40-50-х подвергались критике, призывались к пересмотру. Значительный ряд историков, которые сегодня являются представителями ревизионистского направления, указывают на то, что историография первых послевоенных лет была не столько направленна на анализ событий, сколько на осуждение. Заслуга труда Тейлора заключается в том, что он одним из первых попытался выстроить анализ причин и предпосылок Второй мировой, отринув привычные формы осуждения «умиротворителей» и абстрагировавшись от привычного образа Гитлера. Вместо этого был сделан акцент на послевоенном устройстве мира (причем речь не только о Версальско-Вашингтонской системе, но и о Брестском и Рижском договоре) и разности подходов к пониманию этого мира, как первопричины будущей войны. Нашедшей выражение и в общественных, и в политико-идеологических настроениях стран победителей (Франции, Британии, Италии и США) и стран проигравших (Россия, Германия). Акцентируя внимание на общественных настроениях Европейских стран, их способностях и неспособностях реагировать на кризисы и вызовы, а также на соответствие теоретических и практических взглядах Гитлера, Тейлор указывает на закономерность политики Британии и Франции, и нежелании Гитлера ввязывать свою страну в большую общеевропейскую войну.

С такой точки зрения «Истоки…» имеют революционный характер, однако это не делает их бесспорными. Тейлора критиковали и за обеление «умиротворителей» (чего, на самом деле, автор не делает), и за оправдание политики Гитлера (чего автор тем более не делает). Однако на фоне популистской критики «Истоков…» обращают на себя внимание и более серьезные проблемы. В первую очередь – это избирательность в выборе материала. Отчасти это объяснимо узостью источников и историографии. Тейлор и сам указывал в своем труде, что опорой послужили Британские и Немецкие источники, в то время как материалы таких стран как Италия, Франция, СССР скупы, вследствие объективных на тот момент причин. Признавая, что в таком виде труд не претендует на завершенность и как бы начиная историческую эстафету: «Поэтому я попытался изложить эту историю такой, какой она может предстать перед каким-нибудь историком будущего, опирающимся на документы»; автор, тем не менее не видит предпосылок для её скорой передачи: «Я сомневаюсь, что, если мы подождем еще 10-15 лет, данных станет больше – скорее наоборот». Но даже в этой связи пенять Тейлору на источниковую базу было бы не совсем корректно, если бы этим дело и ограничивалось, но беда в том, что автор зачастую мыслит категориями концепции, отчего его избирательность касается не только недоступных, но и доступных материалов. Иные пакты, соглашения, речи, противоречащие логики повествования либо интерпретируются автором с точки зрения своей концепции, либо и вовсе игнорируются. Впрочем, Тейлор не делает это навязчиво, скорее наоборот: он стремится подчеркнуть дискуссионность своего исследования оставляя открытые вопросы и ограничиваясь фразой в духе: «Думается мне».

Другой фундаментальной проблемой является географическая подоплека концепции. Тейлор акцентирует внимание на дипломатических и экономических факторах исключительно Европейского континента, практически полностью отодвигая за орбиту Американские континенты и Азию. Отчасти автор пытается оправдаться Американским и Советским изоляционизмом, а также стремлением Британии уделять больше внимания Европейским, а не колониальным делам, да и Советский изоляционизм в его понимании скорее объективно ограничивается 20-ми годами, а 30-е годы скорее субъективное следствие политики Британии и Франции. Но тем не менее «Истоки…» узки в географическом смысле и в контексте опоры на общественное мнение, экономические условия и политические курсы практически полностью это самое мнение, условия и курсы, в таких странах как Япония, США и СССР, игнорируют.

«Истоки…» конечно, не идеальны, однако и для современного читателя они обладают внушительным перечнем достоинств, чего уж говорить о контексте времени, когда работа вышла в свет. Творчество Тейлора, как конкретное, так и общее, обладает большим значением в отношение популяризации истории, как посредством доступности излагаемого материала, так и посредством пересмотра устоявшихся концепций, выраженных в духе здоровой исторической дискуссии.

