Сто лет одиночества. Повести. Рассказы

На рассвете по приговору военного трибунала Аркадио был расстрелян у кладбищенской стены. В последние два часа жизни он никак не мог понять, почему исчез страх, мучивший его с детства. Бесстрастно, даже не стараясь выказывать свое неизвестно откуда взявшееся мужество, он выслушивал бесчисленные пункты обвинения. Он думал об Урсуле, которая в этот час, наверное, пьет кофе с Хосе Аркадио Буэндией под каштаном. Думал о своей восьмимесячной дочери, еще не получившей имени, и о ребенке, который родится в августе. Думал о Санта Софии де ла Пьедад, которая вчера вечером коптила оленину к субботнему обеду, и затосковал по ее волосам, ниспадавшим на плечи, и по ресницам, будто приклеенным. Он думал о людях без всякой сентиментальности, беспощадно подводя итоги своей жизни, начиная понимать, что в действительности очень любит тех, кого так сильно ненавидел.

Войдя с заднего входа, мы застали в доме обломки крушения человека в гамаке. Ничто в этом мире не может быть страшнее человеческих обломков. Но наиболее ужасны были эти – обломки пришельца ниоткуда, без рода и племени, который, увидев нас, чуть приподнялся, будто заросший тем же слоем пыли, что покрывала все в комнате. Он совсем поседел, но в жестких желтых глазах все еще мерцала глубинная внутренняя сила, которую я помнил по той поре, когда он жил у меня. Казалось, стоит поскрести его тело ногтем, и оно рассыплется, обратится в кучу человеческой трухи.