Контрапункт. О дивный новый мир. Обезьяна и сущность. Рассказы

"-Покуда, наконец, всё сознание ребёнка не заполнится тем, что внушил голос, и то, что внушено, не станет в сумме своей сознанием ребёнка. И не только ребёнка. А и взрослого- на всю жизнь. Мозг рассуждающий, желающий, решающий- весь насквозь будет состоять из того, что внушено."

"Если ты не такой как другие, то обречен на одиночество. Относиться к тебе будут подло."

"Повышенные умственные данные налагают и повышенную нравственную ответственность. Чем одаренней человек, тем способнее он разлагать окружающих."

"Сома не играет с тобой таких шуток. Она- средство идеальное, а если, проснувшись наутро, испытываешь неприятное ощущение, то неприятрое не само по себе, а лишь сравнительно с радостями забытья. И поправить положение можно- можно сделать забытьё непрерывным."

"-По мне, лучше уж несчастье, чем твоё фальшивое, лживое счастье прошлых недель."

"Одно из главных назначений друга- подвергаться ( в смягченной и символической форме) тем карам, что мы хотели бы, да не можем обрушить на врагов."

"В натуральном виде счастье всегда выглядит убого рядом с цветистыми прикрасами несчастья. И разумеется, стабильность куда менее колоритна, чем нестабильность. А удовлетворенность совершенно лишена романтики сражений со злым роком, нет здесь красочной борьбы с соблазном, нет ореола гибельных сомнений и страстей. Счастье лишено грандиозных эффектов."

"Как будто можно верить инстинктивно! Веришь потому, что тебя так сформировали, воспитали. Люди верят в Бога потому, что их так воспитали."

"-Мы пожертвовали высоким искусством. Взамен них у нас ощущалка и запаховый оргАн.
-Но в них нет и тени смысла.
-Зато в них масса приятных ощущений для публики."

"Только от эпсилона можно требовать жертв, связанных с работой эпсилона,- по той простой причине, что для него это не жертвы, а линия наменьшего сопротивления, привычная жизненная колея, по которой он движется. По которой двигаться обречен всем своим формированием и воспитанием. Даже после раскупорки он продолжает жить в бутыли- в невидимой бутыли рефлексов, привитых эмбриону и ребенку."

"Оптимальный состав народонаселения смоделирован нами с айсберга, у которого восемь девятых массы под водой, одна девятая над водой.
-А счастливы ли те, что под водой?
-Счастливее тех, что над водой."
-Несмотря на свой отвратный труд?
-Отвратный? Им он вовсе не кажется отвратным. Напротив, он приятен им. Он не тяжел, по детски прост. Не перегружает ни головы, ни мышц. Семь с половиной часов умеренного неизнурительного труда, а затем сома в таблетках, игры, беззапретное совокупление и ощущалки. Чего ещё желать им?"

" -Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех."

Его рецензии были лаконичны и беспощадны. Злополучные старые девы, читая то, что он писал по поводу их прочувствованных поэм о Боге и страсти и красотах природы, бывали совершенно сражены его грубым презрением. Охотники за крупной дичью, получившие столько удовольствия от своих путешествий по Африке, не понимали, как это можно называть скучными описания увлекательных приключений. Юные романисты, сформировавшие свой стиль и свою композицию по лучшим образцам и смело обнажавшие тайные глубины своей сексуальной жизни, страдали, изумлялись и приходили в негодование, узнавая, что у них напыщенный язык, неправдоподобные ситуации, нереальная психология, мелодраматические сюжеты. Плохую книгу написать так же трудно, как хорошую; её автор с такой же искренностью изливает в ней свою душу. Но так как у плохого автора душа, по крайней мере с эстетической точки зрения, низшего качества, его искренность если не всегда неинтересна сама по себе, то, во всяком случае, выражена так неинтересно, что все усилия, затраченные на её выражение, пропадают даром. Природа чудовищно несправедлива. Талант не заменишь ничем. Трудолюбие и все добродетели здесь бесполезны. Погрузившись в хлам, Уолтер злобно высмеивал отсутствие таланта. Создатели хлама, сознававшие своё трудолюбие, свою искренность и свои добрые намерения, чувствовали себя несправедливо и жестоко обиженными.

Взять, например, ее утонченность, ее холодную добродетель, такую бескровную и одухотворенную; теоретически и на большом расстоянии он восхищался ими. Но практически, вблизи от себя? Он влюбился в ее добродетель, в ее утонченную, культурную, бескровную одухотворенность; а кроме того, она была несчастна: Карлинг был невыносим. Жалость превратила Уолтера в странствующего рыцаря. Ему казалось тогда (ему было в то время двадцать два года, он был чист страстной чистотой подростка, привыкшего сублимировать свои сексуальные стремления. Он только что окончил Оксфордский университет и был начинен стихами и сложными построениями философов и мистиков), ему казалось, что любовь - это разговоры, что любовь - это духовное общение. Такова истинная любовь. Сексуальная жизнь - это лишь одна из житейских мелочей, неизбежная, потому что человеческие существа, к сожалению, обладают телами; но считаться с ней нужно как можно меньше. Страстно чистый и привыкший претворять свою страстность в серафическую
духовность, он восторгался утонченной и спокойной чистотой, которая у Марджори происходила от врожденной холодности и пониженной жизнеспособности.

• Вы такая хорошая, - говорил он, - вам это дается так легко. Мне хочется стать таким же хорошим, как вы.