Чайка. Дядя Ваня. Три сестры. Вишневый сад. Повести и рассказы

И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно.
Люблю, люблю. Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу.

И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: "ах, тяжко жить!" - и вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.

Тоска по труде, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни.

Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди... Мы отдохнем...

Я шучу, конечно, но все же... странно, и я убежден, что если бы вы остались, то опустошение произошло бы громадное.

Ты отдай то, что взял у меня.

Войницкий. Я у тебя ничего не брал.

Астров. Ты взял у меня из дорожной аптеки баночку с морфием.

Я - сумасшедший, а не сумасшедшие те, которые под личиной профессора, ученого мага, прячут свою бездарность, тупость, свое вопиющее бессердечие. Не сумасшедшие те, которые выходят за стариков и потом у всех на глазах обманывают их.

Войницкий. Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел... Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский...

Этот дядя Ваня говорит, будто в моих жилах течет русалочья кровь. "Дайте себе волю хоть раз в жизни".

Все они, наши добрые знакомые, мелко мыслят, мелко чувствуют и не видят дальше своего носа - просто-напросто глупы. А те, которые поумнее и покрупнее, истеричны, заедены анализом, рефлексом... Эти ноют, ненавистничают, болезненно клевещут, подходят к человеку боком, смотрят на него искоса и решают: "О, это психопат!" или: "Это фразер!" А когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: "Это странный человек, странный!"