Белая гвардия. Собачье сердце. Дьяволиада. Роковые яйца. Записки юного врача. Морфий. Рассказы

-Почему, собственно, вам не нравится театр? – Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция одна.

Скорбная попадья, приложившаяся к кресту, густо смочила канареечный рваный рубль слезами и вручила его отцу Сергию, на что тот, вздыая, заметил что-то насчет того, что вот, мол, господь прогневался на нас. Вид при этом у отца Сергия был такой, что он прекрасно знает, почему именно прогневался господь, но только не скажет.

Целых двадцать лет человек занимается каким-нибудь делом, например читает римское право, а на двадцать первом- вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам.

Я теперь председатель, и сколько ни накраду – всё на женское тело, на раковые шейки, на абрау-дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует.

Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок.
Какая гадина, а ещё пролетарий.

Чего подушку за ухо тянете?

Я позавчера спрашиваю эту каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински «кот»? Он отвечает: «Кит». Спрашиваю: «А как кит?» А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.

Что они там вытворяют в нормальном питании, ведь уму собачьему непостижимо! Они же, мeрзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Берут, жрут, лакают.

Ах, черт возьми! Да почему, в конце концов, каждому своему действию я должен придумывать предлог? Ведь, действительно, это мучение, а не жизнь.