Собор Парижской Богоматери. Пьесы. Стихотворения

Казалось, что Квазимодо вливал жизнь в это необъятное здание. Он был вездесущ; как бы размножившись, он одновременно присутствовал в каждой точке храма.

Отныне книга зодчества не принадлежит больше духовенству, религии и Риму; она во власти фантазии, поэзии и народа.

Он становился все более серьезным ученым и вместе с тем, что вполне последовательно, – все более суровым священником и все более печальным человеком.

– Умереть! – воскликнул влюбленный капитан. – Что вы говорите, прелестный мой ангел! Теперь-то и надо жить, клянусь Юпитером! Умереть в самом начале такого удовольствия. Клянусь рогами сатаны, все это ерунда! Дело не в этом! Послушайте, моя дорогая Симиляр… Эсменарда… Простите, но у вас такое басурманское имя, что я никак не могу с ним сладить. Оно как густой кустарник, в котором я каждый раз застреваю.

– Женщина по имени Фалурдель, – величественно спросил председатель, – имеете вы еще что-нибудь сообщить правосудию? – Нет, государь мой, – ответила старуха, – разве только то, что в протоколе мой дом назвали покосившейся вонючей лачугой, а это слишком уж обидно.

О, с каким удовольствием я утопился бы, не будь вода такой холодной! И он принял отчаянное решение. Раз не в его власти избежать папы шутов, флажков Жеана Фурбо, майского деревца, факелов и петард, так не лучше ли пробраться к самому средоточию праздника и пойти на Гревскую площадь.

– Где я? – спросил поэт, ужаснувшись. – Во Дворе чудес, – ответил нагнавший его четвертый призрак. – Клянусь душой, это правда! – воскликнул Гренгуар. – Ибо я вижу, что слепые прозревают, а безногие бегают, но где же Спаситель?

Любая непристойность считалась сегодня законной и священной.

Была ли эта юная девушка человеческим существом, феей или ангелом, этого Гренгуар, сей философ-скептик, сей иронический поэт, сразу определить не мог, настолько был он очарован ослепительным видением.

Впрочем, философия была сейчас его единственным прибежищем, ибо ему негде было переночевать.