Бульдожья схватка

Человек, шагнувший навстречу Петру с протянутой для крепкого рукопожатия рукой, отличался только одеждой – не офицерская форма, а широкие тренировочные брюки и просторная домашняя рубашка. Во всем остальном они были неотличимы, словно отражение в зеркале: рост, комплекция, черты лица, цвет глаз, даже прически почти копируют друг друга. Две горошинки из одного стручка.

И не было во всем этом, конечно же, ни мистики, ни шаловливой игры случая. Были братья-близнецы, только-то и всего. А отличие исключительно в том, что выбрали в жизни разные дорожки, но и в этом, если подумать, нет ни капли удивительного. Братья-близнецы Петр и Павел, названные так папашею вовсе не в честь первых учеников Христа, – родитель, как и подобает провинциальному интеллигенту пятидесятых, от религии был дальше, чем Юпитер от Земли. А первенцев нарек в честь города Петропавловска, где, как легко догадаться, они и появились на свет, устроив родителям нешуточный сюрприз: в те патриархальные времена еще не было хитрой медицинской техники, способной предсказать заранее, что в утробе молодой мамы не один, а целых двое. Разве что бабка с позиции немалого жизненного опыта что-то такое предчувствовала и даже вроде бы вяло предсказывала вслух.

– Здорово, Паша, – сказал Петр, крепко тряхнув протянутую руку. – Приехал вот…

– Просто не любитель.
– Вот тут ты – вовсе не как две капли… Резко отличаешься от босса, даже удивительно, если вспомнить про гены…
– Какой уж есть.
– Дело хозяйское…
– Давно из армии? – спросил Петр.
– Ох ты, – водитель качнул головой не без уважения. – Что, неуж до сих пор видятся следы неизгладимой печати?
– Видятся, – сказал Петр, – для наметанного глаза. Постепенно этак проступали, пока не убедился… Лейтенант, а? Или, вполне вероятно, старший. Не суперсерьезные войска, но и не стройбат. Не стандартная пехтура. Ушел не так уж давненько, но и не вчера, однако ж до сих пор тянет старшему по званию легонько нахамить и вообще держаться с ним развязнее, чем следует…
– А вот теперь снова – как две капли… Умом ты в босса, не сочти за комплимент.
– Или он – в меня, – сказал Петр.
– Нет уж, прости, подполковник, но как раз ты в него. Будь расклад наоборот, ты бы на его месте обретался, а он на твоем, меж тем видим мы иную картину… В десятку. Лентинант. Старшой, – очень похоже сымитировал бессмертные интонации Папанова-Лёлика. – Не стройбат и не девятьсот пятая мотострелковая имени Шуйской швейной фабрики…

Сзади пискнул сигнал. Желтый не успел еще смениться зеленым, как джипер под визг покрышек свернул влево и с ревом пошел на подъем, обходя попутчиков, как стоячих. На секунду выпустив руль – что ни на миллиметр не изменило траектории полета, прямой, как полет ворона, – плечистый бросил в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, выпустил первую струйку дыма и лишь теперь обозначил что-то похожее на человеческие чувства: покосившись на пассажира, усмехнулся почти дружелюбно:
– А вообще – забавно. До сих пор привыкнуть не могу. Как две капли…
– Да уж, – сказал Петр первое, что пришло на ум, – есть такое дело.

Несмотря на сумерки, без труда можно было определить, что добрая половина домов либо недостроена, либо заброшена чуть ли не на финальной стадии.
– Мемориал жертвам семнадцатого августа, – мимоходом прокомментировал плечистый. – Рвануть на орбиту рванули, а второй космической скорости не набрали, вот и сдохли в самый интересный момент…
– Но у Паши-то дела, я так понимаю, не в застое?
– Не то слово, – на сей раз в голосе плечистого звучало самое натуральнейшее, без тени холуйства, почтение. – Павел Иваныч и пишется Павел Иваныч, поскольку мозги имеет драгоценнейшие. Я бы поменялся по рецепту профессора Доуэля… Все, приехали. Грядет воссоединение родственников, по-еврейски, кажется, алия. Или не алия, кто их там разберет… В общем, лобызнешься. В переносном смысле, понятно, ибо босс не сентиментален…
– Я тоже.
– Вот и ладушки.

Часть первая. Один плюс один – получится один
Глава первая. Принц и нищий
Водитель, так и не назвавший своего имени, гнал высокий джипер, как истинный виртуоз – ежесекундно на зыбкой грани лихости и хамства, ни разу не создав и намека на аварийную ситуацию, но, несомненно, заставив пару миллионов чужих нервных клеток скоропостижно и преждевременно скончаться. Петру порой прямо-таки физически чуялось, что они стали словно бы ядром кометы, увлекавшей за собой невидимый хвост отрицательных эмоций и бессильной злобы, изливавшейся, как легко догадаться, лишь в резких обиженных гудках то справа, то слева. Ничего больше не оставалось, как давануть клаксон, яростно матернуться – а в следующий миг бежевый «сарай» с тонированными стеклами исчезал из поля зрения очередного обиженного.