Веселый солдат

Должен же у человека быть какой-то если не праздник, то хотя бы роздых, ну не роздых, так хоть перемена, ну не перемена, так пусть крутой поворот к лучшим дням, надеждам, потому как все мы живем под одним красным солнышком, на Божьей росе, говаривала моя бабушка, и должны же у каждого из нас быть исполнены Создателем нам предназначенные дела земные и мечты пресветлые.

Ну так что ж – ведь "коль придется в землю лечь, так это только раз!..".

А чего плакать-то, чего скулить?! Сами добывали себе эту жизнь.
Сами!
Почему, зачем, для чего два отчаянных патриота по доброй воле подались на фронт? Измудохать Гитлера?
Защитить свободу и независимость нашей Родины?
Вот она тебе — свобода и независимость, вот она — Родина, превращенная в могильник.
Вот она — обещанная речистыми комиссарами благодать.
Так пусть в ней и живут счастливо комиссары и защищают ее, любят и берегут.

Переворачивая слова жены протопопа на самого протопопа Аввакума, спросить бы мне: «Доколе сие будет, супружница моя?..» И она бы мне ответствовала: «До смерти, Петрович, до смерти…» И я бы вздохнул: «Ну што? Ино поплелись…» Да ничего я тогда про протопопа слыхом не слыхал и не читал – запрещено было читать поповское.

Наша семейка возникла из военных событий и с событиями вступала в мирную жизнь. В пьесе одной герой, глядя на возлюбленную, восклицает: «Эта женщина создана для наслаждений!» А моя баба была создана для приключений! Приключения ждали нас почти на каждом шагу.

Проживши бок о бок с нею полсотни с лишним лет, я и сейчас не убежден, что постиг женский характер до конца. Знаю лишь доподлинно и твердо одно: баба есть бездна.

Не надо бросать жен, не надо сиротить детей, не надо войны, ссор, зла, смерти.

О эта слепая родительская любовь и рабское прислуживание. Они порой страшней предательств. 

Чтобы писать, сделаться литератором, пусть и в пределах соцреализма,
мне необходимо было учиться грамоте, преодолевать свое невежество, продираться сквозь всесветную ложь,
и я читал, читал, много ездил по лесам, селам, спецпоселкам, ареснтским лагерям, в которые газетчику был доступ.
Спал четыре-пять часов в сутки.

— Дальше фронта не пошлют, больше смерти не присудят.