Гипнотизер

Как же милосердно со стороны Бога отделить один день от другого благостным промежутком под названием «ночь»!

Да, таков Париж. Возвышенное и низменное рядом. И так было испокон веку в этом городе.

Я считаю, что то обстоятельство, что среди карбонариев немало представителей высших сословий — промышленников, высокопоставленных военных и врачей, не говоря уже об адвокатах, профессорах, коммерсантах, студентах и ремесленниках, — говорит само за себя. Все они — противники абсолютизма в любой его форме, все они выступали за созыв Законодательного Национального собрания с тем, чтобы сам народ решил, какая из форм государственного устройства больше подходит ему.

До сих пор я довольно внушал себе, что я — человек аполитичный, однако когда 21 сентября по приказу Вильеля на Гревской площади были казнены четверо нижних офицерских чинов за участие в заговоре Ла Рошели, я был так возмущен, что окончательно перебрался в лагерь противников Бурбонов

— У вас глаза шпика, сударь.

— Глаза или взгляд?

— И то, и другое. Не удивлюсь, если вы принадлежите к братству.

— Вы имеете в виду карбонариев?

— Но вы, конечно же, станете отрицать. Почему у вас такой наглый взгляд?

— А если за ним скрывается доброе сердце?

Очередной пример того, как мы подвержены чужим науськиваниям, коллективному внушению, коему с готовностью подчиняемся с той лишь разницей, что оно осуществляется посредством газет и журналов, зачастую являясь плодом воображения писак.

Обитавшие тут люди были сплошь равнодушные ко всему на свете тупицы.

Здесь, на острове Сите, старые, частью обветшалые дома имели головокружительную высоту. Видя эти пяти-, шести-, а то и семиэтажные здания, можно было подумать, как выразился один из бытописателей нашего столетия, что парижане стремились завоевать репутацию звездочетов.

Безумство и состоит в том, что человек не в состоянии придерживаться общепринятых норм поведения.

Таков этот мир. Кто вознамерился увеселить толпу, тому прежде всего надлежит ее соответствующим образом настроить, околдовать. Всем и каждому понятно почему. А нам, грешным, то есть публике, только и остается, что разыгрывать великое изумление и неподдельную радость.