Сто лет одиночества. Повести. Рассказы

Такие разговоры, сверлящая душу обида на отца и грядущая дозволенность тайной любви придавали ему храбрости и самоуверенности.

Однако когда она приходила к ним — болтливая, беспечная вертихвостка — ему не надо было унимать волнение крови, ибо эта женщина, чей взрывчатый смех заставлял вспархивать голубей, не имела никакого отношения к той неведомой силе, которая принуждала его хватать ртом воздух, не выдыхая, и рвала сердце из груди, и открыла ему, отчего мужчины страшатся смерти.

Ожидание отнимало у нее силу чресел, упругость груди, мечту о ласке, но нетерпение плоти осталось прежним.

По слипшимся грудам книг, которых никто не читал, по старым, раскисшим от сырости пергаментам щедро разлилась бледная плесень, а в воздухе, когда-то самом чистом и светлом во всем доме, плавало зловоние сгнивших воспоминаний.

... одинокие женщины, пахнувшие увядшими цветами.

Урсула сбила замок с сундука и нашла на дне шестнадцать надушенных писем, перевязанных розовой ленточкой, и сухие скелетики листьев и цветов, хранившихся в старых книгах, а также останки бабочек, тут же распавшихся в прах.

Она носила землю в карманах и незаметно ела ее по крупинке со смешанным чувством счастья и злости, обучая своих  подруг тонкостям вышивания и рассуждая о мужчинах, которые не заслуживают того, чтобы ради них есть еще и известку со стен.

Я была по эту сторону зеркала. По ту сторону была мать, вновь ожившая, протягивающая руки из своего застывшего пространства, чтобы воткнуть первые булавки смерти в мой свадебный венец.

«Лежа, она слышала … глубокую тишину, пахнувшую растоптанными цветами»