Зоопарк в моем багаже. Земля шорохов

Солнце клонилось к горизонту. К тому времени, когда мы миновали луг и ступили на заброшенную расчистку, мир уже окутался зелеными сумерками. Всюду в сырых зарослях, точно изумруды, мерцали и переливались огромные светляки. Они парили в теплом воздухе, вспыхивая розовыми жемчужинами на фоне темного кустарника. Воздух был полон вечерних запахов – дыхание леса и влажной земли, сладкий аромат смоченных росой цветов. Сова прокричала дряхлым, скрипучим голосом, отозвалась другая...

Мы вышли на шуршащую, молочно-белую песчаную косу. Перед нами бронзовой лентой струилась река. Старик и мальчик спали, свернувшись калачиком на носу лодки. Проснувшись, они сразу взялись за весла, и в полной тишине лодка заскользила вниз по темной глади. Из окон большого дома, стоявшего на холме высоко над нами, падали снопы света и, как аккомпанемент к плеску и бульканью наших весел, тихо звучала граммофонная пластинка. У самого берега лодку окутало облачко белых мотыльков. Сквозь филигрань леса позади нас просвечивала хрупкая, немощная луна, из сгустившейся между деревьями тьмы снова вырвался печальный крик совы...

Между мною и моими животными было три вагона третьего класса. На их
деревянных скамьях ехало великое множество отпрысков рода человеческого в
сопровождении ребятишек, бутылей с вином, тещ, козлов, кур, свиней, корзин с
фруктами и прочими необходимыми в путешествии вещами. Когда эта веселая,
энергичная, пахнущая чесноком толпа узнала причину моих постоянных
странствий в задний вагон, она соединенными усилиями стала мне
содействовать. Как только поезд останавливался, люди помогали мне выбираться
на платформу, отыскивали ближайший водопроводный кран, посылали детей
покупать моим зверям бананы, хлеб, молоко, а потом, когда я заканчивал свои
дела, они заботливо, уже на ходу, втаскивали меня на площадку вагона и
деловито спрашивали о здоровье пумы, о том, как птицы переносят жару и
действительно ли у меня есть попугай, который говорит "hijo de puta". Потом
они угощали меня засахаренными фруктами, бутербродами, совали мне стакан
вина или кусок мяса, показывали своих детей, коз и свиней, пели для меня
песни и вообще обращались со мной как с родственником. Они были так
обаятельны, добры и дружелюбны, что, когда наконец мы вползли в гулкий
вокзал Буэнос-Айреса, я немного пожалел, что путешествие кончилось. Животных
погрузили на грузовик, и сотня людей крепко пожала мне руку. Все животные
превосходно пережили путешествие и вскоре присоединились к остальной части
коллекции, разместившейся в громадном складе на территории музея.

-- Больше всего я занимаюсь изучением птиц,-- сказал он.-- Я знаю, что
по птицам Аргентины имеются справочники, но кто знает о них хоть что-нибудь?
Кто знает об их брачных играх, о строении их гнезд? Кто знает, сколько яиц
они кладут, сколько у них бывает выводков, мигрируют ли они? Ничего об этом
не известно, а это главная проблема. И в этой области я стараюсь помочь
науке, как только могу.
-- Это главная проблема во всем мире,-- сказал я,-- мы знаем, какие
существа есть на свете, вернее, большую часть их, но ничего не знаем об их
повседневной жизни.

У меня
было такое чувство, будто я слушал человека, к которому после многих лет
немоты вернулся дар речи. Он очень долго жил в собственном замкнутом мире,
потому что ни жена, ни дети, никто в грязной деревушке не мог понять его
интересов. Он не верил своим глазам -- вдруг откуда-то явился человек,
который может согласиться с ним, что какая-нибудь птица красива, а животное
интересно; человек, который, наконец, наяву может говорить с ним о его
сокровенном,-- ведь никто из окружающих не понимает этого языка. В течение
всего разговора он смотрел на меня растерянно, на его лице были и
благоговение и страх: благоговение оттого, что я сижу перед ним, страх
оттого, что я могу вдруг исчезнуть, как мираж.