«Камасутра» власти и хаос истории

Читая Тейлора, я увидел: мировая политика — это «Камасутра» власти, где диковинность поз превосходит любое воображение. Политики способны затмить самых искусных "гимнастов", поскольку экзотичность в исполнении невероятных геополитических фигур вызывает зависть. Они сплетали пакты, как эротические сюжеты, где каждое движение — аншлюс, сговор или ультиматум — вело не к экстазу, а к взрыву. Каждый "гимнаст" — политик или диктатор, исполнял смертельно опасные пируэты на лезвии истории. Это зеркало человеческой натуры, где амбиции сталкиваются со страхом, а расчёт — с иллюзиями.

«Истоки Второй мировой войны» — не сухой анализ архивных документов, а драматургия безумия, где чернила кажутся кровью невыученных уроков. Тейлор показывает, как лидеры 1930-х жонглировали договорами, балансируя между миром и катастрофой, но вместо аплодисментов получили взрывы бомб. Автор не щадит Гитлера и западные элиты, чьи компромиссы стали удобрением для фашистской свастики. Его анализ вскрывает не только действия, но и мотивы. Аншлюс Австрии, Мюнхенский сговор, ремилитаризация Рейнской области — не цепь случайностей, а логика анархии, где каждое государство стало островом в океане недоверия.

Философский подтекст книги — вызов мифам. Тейлор не позволяет спрятаться за простым «Гитлер виноват во всём», заставляя задуматься о коллективной ответственности. Его выводы разбивают иллюзию контроля, напоминая, что цена ошибок теперь измеряется ядерными кнопками.

Их переговоры — не дипломатия, а экстаз цинизма, где ошибки стоили миллионов жизней. Автор срывает маски, показывая: война родилась не из злого умысла, а из цепочки позорно гибких "компромиссов".

Книга — компас для будущего, написанная с яростью пророка и точностью хирурга. Если бы каждый политик прочёл её перед принятием решений, мир, возможно, избежал бы новых катастроф.

Финал? Камасутра обернулась кровавой оргией. Но Тейлор — не судья, а хореограф памяти. Его книга кричит: «Смотрите, как они нагибали реальность!» — и заставляет спросить себя: а не повторяем ли мы эти позы сегодня, подменяя ядерной риторикой здравый смысл?

Алан Д.П. Тейлор. Истоки Второй мировой войны

О чем. О том, что послужило причиной Второй мировой. О позициях, расчетах и просчетах лидеров ведущих стран Европы. О рациональных предположениях и рискованных решениях, которые привели к катастрофе.

Структура.
11 глав.
Позабытая проблема.
Наследие Первой мировой войны.
Послевоенное десятилетие.
Конец версальской системы.
Абиссинский кризис и конец локарнской системы.
Полувооруженный мир, 1936-1938 гг.
Аншлюс: конец Австрии.
Чехословацкий кризис.
Мир на шесть месяцев.
Война нервов.
Война за Данциг.

Почему интересна. Работа выдающегося британского историка, вышедшая в свет еще в далеком 1961 году, но на русском изданная впервые. Тейлор показывает, что не только Гитлер виновен в начале войны, но и представители западных элит, которые стремились разными способами «соблюсти балансы» или «пойти на компромиссы». Многие из выводов автора сегодня кажутся устарелыми, но ряд наблюдений и выводов, а также, блестящий стиль делают эту работу прекрасным чтением для интересующихся событиями и логикой политической борьбы между европейскими державами в период между двумя великими войнами XX века.

Для кого. Для изучающих историю, политические процессы и стремящихся понять, как маленькие и почти ничего не значащие события под влиянием недальновидных политических решений и обстоятельств, могут неожиданно собраться в снежный ком, способный погубить целый континент.

Уровень. Новички, любители.