The Swallow and the Tom Cat

В молодости он страстно влюблялся каждую неделю, в основном по вторникам и охладевая к пятнице, потому что он был очень ленивым котом и оставлял субботу, воскресенье и понедельник для отдыха.

звезды, которые зажигает Ночь, чтобы отогнать темноту. Ночь — ужасная трусиха, и так боится темноты.

Теперь девочки и мальчики рождаются уже зная все на свете. Еще в утробе матери они занимаются психоанализом, выбирая для себя подходящий комплекс: тоску, одиночество, насилие.

О, время - сложная штука. Когда мы хотим, чтобы оно подождало чуть-чуть, не бежало бы, не торопилось, оно несётся во весь опор, обгоняя часы. Когда мы хотим, чтобы оно летело быстрее, чем мысль, потому что мы страдаем, потому что для нас настали чёрные дни, оно тащится, как на собственную казнь.

О, время — сложная штука. Когда мы хотим, чтобы оно подождало чуть-чуть, не бежало бы, не торопилось, оно несется во весь опор, обгоняя часы. Когда мы хотим, чтобы оно летело быстрее, чем мысль, потому что мы страдаем, потому что для нас настали черные дни, оно тащится, как на собственную казнь.

...и зрячие иногда бывают слепцами, это зависит от того, какое сердце у каждого из нас.

Ему не хватало совсем другого: любви, нежности и, иногда... сосисок.

Но не ждите, что я объясню Вам, что происходит в маленьком, но мужественном сердце Ласточки. Я не настолько глуп, чтобы считать себя способным постичь сердце женщины, а тем более ласточки.

Как же обманывалась Чайная Роза, говоря, что у Кота никого и ничего нет в целом мире! Как раз наоборот. У него был целый мир! Мир сладостных воспоминаний. Не скажу, конечно, что Кот был счастлив и не страдал. Страдал, но в отчаяние не приходил, так как питался воспоминаниями. Но, как известно, счастье питается не только воспоминаниями, но и мечтами о будущем...

Комолая Корова сказала ему [коту] полуиронически-полупрезрительно, на смеси испанского с португальским:

— Un tipo tan chiquito y ya [Такое маленькое существо и уже…] с усами.

А Кот с явным и непростительным неуважением к такой известной персоне, имел наглость сказать:

— Такая большая тетя и без лифчика!