Когда я впервые заметил Освальда (так мы окрестили его), он деловито
подкрадывался к длинной ленте блестящих морских водорослей, которую
выбросило на гальку. По-видимому, ему показалось, что это -- чудовищная
морская змея, угрожающая колонии. Он подковылял к ней и, тараща глазенки,
остановился примерно в ярде от нее, чтобы понюхать воздух. Ветерок шевельнул
концом водоросли. Перепуганный Освальд повернулся и, раскачиваясь, побежал
прочь с максимальной скоростью, на которую только были способны его ласты.
На безопасном расстоянии он остановился и оглянулся, но ветер уже стих, и
водоросль лежала неподвижно. Снова осторожно приблизившись к ней, он
остановился от нее футах в шести и принюхался. Трепеща и напрягшись всем
своим пухлым тельцем, он стоял, готовый бежать при малейшем движении
водоросли. Но водоросль неподвижно лежала на солнце, сверкая словно лента из
нефрита. Тогда он медленно и осторожно приблизятся к ней -- было такое
впечатление, будто он, затаив дыхание, идет на цыпочках своих больших
плоских ластов. Но водоросль по-прежнему была неподвижна. Ага, она трусит!
Освальд приободрился. Его долг -- спасти колонию от опасного врага, который
явно хочет захватить котиков врасплох. Он смешно заерзал, уперся задними
ластами в гальку и бросился на водоросль. Увлекшись, он явно перестарался и
пропахал носом гальку, но зато большой кусок морской водоросли был крепко
зажат в пасти. Он сел, не выпуская водоросли, которая, словно зеленые усы,
свисала по обеим сторонам пасти, и, видно, был чрезвычайно доволен тем, что
первым же укусом совершенно обезвредил врага. Он мотал головой из стороны в
сторону, хлопая водорослью, а потом встал на ласты и галопом помчался вдоль
берега, волоча ее за собой, время от времени ожесточенно тряся головой,
словно для того, чтобы окончательно убедиться, что противник мертв. Примерно
четверть часа он играл с водорослью, пока от нее остались лишь
разлохмаченные обрывки. Потом, совершенно выдохшийся, он бросился на гальку
и уснул глубоким сном с куском водоросли, который, как кушак, обмотался
вокруг его живота.

Когда привыкнешь к гигантским размерам морских слонов, начинаешь
обращать внимание и на другие особенности их анатомии. У котиков задние
конечности развиты так хорошо, что могут служить опорой при передвижении.
Котики могут вставать на все четыре ласта и ходить, как ходят собаки или
кошки. У морских слонов, самых настоящих тюленей, задние конечности
маленькие и на суше им не нужны, они оканчиваются нелепыми ластами, похожими
на пару пустых перчаток. Морские слоны передвигаются, волнообразно изгибая
массивную спину и помогая себе только передними ластами. И получается это у
них так медленно и неуклюже, что просто больно смотреть.

- Я надеялся, что мы найдем приличную колонию в окрестностях Десеадо.

• Есть такая, есть такая, - сказал капитан, тасуя карты, как фокусник. - Здесь вот, видите, в этом месте... Это примерно в четырех часах езды от Десеадо... все время вдоль берега залива.
• Это замечательно, - сказал я, воодушевляясь, - самое подходящее расстояние.
• Одно только меня беспокоит, - сказал капитан, обращая на меня озабоченный взор голубых глаз, - будет ли там достаточно птиц для того, что вы хотите... для фотографирования?
• Да, - произнес я с сомнением, - мне хотелось бы побольше. Сколько их там, в колонии?
• Думаю, примерно миллион, - сказал капитан Гири. - Достаточно этого?