А. Ф. Писемский. Собрание сочинений в девяти томах. Том 6

В жизни по большей части бывает: кто идет по ее течению, тот всегда почти достигнет цветущих и счастливых берегов.

• Но только счастия-то я тут не вижу никакого... В чем оно состоит? подхватила Елена.
• В некотором самодовольстве и спокойствии!.. Стоять вечно в борьбе и в водовороте - вовсе не наслаждение: бейся, пожалуй, сколько хочешь, с этим дурацким напором волн, - их не пересилишь; а они тебя наверняка или совсем под воду кувыркнут, а если и выкинут на какой-нибудь голый утесец, так с такой разбитой ладьей, что далее идти силы нет, как и случилось это, например, со мной, да, кажется, и с вами.

Трудно, конечно, утверждать, чтобы Михайло Борисович имел собственно какие-либо высшие государственные способности, но зато положительно можно оказать, что он владел необыкновенным даром (качество, весьма нужное для государственных людей) - даром умно и тонко льстить. Лицо, которому он желал или находил нужным льстить, никогда не чувствовало, что он ему льстит; напротив того, все слова его казались ему дышащими правдою и даже некоторою строгостью. Однажды - это было, когда Михайле Борисовичу стукнуло уже за шестьдесят - перед началом одной духовной церемонии кто-то заметил ему: "Ваше высокопревосходительство, вы бы изволили сесть, пока служба не началась"... - "Мой милый друг, - отвечал он громко и потрепав ласково говорившего по плечу, - из бесконечного моего уважения к богу я с детства сделал привычку никогда в церкви не садиться"... Михайло Борисович как будто бы богу даже желал льстить и хотел в храме его быть приятным ему...

Ведь это странное дело - навязывать народу свободолюбие, когда в нем и намека нет на то. Я вон на днях еще как-то ехала на извозчике и разговаривала с ним. Он горьким образом оплакивает крепостное право, потому что теперь некому посечь его и поучить после того, как он пьян бывает!

• Мало ли что тебе наболтает один какой-нибудь дуралей; нельзя по нем судить о целом народе! - возразил князь.
• Нет, это не он один, а и более высшие сословия. Ты посмотри когда-нибудь по большим праздникам, какая толпа рвется к подъездам разных начальствующих лиц... Рабство и холопство - это скрывать нечего - составляют главную черту, или, как другие говорят, главную мудрость русского народа.

Когда они, наконец, приехали в Москву, в Кремль, то барон всеми редкостями кремлевскими начал восхищаться довольно странно.
-- Как это мило! -- почему-то произнес он, останавливаясь перед царь-колоколом.
-- Что же тут милого? -- спросил его князь удивленным голосом.
-- То есть интересно, хотел я сказать, -- поправился барон и перед царь-пушкой постарался уже выразиться точнее.
-- C'est magnifique! {Это великолепно! (франц.).} -- проговорил он, надевая пенсне и через них осматривая пушку.
-- Magnifique еще какой-то выдумал! -- сказал князь, покачав головой.
-- Ах, кстати: я, не помню, где-то читал, -- продолжал барон, прищуривая глаза свои, -- что в Москве есть царь-пушка, из которой никогда не стреляли, царь-колокол, в который никогда не звонили, и кто-то еще, какой-то государственный человек, никогда нигде не служивший.
-- Ты это у Герцена читал, -- сказал ему князь.
-- Так, так!.. Да, да! -- подтвердил с удовольствием барон. -- Этот Герцен ужасно какой господин остроумный, -- присовокупил он.
-- Он и побольше, чем остроумный, -- заметил каким-то суровым голосом князь.
-- Конечно, конечно! -- согласился и с этим барон.
В Оружейную палату князь повел его мимо Красного крыльца и соборов.
Барон заглянул в дверь Успенского собора и проговорил: "Святыня русская!" Перед вновь вызолоченными главами Спаса-на-Бору он снял даже шляпу и перекрестился; затем, выйдя на набережную и окинув взором открывшееся Замоскворечье, воскликнул: "Вот она, матушка Москва!"
Все эти казенные и стереотипные фразы барона князь едва в состоянии был выслушивать.
Всходя по лестнице Оружейной палаты, барон сказал, показывая глазами на висевшие по бокам картины: "Какая славная кисть!"
-- Прескверная! -- повторил за ним князь.
-- Ого, сколько ружей! -- воскликнул барон, войдя уже в первую залу со входа.
-- Много, -- повторил за ним князь.