The Red and the Black

- Но вот если бы настоящий священник... Тогда бы души, наделённые способностью чувствовать, обрели в мире некую возможность единения... Мы не были бы так одиноки... Но как можно, когда соберутся трое, уверовать в это великое имя бога, после того как им чудовищно злоупотребляли наши попы? -(Жюльен).

- О родина моя, в каком тёмном невежестве ты ещё пребываешь!

- Держать её постоянно в этом великом сомнении: любит ли он меня?

Стать жертвой своих страстей! Это ещё куда ни шло. Но стать жертвой страстей, которых ты не испытываешь! О, жалкий XIX век! -(Жироде).

- Боже великий! Ах, если бы я был не я!

Во всём, что он (Жюльен) говорил маршальше, не было ни единого слова правды, всё это был сплошной обман или по крайней мере чудовищное искажение его образа мыслей, который Матильда прекрасно знала чуть ли не по поводу любого предмета. Этот макиавеллизм поражал её.

Но в каком бы умоисступлении он ни находился, он не способен был изменить долгу чести.

Любовь! В каких только безумствах не заставляешь ты нас обретать радость! -(«Письма португальской монахини»).

— Аббат Пирар полагает, что мы не правы, подавляя самолюбие людей, которых мы приближаем к себе.

Аббат Пирар уехал в свой приход. «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам», — так рассуждал он.