Жизнь Арсеньева. Окаянные дни

«Рос­сий­ская исто­рия» Тати­щева:
«Брат на брата, сыневе про­тив отцев, рабы на гос­под, друг другу ищут умер­твить еди­ного ради корыс­то­лю­бия, похоти и влас­ти, ища брат брата дос­то­я­ния лишить, не ведуще, яко пре­муд­рый гла­го­лет: ища чужого, о своем в оный день воз­ры­дает…»
А сколь­ко дурач­ков убеж­дено, что в рос­сий­ской исто­рии про­и­зо­шел вели­кий «сдвиг» к чему-то буд­то бы совер­шен­но новому, доселе небы­ва­лому!
Вся беда (и страш­ная), что ник­то даже малей­шего под­лин­ного поня­тия о «рос­сий­ской исто­рии» не имел.
20 апреля.
«Брат на брата, сыневе про­тив отцев, рабы на гос­под, друг другу ищут умер­твить еди­ного ради корыс­то­лю­бия, похоти и влас­ти, ища брат брата дос­то­я­ния лишить, не ведуще, яко пре­муд­рый гла­го­лет: ища чужого, о своем в оный день воз­ры­дает…»
А сколь­ко дурач­ков убеж­дено, что в рос­сий­ской исто­рии про­и­зо­шел вели­кий «сдвиг» к чему-то буд­то бы совер­шен­но новому, доселе небы­ва­лому!
Вся беда (и страш­ная), что ник­то даже малей­шего под­лин­ного поня­тия о «рос­сий­ской исто­рии» не имел.

Как они оди­на­ковы, все эти рево­лю­ции! Во время фран­цуз­ской рево­лю­ции тоже сразу была соз­дана целая без­дна новых адми­нис­тра­тив­ных учреж­де­ний, хлы­нул целый потоп дек­ре­тов, цир­ку­ля­ров, чис­ло комис­са­ров — неп­ре­мен­но почему-то комис­са­ров — и вооб­ще вся­чес­ких влас­тей стало нес­мет­но, коми­теты, союзы, пар­тии рос­ли, как грибы, и все «пожи­рали друг друга», обра­зо­вал­ся сов­сем новый, осо­бый язык, «сплошь сос­то­я­щий из высо­ко­пар­ней­ших вос­кли­ца­ний впе­ре­меш­ку с самой пло­щад­ной бранью по адресу гряз­ных остат­ков изды­ха­ю­щей тира­нии…» Все это пов­то­ря­ет­ся потому преж­де всего, что одна из самых отли­чи­тель­ных черт рево­лю­ций — беше­ная жаж­да игры, лице­дей­ства, позы, бала­гана. В чело­веке про­сы­па­ет­ся обезь­яна.

— Това­рищи, давай­те сде­лаем так от нынеш­него дня, чтобы вся­кий выс­трел гово­рил нам: «Одного бур­жуя, одного соци­а­лис­та уже нет в живых!» Каж­дая пуля, выпу­щен­ная нами, дол­жна лететь в тол­стое брюхо, она не дол­жна пенить воду в бух­те.
— Това­рищи, бере­гите пат­роны пуще глаза. С одним гла­зом еще мож­но жить, но без пат­ро­нов нель­зя.

— Итак, това­рищи, боль­ше в Севас­то­поле пус­той, дур­ной стрель­бы не будет, будет стрель­ба толь­ко дело­вая — в кон­трре­во­лю­цию и бур­жу­а­зию, а не по воде и воз­духу, без кото­рых и минуты ник­то не может жить!

Из «Рус­ского Слова»:
Там­бов­ские мужики, села Пок­ров­ского, сос­та­вили про­то­кол: «30-го января мы, общес­тво, прес­ле­до­вали двух хищ­ни­ков, наших граж­дан Никиту Алек­сан­дро­вича Бул­кина и Адри­ана Алек­сан­дро­вича Куди­нова. По сог­ла­ше­нию нашего общес­тва, они были прес­ле­до­ваны и в тот же момент убиты».
Тут же выра­бо­тано было этим «общес­твом» и сво­е­об­раз­ное уло­же­ние о нака­за­ниях за прес­туп­ле­ния:
— Если кто кого уда­рит, то потер­пев­ший дол­жен уда­рить обид­чика десять раз.
— Если кто кого уда­рит с пора­не­нием или со сло­мом кос­ти, то обид­чика лишить жиз­ни.
— Если кто совер­шит кражу, или кто при­мет кра­де­ное, то лишить жиз­ни.
— Если кто совер­шит под­жог и будет обна­ру­жен, то лишить того жиз­ни. Вскоре были зах­ва­чены с полич­ным два вора. Их немед­лен­но «судили» и при­го­во­рили к смер­тной каз­ни. Сна­чала убили одного: раз­били голову без­ме­ном, про­по­роли вилами бок и мер­твого, раз­дев догола, выб­ро­сили на про­ез­жую дорогу. Потом при­ня­лись за дру­гого…
Подоб­ное чита­ешь теперь каж­дый день.
На Пет­ров­ке монахи колют лед. Про­хо­жие тор­жес­твуют, зло­рад­ствуют:
— Ага! Выг­нали! Теперь, брат, зас­та­вят!